Лорес Юрий Львович

И всегда недоволен собою.

Потому я оставлю тебя, Шуламифь,

Чтоб почувствовать власть над судьбою.

Слишком щедро я Богом одарен.

Пол-земли повелителя ищет во мне,

Чтобы вдоволь настроил пекарен.

И в бессмертный народ превращается племя,

Потому я оставлю тебя, Шуламифь,

Что с тобой я не слышу, как движется время.

Пробиваться сквозь стены, которые рухнут.

Зов горячего ветра Синайских пустынь

Будут переводить, как томление духа.

В изначальное слово вливается словом.

Потому я оставлю тебя, Шуламифь,

Чтобы вынести все, что даровано Богом.

Если сеятель думает только о хлебе.

Но десницей моей воздвигаемый храм,

Троекратно сожжен, отражается в небе.

Все от ветра берет и бросает на ветер.

Потому я оставлю тебя, Шуламифь,

Что увидел в любви воплощение смерти.

Тела с годами все недужней.

Зато возвышеннее души,

Размах души и тела шаг.

Мы половину жизни тратим.

Вторую половину платим,

Чтоб их опять разъединить.

Фантазия с падающей вилкой

Фантазия с падающей вилкой

Фантазия с падающей вилкой

Вот вилка падает: мол, женщина придет.

Я улыбаюсь от того, что не поверил.

В природе должен наступить переворот,

Чтоб эта женщина коснулась этой двери,

Рукой дрожащей дотянулась до звонка

И не нажала, а ударила два раза,

Сразила взглядом, словно холодом клинка,

И следом бросила бессмысленную фразу.
Потом с намереньем пройти меня насквозь

Проникла в комнату и, примостившись в кресле,

Заговорила так, как будто ей пришлось

Вчера родиться или только что воскреснуть.

И, оглядев мое жилище с высоты,

Увы, никак не меньше птичьего полета,

Ей до меня так захотелось снизойти

Богиней, посланной с Олимпа на болото.

Такой беспомощной, влюбленной и любимой.

Жизнь, как прыжок из поднебесья затяжной:

Или в объятия друг другу или мимо.

И мы в прыжке уже не чувствовали тел,

А прижимались все тесней к душе душою.

Но я боялся, потому что не хотел

Впервые в жизни ощутить ее чужою.

И на двоих готовил крепкий черный кофе.

Потом курил в окно - и сквозь дверной проем

Едва косился на ее античный профиль.

Но вилка падает, а не наоборот.

Я нагибаюсь к ней и сам себя ругаю.

И улыбаюсь: разве женщина придет?

А если даже и придет, - увы, - другая.

Вот плывет по океану пароход...

Вот плывет по океану пароход...

Сто пробоин, сто заплаток,

Сто пробоин, сто заплаток -

Шторма нет, и он плывет,

Шторма нет, и он плывет.
Припев: И сквозь черный, и сквозь рыжий, и сквозь сизый дым

Все кажется ему, что берег рядом.

Вот он берег - близкий берег. Вот волна налетит,

И повернет его обратно.

Все плывут и твердо верят,

Все плывут и твердо верят,

Что, быть может, доплывут,

Что, наверно, доплывут.
Припев.
Вот плывет по океану пароход,

А зовут его "Надежда",

А зовут его "Надежда",

Шторма нет, и он плывет,

Шторма нет, и он плывет,

Ну и пусть себе плывет.

Вот человек, он строит дом...

Вот человек, он строит дом...

Своим трудом, своим горбом,

Он все колотит молотком с утра до поздней ночи,

И только думает о том,

Какой хороший будет дом,

Какой прекрасный будет дом, когда он кончит.

Как приведет туда семью,

Как скажет сыну своему: Я дом построил

Свом трудом, своим горбом.

Хороший я построил дом,

И заживем мы в доме том свободно и достойно.

И тридцать лет, и сорок лет

Он строит дом от разных бед - с утра до поздней ночи.

Теперь он сед, теперь он дед,

Он строил дом так много лет,

Он строил дом так много лет - никак не кончит.

Он говорит: Послушай, сын!

Огонь погас, закат остыл, глаза закрою...

Своим трудом, своим горбом...

Увы, не жить мне в доме том,

Какой хороший будет дом, коль ты достроишь.

Своим трудом, своим горбом...

Непостижимо моему уму.

К примеру Лев, как-будто нет режима,

Живущий так, как хочется ему.

Самокопательства в потоке бытия.

А он едва родившись принимает

Вселенную за собственное Я.

Но только Льву доступно отчего?

Мы можем бунтовать, сопротивляться,

Но пребываем в подданных его.

На плоскость - вечность пирамиды раскатать.

Созвездие египетского сфинкса,

Твоих загадок нам не разгадать.

И там6 где ночь, там должен быть и день.

Тьму или свет Вселенной означает,

Кто на земле зовется божий день.

Но гонится непостижимое за мной.

Нам сто сорок четыре воплощенья

Отпущено, чтоб путь пройти земной.

Через степь приазовскую,

Где чертополох да чистотел,

Да трава пересохшая.

Ты меня не ждешь, я тебя не помню.

А короткий дождь колодцев не наполнит.

Ворон прокричит и полетит на полдень.

И куда нам путь, не угадать.

Там сухою степью промелькнем и канем,

Нам горячий ветер обожжет дыхание.

Что ж мы разбрелись по свету, как цыгане?

Ищем воли. Воли не видать.

Да не знать, что земля длинна,

Под открытым небом ночевать,

Где привал, там и родина.

Не переживай, наступит вечер поздний,

Будем зажигать в степи костры и звезды,

Ты, моя душа, всего лишь смех и слезы,

И куда нам путь, не угадать.

Мы покрыты пылью, потом и загаром.

Пой, гуляй, пляши, играй, живи задаром.

Может быть ответят бубен и гитара.

Где же воля? Воли не видать.

По степи оседает пыль.

Завари мне чаю с чабрецом.

Где цыгане? Где ложь? Где быль?

Пой, гуляй, пляши, играй, живи задаром.

Душу весели мне бубном и гитарой

Мы покрыты пылью, потом и загаром.

И куда нам путь, не угадать.

Ты меня не ждешь, я тебя не помню.

А короткий дождь колодцев не наполнит.

Ворон прокричит и полетит на полдень.

Ищет воли. Воли не видать.

Через степь приазовскую,

Где чертополох да чистотел,

Да трава пересохшая.

Стихи - Юрий Лорес

Музыка - Михаил Коноплев
Желтый лист, прилипший к стеклу вагона.

Мокрый снег. Игра в догонялки. Стыд.

Новогодняя ночь. Поезд. Поезд в агонии

То и дело цепляется за кусты.

На пол сплевывают. От греха подальше!

А в окне, а в окне - Ваш дрожащмй профиль.

Гладят, гладят стекло Ваши тонкие пальцы.

Ватник, "Север", рубцы на ладонях...

Бабы. Бабы с корзинами и тазами

Подле Вас, мимо Вас в вагоне.

Вижу в каждой морщинке тех, кто был с Вами раньше.

Поезд. Поезд увозит все дальше и дальше

Нас, виновных. Но в чем? В чем же мы провинились?

Это Вы и луна, и бледны, и прозрачны.

В легких - кровь, в горле - кровь - нестерпимое жженье.

Курят в тамбуре, курят за пачкою пачку.

Вы меня на белом коне ожидаете...

В ватнике, с "Севером", в шапке-ушанке

Я вошел бы, но Вы непременно узнаете...

Загляните на пару строчек.

Утром, вечером, днем или ночью

Загляните ко мне, друзья.

Как подкова на низкой двери.

Ни к чему обещать, ни к чему говорить -

Это все, что осталось от счастья.

Нежно сжимая свирель.

Весла, как крылья, туда нас несут,

Где поселился апрель...

Далеко, куда дорога пролегла,

А дорога тянет ниточку игла

Сквозь поляны и леса.

Далеко-далеко еще шагать,

Далеко, легко, и воздух невесом,

Далеко - какой прекрасный сон...

И сверчок поет за печкой: баю-бай.

Далеко еще до лета, далеко,

Замело тот домик снегом по окно.

В глубину, аж до травинки, и пойдешь,

И пойдешь себе по свету далеко.

Замело нам домик снегом по окно.

И положат на ресницы две зари,

Утренней зари свеченье - дым лесной,

И уют зари вечерней и покой.

Скрипнет месяц на крылечке: баю-бай,

На дворе танцуют ветры и темно,

Замело наш домик снегом по окно.

Будешь добрым, будешь твердым, добрым будь,

Далеко еще до лета, далеко,

Замело наш домик снегом по окно.

Снегири их по тропинке подберут.

И положат на крылечко для тебя,

Снегири сейчас, конечно, тоже спят.

И сверчок поет за печкой: баю-бай,

Подрастешь, поймешь, наверно, от чего

Замело наш садик снегом по окно.

Искры летят от литавр.

С маленьким луком в руке

На берег выйдет Кентавр.

Рвется наружу огонь.

Выстрелит в ночь человек

И на дыбы встанет конь.

Вслед за стрелою взлетит.

Сколько неведомых троп

Будет на Млечном пути.

Сколько непризванных душ,

Тех, что Харон перевез

После положенных служб.

Тем, кто себя не щадит.

В небе стрела как игла,

Ну-ка попробуй, найди.

Ту, что пустил наугад,

Словно грядущие дни

Ты захотел напугать.

Если в руке держишь лук.

И не заметишь опять,

Как перегонишь стрелу

Дальше как будто стена.

Там, где проникнет насквозь

В сердце твоя же стрела.

"Не научились прощать",

И превращенья свои

Снова прийдется начать.

Путь, что неведом другим.

Чертит в пространстве стрела

Лишь зодиака круги.

Как же править дураку по-дурацки?

Он народу своему волю дарит.

Царска власть ему, видать, шутки-цацки.

дураку закон писать - только шалости.

Он народу повелел жить по-честному,

не иметь да ни корысти, ни жадности.

мол, живите себе миром да не бойтеся,

мол, на небе нет судьи, кроме Господа,

на земле же нет судьи, кроме совести.

Закричал: Ура государю!

Ай, спасибо дураку, за свободу

мы теперь ему по гроб благодарны.

а что плохо лежит - стали воровать,

да монетками, да рюмками позванивать,

да Ивана-дурака-царя обманывать.

так на печках улеглись,

на ворованном добре

думу думать о царе:

что наш царь - дурак,

не прогнать ли дурака

нам в четыре кулака?

что идет на них войной лютый ворог.

Держит речь Иван-дурак перед народом:

постоим, мол, за Отчизну да свободу.

Виноваты ль мы, коли царь - дурак?

На, кого же мы бросим сундуки?

Коли ты дурак, мы не дураки!

поклонился да пошел он в чисто поле:

за Отчизну постоять да за свободу.

Такова, видать, дурацкая доля.

Посвящается А.В.Ткачеву

что ж, выбирай себе дорогу:

километровые столбы

или сонаты в зале строгом.

и догорающие свечи.

Или тебе по сердцу бой

и вой пронзительный картечи?

труба - для тех, кто плохо слышит.

На крики всадников лихих

выходишь ты и просишь: "Тише!"

взамен смычка ты просишь шпагу,

и кровь, пропетая трубой,

летит на нотную бумагу.

связали руки - и на дыбу...

Зов скрипки или зов трубы,

и невозможно сделать выбор

не ради славы и награды.

Зов скрипки - значит, так хочу...

Труба зовет - и, значит, надо.

Где-то Рыбка там живет золотая.

Тает время на часах, плачет скрипка,

Отраженье в небесах - золотая Рыбка.

Не спугните лишь, прошу, золотую Рыбку.

Из окна я чуть дыша наблюдаю -

Это чья-нибудь душа золотая.

Рыбка по небу плывет золотая.

Я люблю ее, люблю, в этом мире зыбком,

Оттого и не ловлю золотую Рыбку.

Как безнадежно Ваше "До свиданья"...

Как безнадежно Ваше "До свиданья"...

Как безнадежно Ваше "До свиданья"...

Gm A7 D7

И стало быть, надеяться не буду.

Gm A7 В

Ах, если бы я мог жить ожиданьем

Нелепого, беспомощного чуда.

И загодя в грехах не обвинялся,

И Бог, сошедший к людям изначально,

С течением веков не изменялся.

Который по желанью дорисую,

В котором мы простимся... До свиданья!

И нас никто за это не осудит.

Я четвертую ночь пью во славу Марии.

Пряный запах плывет бузины и сандала,

И танцует, и пьет, веселится Магдала.

Пью во славу четвертую ночь без Марии.

Все случилось точь-в-точь, как она нагадала,

И смеется всю ночь надо мною Магдала.

Все равно буду пить я во славу Марии.

Пусть пророчат нам бездну и проклятьям придали,

Слишком много известно о Марии в Магдале.

Мы б тогда перед Богом грехи замололи.

И пустились бы в пляс сквозь смешки и скандалы,

Иегова за нас, наплевать на Магдалу.

перед градом камней пью во славу Марии.

И хитон разорву я, и сброшу сандали,

Только б не промахнулся обыватель Магдалы.

Но сейчас обо мне ты не вспомнишь, Мария.

Он тщедушен и плох, и невзрачен, пожалуй,

Но прославит твой Бог и тебя, и Магдалу.

Не дождавшись света дня,

Жертвенник из камня ладит

Ради дыма и огня?

В небесах и по волне,

Меж диковинных растений

Отражаются на дне.

Я безмолвием томлюсь.

Из Египта - бог Озирис,

Из Аккада - бог Тамус.

Ангел Божий, изреки,

Отчего ты платишь все же

За людские, за грехи.

Золотую нить руна, -

Мы из праха, мы во прахе,

Дважды светится луна.

И восходит, как пожар,

Над страной Египет - Сириус,

Над страной Аккад - Иштар.

Дай мне волос золотой.

О какой еще любови

Изрекает Дух Святой?

Кровью огненной гори.

Как из знаков зодиака

Смотрят цифры - тридцать три.

В ней кровь на золоте и золото на крови.

Броженье осени... Налить ее в бокал

И пить за чье-нибудь здоровье.

В вине печаль перебродила.

Не вспоминай о ней, еще бокал налей,

Да так, чтоб каждому хватило.

С извечной жаждою отсчитывая время?

И наше золото, и кровь к исходу дня -

В крови и золоте деревьев.

Навеки связанных с землею.

Броженье осени... Блажен, кто осень пьет.

Ее вино спасет зимою.

Am

На старом муле между скал -

Дорога так длинна -

Am

Я еду в город на базар,

Чтобы продать вина.

Dm G С

Дорога вьется, как змея,

Струится с гор поток.

Dm G С

Вот отвяжу бочонок я

И сделаю глоток.

Помог собрать мне бог.

Хвала ему, а мне не жаль

Отпить еще глоток.

А если мужа дома нет,

То не ворчит жена

И не мешает сделать мне

Еще глоток вина.

Загонишь скакуна!

Куда спешишь, коль дела нет?

Давай хлебнем вина!

Эй вы, прохожие, сюда!

Отказываться грех,

В моих бочонках не вода,

Я угощаю всех.

Товар весь выпит мой.

Я не поеду на базар,

Поеду спать домой.

Карман мой пуст, душа - полна,

И так прекрасно жить.

В бочонке есть глоток вина,

Пора его допить.

А им бы только спрашивать, какого роду-племени.

Какого роду-племени, какого чину-звания,

Родился не ко времени, а надобно заранее.

Напрасные страдания, все куплено, все продано.

Все куплено, все продано, все сыты, все с обновочкой,

И даже мама родная пошла за поллитровочку.

Все куплено, все продано, здесь больше делать нечего.

Здесь больше делать нечего, и нищему, убогому.

И племя твое мечено, ступай своей дорогою.

Спроси, какого племени. А что продам, не спрашивай.

А над землей взойдет созвездье Козерог.

И нет ночи длинней, нет трепетней свечи.

Дыханием теней колышутся лучи.

И золотой огонь рождественской звезды.

Пошлет любовь и хлеб созвездье Козерог,

Сплетение судеб, скрещение дорог.

Вблизи и вдалеке колышутся огни.

И да свершится то, что посулит нам рок.

Взойдет на рождество созвездье Козерог.

Дороги не найдет во времени назад.

И нет ночи длинней, а в полуночный час

От множества огней никто не видит нас.

Ни слезы, ни любви не осталось на свете...

Ни слезы, ни любви не осталось на свете...

Кто теперь мою грешную душу спасет.

В приазовской степи только снег, только ветер

Чей-то голос из дальней степи донесет.

Забинтована будет снегами моя голова.

Чем сильнее пурга, тем отчетливей голос.

Я как будто уже различаю слова.

Что такое "сейчас", если нет ни "вчера", ни "потом".

И не скажет мне мама, как в детстве, что ветер холодный глотаю.

Вместе с ветром я голос хватаю горячечным ртом.

Я уже выдыхаю из легких не воздух, а снег.

Только голос, зовет, заполняя и землю и небо.

Только голос зовет, а зовущего нет.

Вот я руки - и в снежную землю взлечу

И, глотая слова, откликаясь на голос,

Упираясь спиной и коленями в снег, закричу.

За душой - ничего и умом ничего не постиг.

В приазовской степи только снег, только ветер

Огибает планету, ко мне возвращая мой крик.

Так поле от земли восходит к небу.

Любить мне не тебя, тебя мне не любить,

Рыбарь-пророк сегодня сушит невод.

Но сколько днище лодки не смоли,

Желанный берег мой в созвездьи Девы,

А это на другом краю земли.

Стекает вниз вода с небесной тверди.

Где нечего терять, там нечего хранить,

Нет жизни рыбарю - пророку смерти.

Но сколько днище лодки не смоли,

Желанный берег мой в созвездьи Девы,

А это на другом краю земли.

И никуда не деться от злосчастья.

Не нам , рабам земли, растить чужих детей,

Детей от непорочного зачатья.

Но сколько днище лодки не смоли,

Желанный берег мой в созвездьи Девы,

Далеком и невидимом с земли.

Забыты позапрошлые страданья.

Куда важней на праздничном столе

Подливки да карасики в сметане.

Задуматься приятно на мгновенье,

Что всякое скрещение судеб

Кончается таким успокоеньем.

Безволие и скуку одолели,

Кода бы только не вода рекой,

Что льется из кувшина Водолея.

Злых языков дразнить уже не будет,

Навек растаяв, как во рту халва

Смакующих поклонников и судей.

Гостей располагая поудобней.

В конце концов сегодня торжество

И воздух пахнет зеленью и сдобой.

А все-таки душа переболеет.

Вот только не задуматься б, куда

Течет вода по воле Водолея.

Еще полшага, и взлетишь как-будто.

Взлетели мы, но после тридцати

Уж не полета жаждешь, а уюта.

И все-таки какая-то тревога.

Вот гость сказал: "Откуда здесь вода?",

Другой добавил: "Да, и очень много".

Глаза подняв и разглядеть смогли бы,

Все льет и льет, воды не пожалев,

В аквариум с единственною Рыбой...

Я шел ему навстречу.

И песню громко пели я и он.

И каждый на своем наречии.

И нечего делить нам было,

Ни почестей, ни славы.

И солнце в левый глаз ему светило,

А мне светило в правый.

Я шел ему навстречу,

Хотя я знал, что там, где правил он,

Мне после делать нечего.

И то, что я наивен был и пылок,

Ему было забавно.

Он левою рукой чесал затылок,

Я это делал правой.

Я шел ему навстречу.

Он разлюбил, я был еще влюблен.

Он постарел, я был широкоплечим.

Я молод был и денег не копил я,

Он упивался славой.

И то, что для него налево было,

То было для меня направо.

Я шел ему навстречу.

При встрече он отвесит мне поклон

И я ему отвечу.

и прилипал к разбухшей колее.

Далекий лес был контуром острога,

пристанищем последним на земле.

грозил, и плакал, и стихал вдали.

Войны минувшей храбрые рубаки

покорно шли туда, куда вели.

и чьи-то руки рисовали крест.

Владимир, Нижний, Омск - лишь пол-России,

лишь полпути до самых райских мест.

Кандальный звон звучит куда слышней!

У памяти России богомольной

один исход - топить себя в вине.

любуйтесь исторической канвой.

Навеки виноваты перед властью,

равны - и арестанты, и конвой.

иной теперь порядок на земле.

Осенний лист, тщедушный, хрупкий, слабый,

все так же прилипает к колее.

В кармане, зацелованном дождем,

Которой как медалью награжден.

Монета цвета спелого ранета.

Хранимая про черный день, скупая.

А этот день сегодня наступает,

И кажется, монета не нужна.

Как должную оплату ремесла,

Как вечное проклятие числа.

Оставь ее себе как оправданье.

Прикройся строчкой Ветхого завета.

Оставь себе последнюю монету...

Последнюю...одну...из тридцати.

Промчались дни, недели, годы.

Река все так же катит воды.

И в них купается звезда.

Бредут апостолы, пророки.

У каждого своя дорога

И возведенный в сердце храм.

Сошлись апостолы однажды,

Затем, чтоб мог поведать каждый,

Как чтит он Бога своего.

Свеча и блюдо с черствым хлебом.

Они возводят очи к небу,

Где всем им истина видна.

И славят Господа по кругу.

Они не слушают друг друга,

Поскольку только Бога чтут.

Чтоб с затаенным ждать испугом

Сошествия Святого Духа...

Но Дух Святой не снизошел.

Откинулась назад, глаза закрыла…

Откинулась назад, глаза закрыла…

А крылья опустила на колени.

Увидела бегущего оленя

И в долгом изумлении застыла.

Как будто поплыла ему навстречу.

Изогнутое тело белой птицы

В движенье замирает, и клубится

Над озером туман в прохладный вечер.

Пусть следом кто-то перья подбирает -

То снег - на каждый слет бегущего оленя.

Глаза закрыты, крылья на коленях.

А рядом, рядом свечи умирают.

И отражаются огни в озерной глади.

Ладони на глазах, как перья, влажны.

Плыла по зеркалу рассеянно и важно.

Глаза закрыла, на оленя глядя.

И тишина, и темнота, и кресло.

И в комнате накурено и душно.

Колючий плед, короткий вздох: не нужно.

Ладони на глазах. Ах, если б!..

Ох, ты, друг-товарищ мой...

Ох, ты, друг-товарищ мой...

Повезло ли нам с тобой?

В наших жилах не водица,

Значит крови мы одной.

С этой кровью сладу нет.

Нет бы ей угомониться,

Да не может. В чем секрет?

На земле нам места нет.

Ни прижиться, ни ужиться.

Чем мы хуже, в чем секрет?

Чем судить и обвинять.

В наших жилах не водица,

Ну а кровь нельзя менять.

Можно нас живьем зарыть.

Как еще в такое время

Умудряемся мы жить.

Кровь одна у нас с тобой.

Не поймет чужое племя,

Как довольны мы судьбой.

И манна будет падать.

Я не прошу у Господа,

Мне ничего не надо.

Нет дела до Всевышнего.

Пока я не люблю себя,

За что любить мне ближнего.

Мне эту жизнь навязывать.

А потому Всесильному

Ничем я не обязан.

Клянут себя и нянчат.

Я не умею каяться

И не желаю клянчить.

Железных Божьих правил.

Я просто очень не люблю

Тех, кто другими правит.

А этому подбросить,

И никогда мне не понять

Тех, кто у сильных просит.

И манна будет падать.

Не для меня, от Господа

Мне ничего не надо.

Пять веков картине - городок старинный,

Dm Gm A7 Dm

Помнишь, ты жила когда-то в нем.

Dm Gm Dm Gm

Прикоснись рукою к дому над рекою -

Dm Gm A7 Dm

Где цветет шиповник под окном.

Припев: Жаль, что ты меня не помнишь,

F G С

Жаль, что ты меня не любишь -

Пять веков назад и пять вперед...

F G С

Пять столетий нас не будет,

Пять раз вспомнишь, пять забудешь,

F A7 Dm

Как шиповник под окном цветет.

Думала о нем, как обо мне.

Вижу, как под вечер, зажигаешь свечи,

Как вздыхает тень твоя в окне...

Помнишь, ты жила когда-то в нем.

Ты жила-грустила, навсегда забыла

То, что я - шиповник под окном.

от ворот ли поворот?

Говорю, как на духу:

время смутное грядет.

да в зубах неси злобу.

На престоле будет вор,

а царевич - во гробу.

так сбирается народ.

Проорали петухи,

время смутное грядет.

да на дыбу, как кожух?

Я тебе не все сказал,

я не то еще скажу.

так прознаешь свой черед,

будет близок локоток,

время смутное грядет.

Наши тяжкие грехи.

Аль с души еще не прет,

с человечьей требухи?

сам Господь не разберет,

то ли недруг, то ли друг -

время смутное грядет.

на виду да на слуху?

В душу плюнул, в дых не бей,

говорю, как на духу.

Аль смолой зальешь мне рот?

Ветер носит шелуху,

время смутное грядет.

а людишки в квартире подленькие,

глазки сальные, ручки потненькие...

Упаси, Господь, от греха!

и руками меня поглаживают,

словно выставил на продажу я

свою душу в своих стихах.

дорога ль душа? Все прицениваются...

У окна стою, как на сцене я,

на семи стою на кругах.

а другие суют мне денежку,

и куда-то все смотрит девочка:

то ли в душу мне, то ли в пах.

Набавляйте - продамся полностью.

Только нет у вас, если вспомните,

ни монет таких, ни бумаг.

А людишки в квартире - сволочи!

А на стенах картины - подлинники,

из-за них я схожу с ума.

Мы на колени встанем.

Плачем в пустыне, плачем.

Сделай, и мы попляшем.

Сделай нам бога, старец.

Как ты его назвал?

Апис, Телец, Ваал?

Голова, как буква алеф,

Грудь - стена, и ноги - башни,

Бог Телец идет по пашне.

И в пустыне можно сеять.

Обернется буквой ибнул -

Благородным нильским илом.

Там, где бог оставит знаки.

Пусть летит в земное чрево

Божье семя - праздник сева.

Бог Телец живой природе.

Нам на радость и на счастье

Праздник сева - час зачатья.

Мы вокруг тебя попляшем,

Будем петь и веселиться,

Чтоб всему живому слиться

Повторяясь год от года,

Плоть земную увлажая -

Будет осень с урожаем.

Мы на колени встанем.

Плачем в пустыне, плачем.

Сделай, и мы попляшем.

Кустов, деревьев, проводов.

Должно быть, сладкие, как сахар -

Да только не для наших ртов.

Но к ночи улеглась и спит.

Должно быть, мягкая постель -

Да только не для наших спин.

Он полон чародейных стуж.

Должно быть, славное лекарство -

Да только не для наших душ.

Ты слов не находишь за душу мою заступиться,

Вкушая нектар у счастливых богов олимпийских,

Где ночью светло тебе так, что не нужно огней,

А с этим лекарством как вспомнить тебе обо мне.
Прости меня, Поллукс, храни меня, Поллукс, от этих щедрот,

Мы в жизни иной, на земле не об этом мечтали,

Полгода пройдет, нас с тобой поменяют местами,

Твой будет черед на Олимпе прожить целый год,

Где небо как полость, а царство Аида как грот.
Беда с Близнецами, вскормленным одной пуповиной.

Как яблока душу разъяли на две половины

Смеясь и ликуя плоды обрывали с ветвей

И светом делились. Померк новый день, не светлей.

А впрочем, мертвы мы, и некуда нам торопиться.

Я счастлив, что ты пьешь нектар у богов олимпийских,

И ночью светло тебе так, что не нужно огней,

Я северный полюс, ты - южный, забудь обо мне.
Прости меня, Кастор, храни меня, Кастор, от этих щедрот,

Не к чаше с нектаром, к тебе б дотянуться устами,

Полгода пройдет, нас с тобой поменяют местами,

Твой будет черед на Олимпе прожить целый год,

И верить напрасно, что вечность когда-то пройдет.
Беда с Близнецами, утрата, досада, обида.

Всегда пребывать на Олимпе и в царстве Аида.

И тянутся в космос с земных полюсов два следа,

И Кастор и Поллукс, два брата, двойная звезда.

Спаси меня, Поллукс, прости меня, Кастор...

Ставит баба самовар,

Dm

Значит, кто-нибудь приедет.

Он не молод и не стар,

Dm Am

И по выправке - гусар, -

Позавидуют соседи.

Блещет вычищенной медью!

Ну а к чаю - пирожки,

Бублики и крендельки -

Точно, кто-нибудь приедет.
Боже мой! Сама вдова

Туфли новые обула.

Юбка до колен едва,

И завита голова -

Что-то будет, что-то будет.
Вот раздастся в двери стук,

Побежит она и встретит.

Баба ставит самовар,

И надеется, что вдруг...

Вдруг к ней кто-нибудь приедет.
Урок истории
Счастье - не счастье, а горе не горе нам,

ждем не дождемся иной полосы.

Тихо сидим на уроке истории

и поминутно глядим на часы.

все совершится в положенный срок.

Ждем перемены, мы ждем перемены,

надо когда-нибудь кончить урок.

поочередно мы держим ответ.

Трудно сидеть на уроке истории -

сорок минут, как четыреста лет.

Строг наш учитель, как водится, строг.

Ждем перемены, мы ждем перемены -

только надежда у нас на звонок.

и отличаем от этой не ту,

но почему-то уроки истории

невмоготу нам, ну, невмоготу.

каждую лекцию знать назубок.

Ждем перемены, мы ждем перемены.

Что ж не звенишь ты, спаситель-звонок?

наше грядущее на волоске.

Следует знать: на уроке истории

нас за провинности ставят к доске.

все совершится в положенный срок.

Ждем перемены, мы ждем перемены...

Это еще не последний урок.

В лесу играет на свирели.

И в речке плещутся форели,

Как сорванцы у ваших ног.

Какой блистательный пролог,

Танцует женщина беспечно,

И мир зеленый, юный, вечный

Наполнен, будто винный рог.

Оливы, цитруса, аниса.

Восславим бога Диониса

Как благодатного творца.

Ах, идиллический апрель,

Бог восседает над водою,

Трясет козлиной бородою

И дует вежливо в свирель.

И обнаженная натура.

Как будто белая скульптура

В грядущих парках и дворцах.

А меж дерев - и свет, и тень,

Сатиры, нимфы и амуры,

И хоровод в овечьих шкурах

Спешит с окрестных деревень.

Им не узреть средь буйных танцев,

Что на ахейцев и троянцев

Давным-давно поделены.

И бог глядит со стороны

Как все уходит безвозвратно,

Как мир становится театром -

Театром будущей войны.

Все пусто, сиро и убого.

И смерть свою не торопи.

Терпи Иов, ты выбрал Бога.

И, причитая еле слышно,

В пустыне к Богу не вопи,

Не нарушай покоя ближних.

На небо не ропщи в обиде,

Слезами горя не топи.

Ты слеп Иов. Никто не видит.

Нет ни молитв, ни песнопенья.

А Бог еще взойдет на крест,

Чтобы постичь твое терпенье.

В книгу бытия внесены слова.

Из земли Харан до горы Вефиль

Между двух камней - мертвая трава.

Что пустыня, что дорога.

Трудно встретить человека,

Можно встретить Бога.

А не хватит сил - не поможет Бог.

В землю Ханаан из земли Гошен

Бывшему рабу нет других дорог.

Всё песок, сухой и серый.

Разве не хватает силы?

Не хватает веры.

Сколько есть земли у тебя, Господь?

Столько раз душа износила плоть,

Из какой страны новая щепоть?

Самый долгий, самый длинный,

Чтоб в земле обетованной

Стать Господней глиной?

Когда вода с огнем не совместимы?

И никуда не деться от возни

Поблекших красок мировой холстины.

Для подтвержденья цельности натуры,

А мы до сей поры не подались

Для задних лапок получать котуры.

Чтоб равнодушием Весы уравновесить,

И, оторвав ладони от лица,

Увидеть то, что недостойно мести.

Кровь бытия течет в его основе.

Но только он способен прояснить,

Кто перед кем в конце концов виновен.

Но не Близнец, увы, не половина.

Нам на двоих один предсмертный крик,

Одна душа и даже пуповина.

Как не пример безумия сраженья,

Мгновенно провождающий предмет,

Как только разобъется отраженье.

Давно вопрос не логики, а веры.

И этот шар, пока мы в нем внутри,

Не важно как делить на полусферы.

В глазах друг друга мы перемешали.

И для того, чтобы убить тебя,

Я отвернусь и сам себя ужалю.

- Ты откуда, гость?

Am E7 AmE7

Ты откуда, дрозд?

С E7 CE7

- Из темнЫх лесов,

С E7 CE7

ШирокИх полей.

В широких полях?

- Заплетал я косыньки

Любой мне березоньке.

Прилетел к нам, дрозд?

- Заплетает косыньки

Ворон той березоньке...

И, значит, отдыхать не стоит ехать к морю.

Что август, что июль, - убытки, не подарки.

Хотя, наверняка, они войдут в историю.

Но ни одна судьба не стоит сожаленья.

Куда мудрее жить подальше от вулкана,

Который каждый миг способен к изверженью.

И только чудаки жалеют день вчерашний.

А ты, конечно, прав, я тоже это понял:

Мирская суета не утоляет жажды.

Она терзает нас и явно, и незримо.

Но думаю, что здесь я все-таки полезней,

И, значит, никогда я не уйду из Рима.

Не люди, так волна следы навеки смоет.

И август, как июль, конечно, будет жарким.

А, значит, отдыхать не стоит ехать к морю.

Конечно, вечный Рим как прежде миром вертит,

А римляне молчат, и в страхе, и в надежде

Уже который год ждут цезаревой смерти.

Отыскать на коромысле место точки постоянства.

Через дух вина и хлеба небо нам дает Весы,

Чтоб измерить время и пространство.

Отражают все неверно, прожигают только смуту.

Не твои дела земные, невесомая душа,

Минут небеса иные, незабудки помянут нас,

Ни креста, ни шалаша.
Из какой ты выпьешь чаши? Там окно, а здесь часы.

Надо видеть дно почаще, чтобы не было осадка.

Наши небыли и были лягут пылью на Весы,

Время улетит в пространство без остатка.

Ради отрицанья веры, от рожденья до могилы.

Но покажется Весами невесомая душа.

И один под небесами крикнешь, Господи, помилуй,

Ни креста, ни шалаша.

Уходит из-под ног не почва, а Земля...
Уходит из-под ног не почва, а Земля,

Качается, как старый табурет.

Мне б лампочку ввернуть - нам нужен свет!

Под потолком болтается петля.

Живем впотьмах, и ничего не сделать,

Испортилась проводка в небесах.

Побелка с потолка, и головы седеют,

Седеют на глазах.

Гостиная похожа на погост.

Бутылки - как кресты, и нам осталось лечь.

Здесь нет хозяев, каждый только гость.

На сте нах полумрак рисует наши тени,

У них сегодня тоже пир горой.

И не понять впотьмах, чьи голдовы седеют -

У наших ли теней или у нас с тобой.

Уходит из-под ног не почва, а Земля.

Успеть бы мне сказать, успеть бы мне допеть...

Под потолком болтается петля.

Мы только собрались, ряды уже редеют.

Вращения Земли не повернуть.

Мы только родились, а головы седеют.

И всех делов-то - лампочку ввернуть.

И полжизни одинока,

Ходит женщина по дому.

За окошком - листопад.

И ручьи меняют русла.

В доме тесно, в доме пусто,

Скучно-скучно, грустно-грустно...

Хоть бы ножичек упал.

Между стекол дремлет муха.

Нож берет, картошку чистит,

Напевая нвпопад.

За окошком дождик шумный,

И она сидит угрюмо

Все с одной и той же думой -

Хоть бы ножичек упал.

Что-то падает со звоном.

Так и знала, это вилка.

Что поделать - бог не дал.

За окном чернеют ветки...

Жизнь проходит незаметно.

В дверь стучат - идет соседка,

Просит ножик одолжить.

Вы воскресите древний дух эпикурейства

И, умоляю вас, не слушайте аскета,

Который учит: наслажденье - это грех.

Нам надо лечь вокруг стола в красивых позах,

По кругу - чашу с лепестками чайной розы,

И слово дать благословенному поэту,

Пусть пояснит, насколько прав был древний грек.

Когда его не доводить до пресыщенья,

Когда ему ни в чем не создавать преграды,

Когда постичь: не только вкусом сладок плод -

В нем аромат и легкость головокруженья,

В его срывании - изящество движенья,

И все, чем души наши сказочно богаты,

Тогда свободно проникает в нашу плоть.

И наслажденье не в цветах, а в их оттенках,

Не в обнаженности - в отточенности чувства,

Так от картины отличается эскиз.

И жизнь меняется легко, в одно мгновенье,

И сразу похоть обернется вдохновеньем,

И грех возводится на уровень искусства

Так, что художники хватаются за кисть.

И мы ложимся вкруг стола в красивых позах,

И в чаше плавают бутоны чайной розы,

Ну и конечно же не слушаем аскета:

Он не оценит прелесть линий и фигур.

И этот пир не превратится в вакханалью -

Он идеален, потому и нереален.

Ну а все то, что мог бы нам поэт поведать,

Давным-давно поведал миру Эпикур.

Что красота превыше всяческой морали

(Ее, хотя бы отдаленное явленье

Нас окрыляет и уносит в высоту)

Увы, привыкли к меду только с ложкой дегтя

И любим близость неукушенного локтя.

И заключенье таково, что, к сожаленью,

Мы слишком поздно понимаем красоту.

Из глины, воздуха, воды, огня,

По прихоти своей Господь лепил Адама,

А в нем тогда уже творил меня.

Извечной болью, грешной и земной,

Печальным долгим звуком гаммы пело,

Уже тогда все это было мной.

Грядущее навеки прокляня,

Господь Адама изгонял из рая,

А вместе с ним Он выгнал и меня.

Поверил я, что мне не нужен храм,

Но до сих пор ладони тянет к небу

Во мне живущий праотец Адам.

Который век я жду седьмого дня.

Душа болеет жаждою покоя,

Воды и глины, воздуха, огня.

Возможно, неудобен был ночлег.

Я видел сон, как будто шел по городу,

а город этот полон был калек.

кто издеваться мог над ними так,

что в людях сочетались три недуга -

и слепота, и глухота, и немота.

хотели жить и вкусно есть и пить,

иметь приличный дом, а не лачугу,

чтобы никто им не мешал любить.

рожать детей, таких же, как они.

Но ни один за искалеченное тело

тех, кто повинен в том, не обвинил.

но каждый глух был, оттого и нем.

А тот, кто слышал, ничего не значил -

коль немы все, то слух тогда зачем?

тем, что за это ненавидят их,

объединилась, дав обет молчания,

чтобы ничем не отличаться от немых.

хоть чем-нибудь помочь хотелось им.

И я собрался громко крикнуть: "Люди!"...

Подумал и представился немым.

Непостижимый Дух, себе подобный.

И робко, словно в зеркало впервые

Наедине с собою Он взглянул,

И вздрогнул, в нем увидев отраженье,

И оттолкнул его,

И зеркало разбилось на множество осколков,

И в каждом мгновенно отразился Бог.

Но отраженья стали искривляться,

Тем самым искажая суть Создателя Вселенной.

И, оскорбленный, отвернулся Бог и прочь пошел.

Тогда в осколках отразился мир,

Что создан был Всевышним.

Но части, отраженные в частицах,

Суть мира искажали так,

Что невозможно было их соединить.

А Дух, что создан был Всевышним,

Расколотый на части,

То молится, то проклинает Бога,

То бьет осколки об осколки,

И странный звон их превращается в слова,

Не создающие другого мира,

Но смыслом наполняющие вечность.
Знаки зодиака – Рак
Я прощаю тебя, потому что созвездие Рак

Пребывает на дне и лишиться опоры боится,

А в стихии воды надо прятаться, чтоб не двоиться

Не таинственность в этих глазах, а скрываемый страх.

Потому что они в этих играх находят забаву,

Но когда пацаны на реке затевают облаву,

Только водные знаки скорбят и жалеют его.

И теряются все от его сегментарного взгляда,

И гадают века, что же в норах небесных он спрятал,

Потому что нет вещи таинственнее пустоты.

Станут явью виденья, что жили в душ и уме,

И не видно предела, пока пребываешь на дне,

Без ответа любовь представляешь взаимной любовью.

Никогда и ни в чем не позволит тебе усомниться,

А Вселенная - тоже в каком-то значеньи темница,

И глаза привыкают, и светлым становится мрак.

Извиваются тайны в июльскую ночь повсеместно

От созвездия Рак. Но поскольку у неба нет дна,

То на дне глубина остается ему неизвестна.

Который был твоим дыханьем раньше.

И будет белая звезда гореть во мне,

Хотя, конечно, не во мне, гораздо дальше.

Побереги себя от посторонних взглядов."

Но ветви клена у меня внутри,

Хотя, конечно, не внутри, а где-то рядом.

Построит мне узоров окруженье,

И будешь ты входить в меня сама,

Хотя, конечно, не сама, а отраженье.

Чтоб, заперев, увидеть дом, сугробы, след,

Ступени, комнату и в комнате - себя...

Хотя, конечно, только имя на стекле.

Прислушайтесь, звучит орган.

Что это - сон или обман?

Прислушайтесь - звучит орган,

Прислушайтесь - звучит орган!

Скажите, кто посмел коснуться клавиш

Так, чтобы лес под пальцами дрожал,

Кто в этих листьях ноты прочитал,

И все кривое музыкой исправил?
Как часто не хватает нам

Услышать, как звучит орган,

Понять, что жизнь - самообман.

Мы есть, пока звучит орган,

Живем, пока звучит орган!

Звучит от колыбели и до гроба

Все то, что в жизни смог и что не смог.

И если даже музыка - от бога,

Она еще всесильнее, чем бог.
В ночном лесу звучит орган.

Прислушайтесь, звучит орган.

Что это - сон или обман?

Прислушайтесь - звучит орган,

Прислушайтесь - звучит орган!

Прислушайтесь, пока еще есть время

И этот лес не начали рубить.

Пока еще мы, кажется, умеем

Надеяться, и верить, и любить.
Москва – Воркута
В окне электрички струится вода,

и ветер гуляет.

Торопится поезд Москва - Воркута

и нас обгоняет.

наутро замерзнут

и станут похожими на молоко,

а может - на звезды.

Скажите, кто знает.

Нас медленный поезд Москва - Воркута

всегда обгоняет.

ладони в занозах,

и острые брызги да как молоко,

а может - как звезды.

все дальше на полюс.

И нам на подмогу Москва - Воркута

придумали поезд.

а может быть, звезды.

И станет под утро тепло и легко

уснувшим, замерзшим.

подумаешь, сроки.

И медленный поезд Москва - Воркута

не дальний - далекий.

и воздух с озоном.

Нас в дачную зону вагоны везут.

В какую нам зону?

и с берегов своих о чем-то спорим,

и, словно дети, видим реку морем,

хотя через ручей подать рукой.

мы по нему предпочитаем плавать.

Не дай же нам до срока, Боже правый,

в глубины ненароком заглянуть.

над ней склониться, мучаясь от жажды,

неутолимой оттого, что дважды

нам в эту реку не дано войти.

ночами убегают наши тени,

минувшего разыгрывая сцены,

и, зазывая, машут нам рукой.

стою, себя за плечи обнимаю,

хотя давным-давно не понимаю,

с какого я вам берега пою.

напомнивший одну из древних истин,

что лучше быть рабом в своей отчизне,

чем притворяться богом за рекой,

и голоса - как ветры из пустыни -

сойдутся где-то там посередине.

Спросите: что есть истина? - Река.

мы обретаем и покой, и право,

иначе для чего за переправу

платить, держа монетку за щекой?