Какой кошмар: жить с самого начала зря

быть более ничем как тлей,

хотя и гуманистом с виду этаким, судя по очкам;
весь век вертясь вокруг своей оси, не знать

ни азимута, ни аза,

и, даже угадав орбиту, двигаться все же поперек;
по сторонам взор бросив, опускать лицо,

в детали не вдаваясь, чтобы не окаменеть...

О, смрадный сад! О, город саблезубый! О,

тошнотворное приморье... гадкий, гадкий горизонт!

здесь может налететь самум,

отсюда убежать вприпрыжку хочется, если ты один.

А если нет? Двух? Трех?

Вообрази на миг:

три тысячи солдат, и каждый думает только о себе.

Геракла бы иссякла, ты же - дрогнуть не посмей.

О, фанатизм! О, жалкий повседневный подвиг!

О, изнеможенье... выстрел, выстрел, недолет...

вдруг форменный святой Грааль,

не зная чьим глазам явиться, явиться именно твоим!

Лови момент! Вот кисть, живописуй, твори.

К тому же ты как раз - Матисс,

а то и Пикассо, к примеру, розовый или голубой.

раскланялся. И что же после? Публика ушла.

Грааль исчез. И снова пустота, потемки.

Снова никому не важен, хоть и Пикассо...

Брандмауэр с одним окном,

в котором шевелится некий каменщик, он же штукатур.

Кладя внахлест ряд к ряду на цементный клей,

он ладит кирпичи в проем,

заделывая сей последний, весело, словно говоря:

Жители его не праздны, в том числе и ты.

Цветник тенист, изящен городской декор,

приморье лучезарно... цигель, цигель... абгемахт..."

C#m

F#m

E F#m

G#7

C#m

F#m

Am

В руке несет чемодан, а в нем -

Взрывательное устройство.

Bm

До взлета десять минут и он

Спешит, беззвучно топча бетон,

F

Он к трапу близится, возбужден,

Но бдителен до предела.

Ebm

И лезет, крадучись, в самолет,

И бомбу в брюхо ему кладет,

C#m

И прочь неслышно бежит, как кот,

А дальше - не наше дело.

Людей, чего не узрит подчас

Контроль, имея высокий класс

И чуткие мониторы.

Зажегся запад или померк,

Среда на свете или четверг -

Не дремлем мы - особо- и сверх-

Секретные спецприборы.

Нам виден всякий дефект, распад,

Диверсия или другой разлад,

Но мы не из тех, кто бьет в набат

И мечется оголтело.

На наших глазах, не входя в контакт

Ни с кем, субъект совершает акт,

И мы констатируем этот факт,

А дальше - не наше дело.

На старте, как он крыла раскрыл

И замер, будто совсем без сил,

Хоть выглядит исполином.

Слуга моторов, а не речей,

Он верен воле, не важно чьей,

Поскольку ведает связь вещей,

Доступную лишь машинам.

И вот, почувствовав эту связь,

Он дрогнул и подался, кренясь,

И вся структура его взвилась

И радостно загудела.

Взлетает он, серебрист и наг,

И бомба в нем говорит: "Тик-так";

Момент - и все покрывает мрак,

А дальше - не наше дело.

C#m

F#m

E F#m

G#7

C#m

F#m

Am

В руке несет чемодан, а в нем -

Взрывательное устройство.

Bm

До взлета десять минут и он

Спешит, беззвучно топча бетон,

F

Он к трапу близится, возбужден,

Но бдителен до предела.

Ebm

И лезет, крадучись, в самолет,

И бомбу в брюхо ему кладет,

C#m

И прочь неслышно бежит, как кот,

А дальше - не наше дело.

Людей, чего не узрит подчас

Контроль, имея высокий класс

И чуткие мониторы.

Зажегся запад или померк,

Среда на свете или четверг -

Не дремлем мы - особо- и сверх-

Секретные спецприборы.

Нам виден всякий дефект, распад,

Диверсия или другой разлад,

Но мы не из тех, кто бьет в набат

И мечется оголтело.

На наших глазах, не входя в контакт

Ни с кем, субъект совершает акт,

И мы констатируем этот факт,

А дальше - не наше дело.

На старте, как он крыла раскрыл

И замер, будто совсем без сил,

Хоть выглядит исполином.

Слуга моторов, а не речей,

Он верен воле, не важно чьей,

Поскольку ведает связь вещей,

Доступную лишь машинам.

И вот, почувствовав эту связь,

Он дрогнул и подался, кренясь,

И вся структура его взвилась

И радостно загудела.

Взлетает он, серебрист и наг,

И бомба в нем говорит: "Тик-так";

Момент - и все покрывает мрак,

А дальше - не наше дело.

густой разнобой ветрограда, громоздкий полет табуна.

В канкане вакхической свадьбы, полночных безумств посреди,

она жениха целовать бы могла. Но не станет, не жди.

столичных смущать ювелиров, тиранить портных и портних.

Укрывшись во мрак чернобурки, в атлас, в золотое шитье,

в холодном сгорит Петербурге холодное сердце ее.

И хватит о ней, и прекрасно. Теперь обо мне, обо мне.

зевая, лететь гастролером куда Красный Крест попросил.

Ни ямба не чтить, ни бемоля. А выйдя в отставку, осесть.

у самого синего моря, у самого что ни на есть.

бемоля и ямба гибриды, добро хоть не льва и овцы.

Моей погибать без браслета руке, голове - без царя.

И самого черного цвета мне будут встречаться моря.

И хватит об этом, и ладно. Теперь о тебе, о тебе.

Ты явно напуган, ты в страхе таком, что сбежал бы, да горд.

Едва приступил я к рассказу, а ты уже белый совсем.

И сразу закуривать, сразу закуривать, сразу. Зачем?

В твоей поднебесной программе никто ничего не поймет.

В тебе согласятся как раз фарватера: твой и ничей.

Ты, светлая точка пространства, тандем, совпаденье лучей.

смягчившись, каратель межзвездный и нас, остальных, извинит.

Немного флирта, немного спорта,

Включите музыку, вот как эта -

Четыре четверти, mezzo forte.

В зените солнце остановите -

И вы получите нашу школу,

Во весь экран, в наилучшем виде.

Все обыскав, осмотрев, потрогав,

Вы не найдете программ урочных

И никаких вообще уроков.

Насчет учебы мы в ус не дуем.

Мы называемся школой танцев.

Но мы не учимся, мы танцуем.

Чтобы заметили их за милю,

Зато достаточно галантны

И толерантны к любому стилю.

Числа пророков мы не умножим,

Мы только сносно владеем ритмом,

И это все, что мы вправду можем.

Где сарабанда, фокстрот и полька.

Но если нас вербовать в солдаты,

Мы проиграем войну и только.

Ни за ограду к тарелке супа,

Такие меры вредят бюджету,

И наконец это просто глупо.

Больших протекций иметь не надо,

Чтобы занять в мировом балете

Таких мартышек, как наши чада.

Они умеют поставить ногу,

Расправить корпус, направить руку...

Они танцуют - и слава Богу.

До их стремлений нам дела мало.

Не все ль равно, у какого моря

Они построят свои бунгало?

Не доведется ни нам, ни детям.

Земля провалится - мы не дрогнем,

Погаснет небо - мы не заметим.

Мы скажем детям: "Привет, ребята!

Не подвергайте себя дознанью,

Искусство танцев не виновато.

Мы доказали сие на деле:

Косая целилась очень долго,

Но увернуться мы не успели..."

Преобразился. Вышел вон. Таксомотором пренебрег.

Не потому, что денег мало. Вообще не почему.

Полез в метро. Там очень мрамор грандиозный. Интерьер

такой серьезный. К месту службы, в учрежденье, прискакал.

Полдня работал. Притворялся молодым. Потом вспылил.

Назвал директоршу селедкой. Был уволен навсегда.

В дверях споткнулся, рухнул наземь. Выжил, выздоровел. Встал,

таблетку съел. Побрел в контору по соседству, в двух шагах.

В отделе кадров поскандалил. На работу поступил.

Полдня старался, притворялся Бог весть чем. Потом ушел.

Минут за двадцать до закрытья посетил универсам,

купил в рассрочку холодильник небывалой белизны.

Домой приехал. Съел таблетку. Прослезился. Съел еще.

Не помогло. Махнул рукой. Разделся, лег. Зевнул. Заснул.

И все - один. Один как перст, как сукин сын, как Шерлок

Холмс!

Известный сыщик, между прочим. Надо ж понимать.

Но мы не хочем.

религиозных, бесполезных, проникающих во все,

желеобразных, шаровидных, цвета кофе с молоком,

таксомоторных, ярко-черных. походящих на бамбук,

пятиконечных, крупноблочных, вьючных, изредка ручных,

широкошумных, островерхих, с легкой как бы хрипотцой,

немолодых, претенциозных, праздных, сделанных на глаз,

ортодоксальных, щепетильных, радикальных как никто,

вооруженных, несомненных, конных, даже заводных,

демисезонных, осиянных, странных, чтобы не сказать -

катастрофических, бравурных, стопроцентных, от сохи,

морозостойких, быстроглазых, растворимых в кислоте,

громокипящих, иллюзорных, небывалой белизны,

кровопускательных, дробильных, бдительных до столбняка,

краеугольных, злополучных, всякий час хотящих есть,

новозаветных, ситных, мятных, медных, золотых,

невероятных...

невероятных...

невероятных...

Ближе к селенью...
Ближе к селенью, там, где река преграждена плотиной,

слух угадает голос жилья, глаз различит огни.

Впрочем, надейся не на чертеж, веры ему не много:

русла менялись, лес выгорал... вникни, промерь, сравни.

Трещина в камне, жук в янтаре - вот для тебя приметы,

брызги, осколки - прежде моей, ныне твоей - родни.

Слишком знаком мне их обиход, слишком легко творим.

Здесь я когда-то рта не жалел, весь белый свет целуя,

в странном согласье мыслил себя с чем-то лесным, речным.

Словно не только был тростником, но и ладьей, и льдиной.

Словно и вправду этот пейзаж некогда был моим.

видел, как поздний птичий косяк мчит зимовать в Бомбей.

Здесь, для чего-то вооружась, в чаще плутал звериной,

целил неметко, бил кое-как, делался злей, грубей.

Что ж он не молкнет? - думал в сердцах, слушая крик подранка, -

где, Артемида, стрелы твои? Сжалься над ним, добей.

Этой равнине быть полагал лучшею из равнин.

Собственно, больше ты, краевед, знать обо мне не должен.

Все остальное - рябь на воде, темная речь руин.

Чаял постичь я этот язык, но до конца ни слова

так и не понял. Будет с меня, дальше пойдешь один.

Снабжай сигнатурой склянку, словно ларец ключом.

Пекись о добротном тигле, об огневом котле.

О звонких весах заботься. Более ни о чем.

мол, стрелок ты не следишь и эпохи пульс потерял.

Меж тем вот палец твой, он на пульсе. А вот часы,

они идут, и довольно быстро, я проверял.

на зелье мое посмотрят, как на исчадье зла.

А ты доверься ни в коей мере не им, но мне.

Я первый приду отведать из твоего котла.

бальзам разольем по чаркам, даже не дав остыть

"Не пейте, вам станет плохо!" - запричитают рты.

А нам и так уж плохо, что ж мы будем не пить?

замрут, не решив как быть, едва лишь я намекну,

что даже отдыха ради ты отойдешь не к ним,

а к сыну Ночи и к брату Смерти, то есть ко Сну.

Дремли, покуда в котле твоем, закипая в срок,

бурлит лекарство, пей не хочу,

оно же средство от людоедства, рубль пузырек.

объявив район, а также примкнувший к нему пустырь,

плывут индийские перцы, гвоздика, шафран и мед,

мускатный цвет, кардамон, орехи, изюм, имбирь...

каковую в костеле в Четверг ординарный

на органе твердит без особой охоты

ученик нерадивый, хотя не бездарный, -

черномазый туземный кумир - недотрога,

перед коим шаманы для пущего шика

сожигают воинственный труп носорога;

говорящего вслух по тетрадке,

что миряне не суть человеки

и достойны кнута и вольера, -

до такой же примерно картины,

но в обратном зеркальном порядке

отраженной давно и навеки

в оловянных глазах Люцифера;

что ни ночь повергают в нокдаун

и ее, и ее корифея,

колдуна - антиквара с бульвара, -

до вполне богомольной гримасы

на лице робинзона, когда он

снаряжает бумажного змея

для поимки воздушного шара;

разномастных крестов мишуры многоцветья -

до пунктирных, что спрятаны в стеклах прицельных,

и косых, означающих номер столетья;

пилигрима пленяет повадкой минорной, -

до морей, чье спокойствие выглядит странно,

а цунами с тайфунами кажутся нормой;

из которой не выбьешь ни звука, -

до другой, не привыкшей терзаться

и поэтому лгущей свободно;

от усердья, с каким интеллекты

вымеряют миры близоруко, -

до завидной манеры мерзавца

что угодно считать чем угодно;

до холерных низин, где пожары;

от застывшего салюта -

до морозного, смрадного хлева;

от угла колпака шутовского -

до окружности папской тиары;

от меня, маловера и плута, -

до тебя, о Пречистая Дева.

Все светила сошлись. Dm/D-E-F-G-G# Am

Вот в парче и в лаванде Dm/D-E-F-G-G# Am

Некто молвил: "Начнем". Gm6 Dm

Ах, прекрасный ответ! Gm6 Dm

Если вам все равно, Gm6 Dm

То, конечно, давайте. Gm6 Dm
Впрочем, я это так, Gm6 Dm

Все распалось, прощай. Gm6 Dm

Am Dm
Как он тянет, как медлит! ->Em

Как он все же богат!

Нет бы щелкнуть затвором,

Изловчиться, сглотнуть.

О волшебный фонарь,

Это больше не я,

Это ты, ворон, ворон.
О прохладная тьма,

О пустыня без львов!

Ибо не был нигде.

Я носился, как с торбой,

Сам с собою самим.

Я был счастлив, ты нет,

Но волшебный фонарь -

Это факт, и прискорбный.
В самом деле, зачем

Он доныне горит?

Что за игры с огнем?

Вся в диковинах елка,

Апельсины, фольга...

Не нуждаюсь, долой,

Это больше не здесь,

Это остров Майорка.
То есть, очень вдали -

Я там не был, ты был.

Думать мне триста лет?

Прах летит, ветер воет.

О, пустыня без львов!

Вот прекрасный ответ:

Если вам все равно,

То, конечно, не стоит.
Поднимаю крыла,

Замираю крестом.

Так зовут трех сестер.

Смерч не близкий, но скорый

Начинает круги.

Приготовься, пригнись -

Это больше не бред,

Это факт, и прискорбный.
Обещаю не быть,

Обещаю тебе...

В рубке радист репетирует: точка, тире, запятая...

Девочка машет с берега белой рукою.

Все с борта машут в ответ. Самый красивый не машет.

Пусть он утонет геройски со всею эскадрою вместе.

Ангелы божьи станут ему улыбаться.

Ей, что ли, плакать тогда? Вот еще, глупости тоже.

Ей бы хотелось пожалуй что бабочкой быть однодневкой.

День срок не долгий, он бы пройти не замедлил.

Ночь бы навек трепетать сердцу ее запретила...

Норд-вест, гудки, синева, сумасшедшее соло радиста.

Плачь, плачь, о сердце! Ночь миновала бесславно.

День не замедлил прийти - ясный, холодный, враждебный.

Далек небесный суд. Но близок суд земной.

Am Gm

Он свой пристрастный кнут заносит надо мной.

Грустны мои дела. Но что я изменю?

Eb Dm A7 D7

Уже повисла мгла над зимней авеню.

И зыбкий дымный смог течет по небесам,

Gm Dm

Как липкий дынный сок по выцветшим усам.

И бьется о причал морозная вода,

B Am F E7

И бьется в ней печаль, как в слове "никогда".

Крупье - поджарый негр - сопит, как старый тигр.

И теплый желтый франк, похожий на зерно,

Седой столичный франт бросает на "зеро"...

А все же, глянешь вслед - красиво, черт возьми!

Летит монетка вдаль, звенит, как гонг суда,

И вновь слышна печаль, как в слове "никогда".

И вновь присяжный шут глумится надо мной:

- Оставьте ваш прононс, покиньте ваш Парнас,

Забудьте ваш прогноз, все это не про нас.

Извольте объяснить, при чем тут "никогда"!

Пускай не месть, не лесть, но что-то в этом есть? -

Конечно, ваша честь, бесспорно, ваша честь...

Уже заезжий франт оставил казино.

Уймите вашу стать, умерьте вашу спесь,

Вот-вот начнет светать, мы можем не успеть.

Спешите, ваша честь! Снимите ваш колпак!

На зимней авеню, средь сумрака и льда,

Я сам вам объясню, что значит "никогда"...

Державный кесарь мечет и рвет, зовет незнамо куда.

Em

О, как трепещет его народ! Но нам то что за беда!

В тепле, вдали от свинцовых вьюг чужая боль не слышна.

Dm E7

А если что - погляди вокруг, вокруг такая весна!

И как бы ни были льды тверды, куда бы там все ни шло,

Am Em H7 E

Весна приходит и гонит льды, а все остальное - ничто.

Холод был, но вот теперь - наступила оттепель.

Am Em H7 E7

То-то и оно-то, братцы, то-то и оно-то.

Ну что ж, понятно, ему - прогресс, а нам-то что за печаль.

Зачем нам даль, ты подумай, друг, уж лучше вглубь или вширь,

А если что - погляди вокруг, вокруг такая Сибирь.

Вот я здесь прожил целую жизнь, ни в грош ее не ценя,

А все по-прежнему рвется ввысь одна половина меня.

То-то и оно-то, братцы, то-то и оно-то.

Ну что ж, понятно, ему - почет, а нам-то что за корысть!

А нам с тобой и без этих мук дойти б до светлого дня.

А если страшно глядеть вокруг, давай, гляди на меня.

Уж я, хоть в лоб меня, хоть в корму, все счастлив, как идиот.

Хотя и кажется кое-кому, что это мне не идет.

То-то и оно-то, братцы, то-то и оно-то.

Взять хоть тех троих, что вон высоковольтный тянут кабель. A7 Dm

Первый ликом Авель вылитый, другой подобен зверю, Gm Dm

Третий даже негр, и каждый разложим на сотни мелких капель. A7 Gm6 Dm

В траншее? Вон ты! Hm E7

Мне про тебя все известно: G F#7 Hm

Ты состоишь из воды! G A7 Dm

Мне известно все-все-все, не ислючая смысла жизни.

Видно, оттого-то я и не могу заняться делом.

Пнем торчу в гостях, ворчу о модернизме и фашизме,

Словно двадцать пятый год, а не двухтысячный на свете белом.

Сын ваш вам не сын!

Нам про него все известно:

Он резидент и румын.

Я по ней томлюсь и вынужден любезничать с папашей.

Тот вполне учтив, но будучи психолог и пройдоха,

Зрит меня как есть насквозь - а я недобрый, праздный, нищий, падший...

Рискует? А ничем!

Тут уж давно все известно:

Я это яблоко сьем.

Всем известно все про всех, а кто забыл - заглянет в ведомость.

Токи, что связуют нас, объединяя с братом брата,

Суть любовь и смерть, но также и сиротство, косность, гордость, бедность...