« De gr. et lib. arb., 2.5-3.5. .^Degr. et lib. arb., 4.6-7. gr. et lib. arb., 4.7.
ибо оказывается, что то обращение к Богу, посредством которого человек свободно проявляет волю к добру, само по себе является даром благодати43. В соотношении благодати и свободной воли начинает возникать односторонность. Утверждается, что и обращение воли к тому, чтобы желать исполнения заповедей, и осуществление этой воли - все это действие благодати. Без благодати человек не может ни проявить волю, ни, уже ее проявляя, достичь исполнения закона44. Получается, что без этого содействия благодати закон может лишь усиливать стремление человека к тому, что запрещено45.
И теперь становится ясно, что в рамках Августиновой схемы определение участи человека переносится с человеческого «я» на Божественное вмешательство, а действие благодати получает приоритет перед реальностью человеческого действия. Августин описывает процесс человеческого послушания таким образом, что воля является не соработницей благодати, а точкой приложения ее воздействия; воля свободна в отношении добра лишь постольку, поскольку она управляется и направляется благодатью.
Причиной этой односторонности является убеждение Августина в том, что благодать есть всецело дар. Благодать не может быть даром не только в том случае, если она является наградой; не менее важно и то, что не может быть и никакой предшествующей заслуги, вознаграждением за которую могла бы быть благодать. Состояние человека таково, что благодать никоим образом не может рассматриваться в качестве вознаграждения за заслуги. Просто не существует никаких заслуг, достойных награды, до того, как воля не будет призвана, обращена и не получит поддержку в своем послушании. Другими словами, предшествующее устроение человеческой жизни вообще не имеет никакого отношения к делу. Иначе благодать не была бы благодатью. Коль скоро благодать была дарована, появляются и заслуги; однако они сами всегда являются следствием этой благодати и никогда - ее причиной. Поэтому благодать необходима не только для оправдания неправедных, но и для содействия тем, кто уже получил оправдание, чтобы пребывать в добре47.
Благодать доминирует, и степень этого доминирования будет увеличиваться по мере того, как Августин разворачивает свою аргументацию. В результате все более слабой становится связь между действиями человека и их результатами, или между действующим человеком и его собственным действием. Понятие о том, что человек, следуя дисциплине, может устраивать свою жизнь в соответствии с Богом, становится проблематичным. Более того, как следствие, проблематичным становится и понятие о награде, которое занимало центральное место в монашеской дискуссии. С одной стороны, Августин утверждал, что благодать необходима для пребывания в добре, для ведения жизни в послушании закону, в творении добрых дел. С другой стороны, он не уставал утверждать реальность награды; однако делал он это, исходя из иного понимания. Для Августина, как и для монахов, необходимым свидетельством оправдания является совершение добрых дел. Вместе с тем, с точки зрения Августина, поскольку человек оправдывается верой, а не делами, и поскольку сама вера - от благодати, постольку и сами добрые дела суть благодать. Они суть следствие действия благодати. Без сомнения, Бог вознаградит эти дела даром вечной жизни48. Однако трудность описания вечной жизни как награды состоит в том, что она является наградой только за то, что было дано по благодати, а потому не вознаграждением за человеческие заслуги. Это бла- даэдать, которая вознаграждает благодать49. Действующий человек и его действия остаются в поле зрения лишь как то, что ^Образуется и направляется Божественным действием. Августин, конечно, пытается преодолеть эту несуразность, говоря, |ЧТо благодать приводит в движение именно человеческого Уййятеля, совершающего свои собственные действия. Воля не Принуждается, но обращается. Тем не менее человек не может
изволять добро, если Бог не подвигнет или не обратит его волю к добру.
Хотя рассуждения Августина и подняли вопрос о реальности свободы воли, они также принесли уверенность в том, что наличие добрых дел можно рассматривать как свидетельство об оправдании и будущем блаженстве. Человек не оставлен во мраке неведения; существует подлинная связь между делами и вознаграждением, действием и его результатом. Однако сама эта связь определяется благодатью - той благодатью, которая производит дела и затем вознаграждает за то, что произвела. Августину удалось сохранить связку: ‘свобода воли- Страшный Суд’. Это была богословская схема, которая лежала в основе монашеского понимания жизни и, по крайней мере, на поверхности исключала фатализм и случайность, но которая, в своей августиновской версии, порождала вопрос о детерминизме благодати46.
Августин стремился сохранить то напряжение между человеческой волей и благодатью, о котором идет речь в текстах, подобных Флп 2:12-13: Со страхом и трепетом совершайте свое спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению. Повеление совершать спасение предполагает волю; наставление относительно страха является предостережением против гордыни; утверждение Божественного действия указывает на то, что гордиться нечем47.
Если бы был задан вопрос о том, как человек должен совершать свое спасение или что может послужить ему достоверным руководством к христианскому послушанию, я думаю, что Августин, не колеблясь, указал бы на закон48. Действительно, Августин рассматривает напряжение между благодатью и свободной волей именно тогда, когда говорит о долж-
ном отношении к закону и о его соблюдении. Он утверждает, что хотя закон дает знание о том, что есть грех, само по себе это знание недостаточно для того, чтобы избежать греха. Если благодать не подготовит волю к добру и затем не произведет эту благую волю, человек не сможет соблюсти закон. Как следствие, не имеющая поддержки воля не только терпит неудачу в послушании закону, но претерпевает это в полном сознании своей неправоты. Таким образом, без благодати закон, давая знание, но не обеспечивая послушания, можно сказать, лишь увеличивает грех49.
Но что такое благодать, по крайней мере, в отношении исполнения закона? Августин отвергает то, что считает характерным пелагиансжим заблуждением, а именно: приравнивание закона и природы к спасающей благодати и ограничение действенности благодати прощением грехов. Августин считает, что хотя закон дает людям знание о том, что угодно и что неугодно Богу, а природа - разумную способность, необходимую для понимания, однако ни закон, ни природа не сообщают воле силу, необходимую для исполнения закона и, таким образом, достижения праведности. Воля обретает силу для достижения праведности благодаря Христу - у тех, кто имеет веру50. Таким людям не только прощаются прошлые грехи; их воля приобретает способность преодолевать искушения и избегать грехов в будущем. Таким образом, можно сказать, что благодать есть дар Божий, благодаря которому человек становится праведным через веру во Христа; она [благодать] «совершает исполнение закона, освобождение природы и устранение господства греха»51.
Здесь, конечно, неизбежно возникает вопрос: зачем во- бще Бог нечто заповедует, если исполнение заповеданного в юбом случае является Божественным даром?52 Августин счи- ает, что цель заповедей - служить возрастанию человека в ве- c. Заповеди указывают на то, что должно делать; в то же время сам по себе человек неспособен к послушанию, поскольку его воля не соответствует задаче. Благодаря уже имеющейся вере человек в молитве испрашивает у Бога способность исполнить заповеди через укрепление своей воли к добру.
Добрая воля - это та любовь и устремленность к добру, посредством которой человек всем сердцем желает того, чего требует закон. В полноте своей это желание само по себе является исполнением закона. Однако это желание и это устремление являются всецело делом благодати53: сначала благодать действует внешним образом, приуготовляя волю человека к желанию добра; затем благодать внутренне воздействует на эту добрую волю, усиливая ее и сообщая ей способность совершать добрые дела, которые она изволяет. Говоря кратко, благодать создает добрую волю, а затем взаимодействует с тем, что она создала54.
Августин отстаивал точку зрения, согласно которой благодать необходима для того, чтобы сделать волю благой и поддерживать ее в делании добрых дел. Но вопрос все равно остался. Очевидно, не все воли изменяются. Какова же тогда природа отношения Бога с теми волями, которые свободны только для зла?
Ответ Августина на этот вопрос содержит несколько моментов. Во-первых, Божественная воля достигает своей цели посредством ^человеческого действия независимо от того, остается ли человеческая воля склонной ко злу или, по благодати, обращается к добру. Так, справедливейший Бог может
достичь Божественной цели, приводя в движение волю, уже направленную ко злу, поскольку она еще не обращена. Совершаемое в таком случае зло справедливо наказано, даже если это является средством для окончательного осуществления Божественного блага. Например, в случае с фараоном можно сказать, что Бог ожесточил фараоново сердце. Таково было Божие осуждение, или наказание, воли фараона, которая уже была злой. Более того, можно сказать, что фараон ожесточил свое сердце тем, что по своей злой воле ожесточил себя перед Лицом Божиим и таким образом навлек на себя Божественное осуждение. Однако в конечном счете Божественная цель была достигнута, ибо через это ожесточение была явлена Божественная сила55.
Во-вторых, каково бы ни было основание для Божественного решения избрать одних для действия благодати, оставив других для наказания, которое они заслужили, причина этого не имеет ничего общего с человеческими различениями между людьми и потому сокрыта в Боге. С человеческой точки зрения Божественная справедливость совершенно необъяснима56. В-третьих, утверждается Суд, в котором «воздаянием» за зло может быть либо справедливость, либо милость; однако за добро оно всегда будет благим, ибо Бог никогда не бывает несправедлив57 .
Утверждение о Страшном Суде представляется соответствующим монашескому понятию о нем. Однако для монахов понятие Божественного Суда предполагает дополнительное понятие о человеческой воле, которая свободна избирать либо добро, либо зло. Бог судит человеческие действия и человеческие поступки; добро вознаграждается, а зло наказуется. Исход человеческого действия является результатом самого действия.
Августин, напротив, доказывает, что свобода избирать добро есть дар благодати. Так, наделенная силой воля может затем творить добро во взаимодействии с благодатью, хотя она не обязательно пребудет в добре. Для осуществления добра необходимы и благодать, и человеческое изволение; недостаточно только одной или другого. Последствия Суда остаются прочно связанными с человеческим действием, но для того, чтобы эти последствия были благими, человеческая воля должна быть обращена и поддержана благодатью.
Августину удалось сохранить, с некоторыми оговорками, монашескую схему: ‘свободная воля - заслуга - Суд’. Благодать необходима для того, чтобы воля была освобождена для добра, но освобожденная таким образом воля должна быть проявлена. Благодать, которая обращает волю, требует взаимодействия воли ради пребывания в добре. Согласно точке зрения Августина, человек не может приписать себе начало доброй воли или какие-либо достижения в добре: первое - потому, что это всецело дело благодати; второе - потому, что это зависит от поддержки со стороны благодати. Тем не менее остается зависимость благих последствий Страшного Суда от человеческого взаимодействия с благодатью.