Психология личности

Обусловленность познания человека ожиданиями буду­щих событий, предвосхищением возможных результатов действия, установками, гипотезами и т.п. позволяет выде­лить предвосхищение вероятного и потребного будущего как одну из важнейших особенностей проявления активности субъекта. Разные аспекты представлений в заглядывании в будущее фиксировались понятиями «образ потребного будущего» (Л.Н.Бернштейн), «акцептор результатов дей­ствия» (П.К.Анохин), «установка» (Д.Н.Узнадзе).

В психологии личности эти представления нашли свое выражение в понятиях «жизненных планов», «временной перспективе» (К.Левин), которые существенным образом влияют на выбор поступков личности, на ее судьбу.

Совсем недавно и с несколько неожиданной стороны представители второго подхода получили подтверждение не только его правильности, но и своевременности. Раз­работчики моделей распознавания образа убедились в том, что сказочная форма «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что» имеет гораздо более глубокий смысл, чем это может показаться с первого взгляда. Оказалось, что в реальной жизни встреча с подобными «плохо сформулиро­ванными задачами» является скорее правилом, чем ис­ключением. Люди то и дело попадают в ситуации, где буква S при случае может быть воспринята как цифра 5 или змея и т.д. Для таких ситуаций характерны следующие чер­ты: во-первых, они содержат неопределенность и мало указаний на то, а что же требуется получить; во-вторых, для их решения постоянно приходится обращаться к час­тным, разовым способам решения, применимым к дан­ному конкретному случаю. Таким образом, представители различных вариантов теории распознавания образа и вме­сте с ними психологи когнитивистского направления, такие как У.Найссер, попадают в затруднительное поло­жение, когда им приходится решать вопрос, как распоз­наются «плохо оформленные» категории. Выход из этого положения пытаются найти на пути выделения универ­сальных шаблонов, посредством которых можно распоз­навать образ, подогнать стимул к готовому шаблону. Такого рода шаблоны или готовые рефлекторные механизмы по­ведения были бы наиболее экономным способом приспо­собления в стационарной, а не в изменчивой среде. Именно в стационарной среде поведение по принципу реактивно­сти обеспечило бы организму наилучшее выживание.

Но, как отмечал Н.А.Бернштейн, развивая взгляды на моторное запоминание как активную творческую деятель­ность, что бы человек ни делал — бежал ли по неровному месту, боролся с другими животными, выполнял тот или иной рабочий процесс, — всегда и всюду он занимается преодолением сил из категории неподвластных, не пре­дусмотренных и не могущих быть преодоленными ника­ким стереотипом движения, управляемым только изнутри. В связи с этим положением ни познание, ни социальное поведение личности не могут быть объяснены при помо­щи ролевых или бихевиористских концепций, рассматри­вающих эти процессы как пассивное «отдавание» воздействиям, идущим извне, и как опирающиеся на те или иные раз и навсегда приготовленные следы, шабло­ны в прошлом опыте человека. Они представляют собой не повторение действий, а их построение в непредвиденных и конфликтных ситуациях. Человек как активный «элемент» разных социальных общностей постоянно сталкивается с задачей соотнесения тех целей, которые ему приходится осуществлять в ситуациях, выдвигающих порой разные тре­бования. Тут-то он и разыгрывает конфликт «быть или ка­заться», пуститься ему в погоню за удачным выполнением в разных системах разных социальных ролей и стремиться стать «хорошим для всех» или же не раствориться в раз­ных системах и остаться самим собой. Включенность чело­века в разные и иногда противоречивые социальные общности приводит к необходимости ориентировки в раз­ных социальных ситуациях и строительству таких поступ­ков индивидуальности, которые могут привести как к трансформации личности, так и к развитию тех систем, в которых личность входит как их активный «элемент».

Таким образом, этот второй подход к проблеме актив­ности доказывает ограниченность тех направлений пси­хологии, которые опираются на принцип реактивности при объяснении различных проявлений поведения и по­знания человека.

В деятельностном подходе к изучению человека неоднократно подчеркивался тот факт, что лич­ность представляет собой такого рода особое образование, которое не может быть выведено из приспособительного адаптивного по­ведения (А.Н.Леонтьев). Личность живет по формуле «жить, а не выживать».

При анализе соотношений адаптивных и неадаптив­ных качеств деятельности субъекта следует учесть, что в психологии долгое время преобладали взгляды на чело­века как на адаптивное приспосабливающееся существо. В.А.Петровским были специально проанализированы и выделены три наиболее распространенных варианта принципа адаптивности в различных общепсихологических подходах к изучению поведения человека: гомеостатичес-кий, гедонистический и прагматический.

Гомеостатический вариант. Идея гомеостаза досталась психологам в наследство от традиционных биологических теорий, утверждающих, что все реакции организма как системы, пассивно приспосабливающейся к воздействи­ям среды, призваны лишь выполнять сугубо адаптивную функцию — вернуть организм в состояние равновесия. В эмпирической психологии этот вариант принимал самые различные формы. Особенно явно он выступил в рефлек­сологии, в которой активность субъекта сводится к под­держанию равновесия со средой. Гомеостатический вариант объяснения поведения личности нашел свое выражение в столь внешне непохожих общепсихологических концеп­циях, как психоанализ З.Фрейда; динамическая теория личности К.Левина; социально-психологические теории стремления к разрядке когнитивного несоответствия (дис­сонанса) Л.Фестингера или баланса Ч.Осгуда (Ч.Осгуд и др.); в необихевиористских концепциях редукции напря­жения потребностей организма человека и животных.

Внешне противоположными, но близкими по исход­ному принципу являются концепции личности в гумани­стической психологии, в которых идее гомеостазиса противопоставляется идея «стремления к напряжению», к нарушению равновесия как исходная методологическая предпосылка изучения мотивации развития личности че­ловека (А.Маслоу, Г. Олпорт, К.Роджерс и др.). И в тех и в других концепциях личность противопоставляется соци­альной среде, а ее поведение подчиняется заранее предустановленной конечной цели — обрести равновесие с обществом за счет разрядки потребностей или достичь «рав­новесия» с самим собой за счет самоактуализации, то есть добиться «равновесия», как бы ни мешало или ни помо­гало общество.

Прагматический вариант, особенно в той форме, в которой он дается в когнитивной психологии, исходит из определения человека как «человека рационального», а тем самым любого человеческого действия как рационального и разумного. Отсюда при анализе развития человека и в его индивидуальной жизни, и в истории общества любые прояв­ления, не вписывающиеся в рамки «разумного действия», от­фильтровываются, отбрасываются немотивированные поступки в жизни личности, неутилитарные проявления че­ловека в истории общества. И психологи, и антропологи, и археологи ищут объяснения проявлений сущности лично­сти в ее индивидуальной жизни и в истории человечества в чисто рациональных приспособительных образованиях — в утилитарной полезной деятельности и ее продуктах. При этом соответствующий прагматическому варианту прин­ципа адаптации образ «разумного человека» достраивает­ся, подтверждается, а многие неутилитарные проявления жизни личности и человечества интерпретируются как не­достойные внимания, странные, ненужные и неполезные.

Гомеостатический, гедонистический и прагматический варианты принципа адаптации объединяет то, что во всех этих вариантах поведение устремлено к изначально дан­ной предустановленной цели. Подчиненность активности какой-либо заранее данной норме или цели и составляет су­щественную особенность поведения субъекта, характеризуе­мого как адаптивное (В.А.Петровский).

Наивно было бы отрицать наличие у человека широкого класса поведенческих актов адаптивной природы. Точно так же, как самолет, взлетающий в небо, не противоречит и тем более не отменяет законов земного тяготения, возник­новение неадаптивных проявлений поведения никоим обра­зом не является отрицанием адаптивных поведенческих реакций.

Неадаптивный характер деятельности человека явствен­но выступает при изучении активности человека, отвеча­ющей формуле «внутреннее (субъект) действует через внешнее и тем самым само себя изменяет» (А.Н.Леонтъев). Суть этой формулы активности можно проиллюстри­ровать на примере развития человеческих потребностей. Вначале потребность выступает как чисто динамический силовой импульс, некоторый физиологический порыв (drive), который приводит к возникновению ненаправ­ленной поисковой активности. Вследствие своей универ­сальной пластичности (В.В.Давыдов) поисковая активность может подчиниться, уподобиться, принять на себя самые разные предметы окружающего мира. До того как это «внут­реннее» побуждение не нашло в процессе активности свой предмет, оно способно вызывать лишь «внешнее» — саму эту поисковую активность. Однако после встречи этого побуждения с предметом, который заранее не предуста­новлен, картина разительно меняется. Побуждение пре­образуется, опредмечивается, и потребность начинает направлять, вести за собой деятельность. Только в этой своей направляющей функции потребность является предметом психологического анализа.

Если у животных диапазон объектов, на которых мо­жет фиксироваться потребность, как показывают блестя­щие исследования этологов, например исследования импринтинга — запечатления реакций следования ново­рожденных животных за первым проходящим мимо объек­том, весьма ограничен, то у человека в силу постоянного преобразования им среды, производства материальных и духовных ценностей этот диапазон воистину не имеет гра­ниц. Преобразование по описанной выше формуле актив­ности потребностей, переход их из физиологического состояния нужды, выступающей в роли предпосылки де­ятельности, на уровень собственно психологической ре­гуляции деятельности, естественно, лишь один из частных случаев таких трансформаций. Подобного рода трансфор­мации происходят и с индивидом в целом, приводя к рождению личности, и с личностью, выступая самодви­жущей силой ее развития. Последний момент особенно выделен С.Л.Рубинштейном, который писал: «Своими дей­ствиями я непрерывно взрываю, изменяю ситуацию, в которой я нахожусь, а вместе с тем непрерывно выхожу за пределы самого себя»⁴⁷.

Один из феноменов, иллюстрирующих существование проявлений надситуативной активности, был продемон­стрирован еще в 40-х гг. экспериментами В.И.Аснина. В этих исследованиях детей 3 и 4 лет просили достать, на­пример, шоколадку, лежащую на столе. Между ними и этой шоколадкой помещали барьер, например проводи­ли черту, то есть делали так, чтобы они не могли прямо подойти и достать желаемую вещь. Рядом с ребенком кла­ли, например, небольшую палку, с помощью которой эту шоколадку можно достать. Дети 3—4 лет методом «проб и ошибок» через некоторое время придвигали эту шоколад­ку к себе. После этого они были довольны, что достигли цели, которую перед ними поставили. Затем опыт вос­производился уже с детьми 9 лет. Ребенок 9 лет, который, казалось бы, должен мгновенно решить эту задачу, муча­ется, ходит из стороны в сторону, не обращает никакого внимания на эту удобную, лежащую рядом с ним палку, с помощью которой он может достать шоколадку.

Тогда В.И.Аснин сделал следующее: он объяснил че­тырехлетнему ребенку, что тот ни в коем случае не дол­жен подсказывать своему старшему другу, как достать шоколадку, но при этом он должен находиться в комнате. Иными словами, ситуация внешне очень схожа, только в комнате рядом с девятилетним находится четырехлетний ребенок и опыт повторяется. Девятилетний ребенок вновь не может решить задачу. Наконец, четырехлетний ребе­нок не выдерживает, нарушает барьер, выступающий в виде запрета взрослого, и говорит: «Ты возьми палку, тогда достанешь шоколадку». Тогда девятилетний мальчик отве­чает: «Так и каждый сможет».

За феноменом «интеллектуальной инициативы» (В.И.Аснин), за феноменом «риск ради риска» (В.А.Пет­ровский) и выступает надситуативная неадаптивная ак­тивность субъекта. Она проявляется в присущей человеку как члену той или иной социальной общности постанов­ке перед собой «сверхзадач» (К.С.Станиславский).

Возникновение и проявление избыточной надситуативной активности, преобразующей социальные нормы, сво­им происхождением обязано образу жизни личности как активного «элемента» различных социальных групп, включение в которые обеспечивает возникновение потенциальных ранее не присущих «элементам» избыточ­ных качеств, ждущих своего часа, то есть появления про­блемно-конфликтной ситуации. В подобных ситуациях эти системные качества индивидуальности личности могут сыграть важную роль как в индивидуальной жизни чело­века, так и в жизни той социальной системы, проявлени­ем которой они в конечном итоге являются. Адаптивные и неадаптивные проявления поведения личности, за кото­рыми стоят тенденции к сохранению и изменению соци­альных систем, представляют собой обязательное условие развития личности человека, овладения общественно-ис­торическим опытом.

Интериоризация/экстериоризация как механизм присвоения и воспроизводства общественно-исторического опыта

Иногда характеристика по­явившегося на свет ребенка как существа «генетически социаль­ного» воспринимается как мета­фора. В действительности эта характеристика отражает тот факт, что ребенок появляется не в природной среде, а с самого начала его индивидуаль­ная жизнь вплетается в присущий только человеку мир общественно-исторического опыта (животные обладают видовым и индивидуальным опытом), в сложную систе­му социальных связей, и он сам изменяет эти связи. Как бы парадоксально это ни звучало парадоксально, актив­ность появившегося в «мире человека» ребенка, то, ро­дился ли он в хижине или дворце, длительность периода детства в данной культуре и т.д. — все это приводит к тому, что в центре развития личности оказывается не ин­дивид сам по себе, вбирающий воздействия окружающей сре­ды, а первые изначально совместные акты поведения, преобразующие микросоциальную ситуацию развития лич­ности. Не подозревающий об этом ребенок получает иде­альную представленность в жизни других людей, меняет их судьбы и отношение к миру.

Тот кардинальный момент, что ребенок с первых мгно­вений своего существования — член общества, участник развития очеловеченного пространства и времени, в кор­не меняет распространенные представления о социализа­ции как воздействии общества на изначально пассивного индивида.

Очеловеченное пространство — это, во-первых, про­странство предметов, за которыми закреплены истори­чески выработанные способы их употребления;

во-вторых, закрепленные в данной культуре правила, ритуалы, нормы обращения и общения с ребенком в зави­симости от занятой им при рождении социальной пози­ции в обществе (например, «принц» или «нищий»);

в-третьих, в очеловеченное пространство входит и оче­ловеченное время — режим, временной распорядок жиз­ни новорожденного, предписывающий, что и когда с ним нужно делать.

«Очеловеченное пространство, очеловеченное время и человеческие формы поведения реализуются для ребенка первоначально в действиях взрослых людей, действиях, направленных на его обслуживание. С самого рождения ребенка его активность регулируется внутри системы взаимосвязи взрослый — ребенок»⁴⁸, то есть той системы, которая в свою очередь обусловлена более широким куль­турно-историческим контекстом, той культурой, тем вре­менем, тем обществом, членом которого становится ребенок.

Не биологический индивид сам по себе, а разделенные совместные действия со взрослыми, а затем и со сверстни­ками, включенные в деятельность общества, и продукт этой деятельности— культура— исходный момент движения че­ловека в обществе.

В современной психологии бытует ошибочное мнение, что Л.С.Выготский и А.Н.Леонтьев выступали против по­нятия «социализация» как такового. Почвой для возникно­вения этого мнения послужили два следующих основания. Первое из них, как на это справедливо указывает Г.М.Ан­дреева, имеет своим истоком резкую критику Л.С.Выгот­ским представлений о социализации ребенка в концепции Ж.Пиаже. В ранних исследованиях Ж.Пиаже социальная среда интерпретируется как внешняя, чуждая по отноше­нию к ребенку сила, которая принуждает его принять чуждые схемы мысли. «Сама социализация детского мыш­ления, отмечает Л.С.Выготский, — рассматривается Пиаже вне практики как чистое общение душ»⁴⁹. Именно с кри­тикой концепции социализации, в которой причудливо переплетаются психоанализ З.Фрейда с социологической теорией Э.Дюркгейма, и выступал Л.С.Выготский.

Вторым основанием указанного выше мнения является стремление А.Н.Леонтьева дать содержательную характе­ристику понятию «социализация»: «Для психологии, ко­торая ограничивается понятием «социализация» психики индивида без дальнейшего анализа, эти трансформации (взаимопереходы в системе «личность в обществе» — А.А.) остаются настоящей тайной. Эта психологическая тайна открывается только в исследовании порождения человеческой деятельности и ее внутреннего строения»⁵⁰. Пыта­ясь дать содержательную характеристику «социализации», А.Н.Леонтьев вслед за Л.С.Выготским вводит положение об интериоризации/экстериоризации как взаимопереходах в системе совместной деятельности человека в обществе.

Представления об интериоризации как механизме со­циализации, присвоения зафиксированных в культуре социальных норм и программ, наиболее детально разви­вались Л.С.Выготским и его школой. Исторически, од­нако, сложилось так, что с середины 50-х гг. основные усилия таких представителей деятельностного подхода, как П.Я.Гальперин, В.В.Давыдов, Н.Ф.Талызина, скон­центрировались на изучении интериоризации как механиз­ма перехода из внешней практической или познавательной деятельности во внутреннюю деятельность. В этих иссле­дованиях, поставивших в центр проблему перехода из внешнего плана деятельности во внутренний идеальный план, выделилась теория поэтапного, или планомерного, формирования умственных действий, созданная прежде всего благодаря классическим работам П.Я.Гальперина и его последователей. Однако нацеленность этих исследова­ний прежде всего на изучение познавательной деятельно­сти субъекта привела к неявному возникновению сужения понятия «интериоризация» как понятия, раскрывающего механизм превращения материального в идеальное, внешнего во внутреннее в индивидуальной деятельности. Первоначальный более широкий смысл понятия «инте­риоризация» как механизма социализации оказался в тени. Между тем еще в начале 30-х гг. Л.С.Выготский писал: «Для нас сказать о процессе "внешний" — значит сказать "социальный". Всякая психическая функция была внеш­ней потому, что она была социальной раньше, чем ста­ла внутренней, собственно психической функцией; она была прежде социальным отношением двух людей»⁵¹. Для Л.С. Выготского интериоризация и представляла собой переход от интерпсихического социального к интрапсихи-ческому индивидуальному способу жизни человека.

При анализе социализации как механизма усвоения об­щественно-исторического опыта в целом процесс овла­дения индивидом общественным опытом характеризуют термином «присвоение», а для характеристики процесса вовлечения человека в систему социальных связей с дру­гими людьми используют термин «приобщение».

«Ребенок не приспосабливается к окружающему его миру человеческих предметов и явлений, а делает его сво­им, то есть присваивает его.

Различие между процессом приспособления в том смыс­ле слова, в каком он употребляется по отношению к жи­вотным, и процессом присвоения состоит в следующем. Биологическое приспособление есть процесс изменения видовых свойств и способностей субъекта и его врожден­ного поведения, который вызывается требованиями сре­ды. Другое дело — процесс присвоения. Это процесс, который имеет своим результатом воспроизведение ин­дивидуумом исторически сформировавшихся человечес­ких свойств, способностей и способов поведения. Иначе говоря, это есть процесс, благодаря которому у ребенка происходит то, что у животных достигается действием наследственности: передача индивиду достижений вида... Чтобы овладеть предметом или явлением, нужно ак­тивно осуществить деятельность, адекватную той, кото­рая воплощена в данном предмете или явлении»⁵².

Если абстрактно выразить общую схему процесса при­своения и воспроизводства общественно-исторического опыта, то она будет выглядеть так: социальная конкрет­но-историческая система общества, образ жизни в дан­ной системе (в том числе в культуре) -> процесс совместной деятельности члена общества (ребенка, взрослого) в со­циальной группе как основа социализации личности (ме­ханизм интериоризации) —> формирование личности —» проявление личности как субъекта деятельности (меха­низм экстериоризации) -» преобразование совместной деятельности социальной группы -» преобразование образа жизни в данной социальной системе.

В деятельностном подходе долгое время при анализе процесса присвоения общественно-исторического опыта абстрагировались от ряда моментов этой общей схемы. Из нее как бы выпадали «образ жизни и культура», а «совмест­ная деятельность» порой сводилась к взаимодействию в диаде «ребенок — взрослый», интерпретировалась как «ин­дивидуальная деятельность», ставился неявно знак тожде­ства между психикой человека и его личностью. Вследствие этого процесс перехода социогенеза общества в онтогенез личности, механизмы этого перехода до сих пор изучены недостаточно. Все внимание было сосредоточено на меха­низме интериоризации, а вопросы социального конструиро­вания мира, порождения «интерсубъективной реальности» оставались вне поля исследования.

Если процесс социализации и стоящий за ним меха­низм интериоризации изучен в психологии, особенно в психологии познавательных процессов, то процесс инди­видуализации человека и лежащий в его основе механизм экстериоризации весьма слабо освещена в различных под­ходах к изучению развития человека. Отсутствие методичес­ких приемов исследования механизмов экстериоризации, а также не всегда прямо выраженный взгляд на индивида как «приемника», потребителя внешних социальных воз­действий и благ, замедлили исследования экстериориза­ции, а тем самым и роли личности в развитии различных малых и больших социальных групп.

Процесс развития личности как субъекта деятельнос­ти, изучение ее социализации предполагает исследова­ние механизмов овладения собственным поведением, превращение психики личности в особый «орган», ору­дие преобразования человеческого мира.

Опосредствование и сигнификация как механизмы овладения и саморегуляции поведения человека

Положение об использова­нии внешних и внутренних средств как «знаков», как осо­бого рода «орудий», при помо­щи которых человек переходит от детерминации поведения различного рода внешними командами, инструкциями, социальными ожиданиями к самодетерминации, к пред­намеренной произвольной регуляции поведения, прочно вошло в арсенал основополагающих принципов деятельностного подхода к изучению человека. Это положение было введено основателем культурно-исторической пси­хологии Л.С.Выготским, а затем развито в исследованиях А.Н.Леонтьева, А.В.Лурии, А.В.Запорожца и ряда других представителей деятельностного подхода. Сходные подхо­ды, иногда характеризуемые как социально-психологи­ческие исследования социального конструирования поведения и памяти, разрабатывали Пьер Жане и Фреде­рик Бартлетт. В настоящее время эти идеи плодотворно разрабатываются эстонским психологом П.Тульвисте, американскими психологами Дж.Верчем и М.Коулом.

Прежде всего, следует выделить те задачи, ради разре­шения которых Л.С.Выготским были введены представле­ния об опосредствовании. Этими задачами была, во-первых, задача преодоления постулата непосредственности в тра­диционной психологии и вытекающей из этого постулата натурализации, отождествления закономерностей приспо­собления к миру у животных и человека. Второй задачей была задача изучения преобразования природных меха­низмов психических процессов в результате усвоения человеком в ходе общественно-исторического и онтоге­нетического развития продуктов человеческой культуры в «высшие психические функции», присущие только чело­веку. Это была задача изучения преобразования человека как «субъекта природы» в «субъект общества» (К.Маркс). При решении этой задачи Л.С.Выготским были развиты взаимосвязанные положения об опосредствовании и сиг-нификации высших психических функций человека.

Под сигнификацией понимается создание и употребле­ние человеком знаков, с помощью которых он вначале оказывает влияние на поведение других людей, а затем использует их как «средство», особое «орудие» овладения собственным поведением.

Вместе с тем для Л.С.Выготского было более суще­ственно не столько рассмотрение культуры как внешней интерсубъективной знаковой системы, сколько превра­щение внешних знаков — слов языка, жестов, символов и т.д. — в «средства» овладения человеческим поведением. Вслед за французским психологом Ж.Полицером Л.С.Вы­готский искал специфические особенности «гуманизации» человеческого поведения, его отличия от приспособле­ния животных в том числе отличия от «гоминизации» при­сущей разумным ветвям в эволюции вида «homo». Принцип сигнификации и выступил как присущий только челове­ку регулятивный принцип управления поведением.

Ведущей чертой приспособления животных является определяемость их поведения внешней стимуляцией. С пе­реходом же от естественного, подчиняющегося исключи­тельно законам биологической эволюции развития поведения человека к истории поведения человека как социального существа меняются и лежащие в основе по­ведения законы. Появляется новая черта в приспособле­нии человека к действительности — автостимуляция личности.

Суть автостимуляции как регулятивного принципа заключается в социальной детерминации поведения, осу­ществляемой с помощью искусственно созданных стиму­лов — «средств-знаков». Человек не просто подвергается воздействию потока стимулов, к которым он пассивно приспосабливается. Он создает знаки и употребляет их в качестве особых орудий в том числе «мыслительных инст­рументов» (Дж.Верч), посредством которых овладевает сво­им собственным поведением.

Совершенно иное раскрывает в этих фактах Л.С.Вы­готский. Он так описывает основные особенности любой высшей психической функции человека: «Если вдуматься глубоко в тот факт, что человек в узелке, завязанном на память, в сущности, конструирует извне процесс воспо­минания, заставляет внешний предмет напомнить ему, то есть напоминает сам себе через внешний предмет и как бы выносит, таким образом, процесс запоминания нару­жу, превращая его во внешнюю деятельность, если вду­маться в сущность того, что при этом происходит, один этот факт может раскрыть перед нами все глубокое свое­образие высших форм поведения. В одном случае нечто запоминается, в другом — человек запоминает нечто. В одном случае временная связь устанавливается благодаря совпадению двух раздражителей, одновременно воздей­ствующих на организм; в другом — человек сам создает с помощью искусственного сочетания стимулов временную связь в мозгу.

Сама сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что его особенность в первую очередь обусловлена тем, что человек активно вмеши­вается в свои отношения со средой и через среду изменяет поведение, подчиняя его своей власти»⁵³ (Курсив мой — А.А.).

Вслед за Выготским А.Н.Леонтьев видит основную и специфическую черту высшей формы поведения в его. опосредствованном характере. Он приводит пример исполь­зования австралийцами так называемых «жезлов вестни­ков» в качестве специальных пособий для памяти: «Одна лишь огромная сила запечатления... не в состоянии, ко­нечно, гарантировать всплывание нужного воспоминания в тот самый момент, когда послание (которое должен передать вестник. — А.А.) должно быть передано. Для того чтобы воскреснуть, механически удержанные памятью следы должны через какое-нибудь общее звено вступить в естественную связь с данной новой ситуацией; вот это-то общее звено и не может быть гарантировано, когда оно не создается заранее (здесь и далее курсив мой. — А.А.) в самом процессе запоминания... Как поступает австралий­ский вестник, когда ему нужно обеспечить надежное вос­произведение в нужную минуту соответствующего послания? Нанося на свой жезл зарубки, он как бы ис­кусственно создает это необходимое общее звено, соединя­ющее настоящее с некоторой будущей ситуацией', сделанные зарубки и будут служить ему тем выполняю­щим функцию средства воспоминания промежуточным стимулом, с помощью которого он таким образом овла­девает своей памятью...

А.Н.Леонтьев подчеркивает, что специфически человечес­кое поведение личности — это активное приспособление к будущему. Во-первых, оно протекает как произвольное дей­ствие; во-вторых, акт приспособления к будущему являет­ся непрямым опосредствованным актом по своей структуре; в-третьих, такого рода вспомогательный «знак—средство» как «жезл—вестник» представляет собой изобретение, при­сущее человеку данной конкретной культуры. В качестве знаков-средств могут фигурировать и внутренние интери-оризированные знаки, через которое человек овладевает собственным поведением, отдает самокоманды.

Положения об опосредствовании и сигнификации как принципах социального конструирования и саморегуляции поведения, открытые в психологии Л.С.Выготским, Ф.Бар-тлеттом и П.Жане, позволяют подойти к пониманию того, как личность порождается культурой и историей.

Одним из доказательств реаль­ности существования того или иного принципа деятельностного подхода является то, что с ним рано или поздно приходится стол­кнуться представителям разных ориентацией в науке. Высказанное положение полностью относится к принципу зависимости психического образа от места отражаемого объекта в структуре деятельности субъекта. Этот принцип пережил по крайней мере два своих рождения. В 60-е гг. нашего века он был замечен когнитивными психологами, которые начали осознавать тот факт, что нельзя построить психологию познавательных процессов в рамках информационного подхода с его схе­мой «вход — выход», оставив за скобками реальный со­держательный процесс взаимодействия человека с миром. Задолго до того как когнитивные психологи пришли к мысли о необходимости исследования познания в кон­тексте целенаправленной деятельности, в деятельностном подходе на материале исследования памяти был факти­чески открыт принцип зависимости психического образа от места отражаемого объекта в структуре деятельности. В классических исследованиях П.И.Зинченко и А.А.Смир­нова было убедительно показано изменение характера за­висимости запоминания от того, с какими компонентами деятельности личности — мотивами,целями или условиями выполнения действия — связан запоминаемый объект.

Основной методический принцип экспериментов П.И.Зинченко в деятельностном подходе был в извест­ном смысле противоположен требованиям, предъявляе­мым к методикам в когнитивной психологии. Во всех своих экспериментах П.И.Зинченко пытался не изолировать оп­ределенный материал от деятельности, а, напротив, вклю­чить этот материал в какую-либо деятельность, например в познавательную или игровую. Важно лишь, чтобы эта деятельность не была мнемической, поскольку в мнеми-ческой деятельности экспериментатор сталкивается с про­извольным запоминанием и соответствующими этой форме запоминания специальными мнемическими опе­рациями по организации материала (смысловая группи­ровка, выделение опорных пунктов в тексте, соотнесение запоминаемого материала либо с чем-нибудь ранее изве­стным, либо соотнесение отдельных частей материала друг с другом). Включение того или иного материала в про­цесс целенаправленной деятельности было первой чер­той методического приема. Вторая черта методического приема заключалась в том, что один и тот же материал должен был выступать в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который направлена деятельность субъекта; другой раз — в качестве фона, то есть объекта, который непосредственно не включен в выполняемую субъектом познавательную или игровую деятельность.

Роль мотивации в познании мира. В исследованиях П.И.Зинченко и А.А.Смирнова было показано, что раз­личные мотивы и цели деятельности человека влияют на продуктивность запоминания. Этот цикл работ представ­ляет собой характерный пример изучения роли мотивации личности в познании мира. В зависимости от мотивации одни аспекты образа мира становятся значимыми для челове­ка, эмоционально окрашиваются, а другие остаются «без­личными» знаниями, не оказывая существенно влияния на его жизнь.

В том же случае, если некоторые знания вступают в конфликт с мотивами личности, то личность может при­бегнуть к «отчуждению» этих знаний, вытеснить их из памяти (П.Жане, З.Фрейд). Так, например, неприятные события вытесняются из сознания личности тогда, когда су­ществует конфликт между неосознаваемыми мотивами де­ятельности личности и осознаваемыми целями действия. Именно такой конфликт описывает З.Фрейд, когда он, поссорившись с одним семейством, неосознанно обхо­дит, избегает дом, в который он отправился с целью при­обретения шкатулки для своей знакомой: «Я не мог вспомнить название улицы, но был уверен, что стоит мне пройтись по городу, и я найду лавку, потому что моя память говорила мне, что я проходил мимо нее бесчис­ленное множество раз. Однако, к моей досаде, мне не удалось найти витрины со шкатулками, несмотря на то, что я исходил эту часть города во всех направлениях <...>

Оказалось, что я, действительно, бесчисленное мно­жество раз проходил мимо его витрины, и это было каж­дый раз, когда я шел в гости к семейству М., долгие годы живущему в том же доме. С тех пор как это близкое зна­комство сменилось полным отчуждением, я обычно, не отдавая себе отчета в мотивах, избегал и этой местности, и этого дома... Мотив неохоты, послужившей в данном случае виной моей неориентированности, здесь вполне осязателен... В числе причин, вызвавших разлад с жившим в этом доме семейством, большую роль играли деньги»⁵⁵. Из-за неосознаваемого мотива личности «избегание встре­чи с неприятным семейством» осознаваемая цель действия «купить шкатулку» привела к вытеснению связанных с этим мотивом знаний из памяти, к их забыванию.

Из этого примера видно, что в зависимости от места отражаемого человеком объекта в структуре целенаправ­ленной деятельности будут изменяться следующие пара­метры образа мира: (а) содержание — будет ли объект отражен в своем, известном для всех, общеупотребимом «значении» («витрина со шкатулками») или в зависимос­ти от мотивов субъекта приобретает только для него при­сущую индивидуальную значимость, личностный смысл («враждебный дом»); (б) уровень представленности обра­за объекта в сознании личности — осознаваемый или неосознаваемый (мотив деятельности «избегание встречи с не­приятным семейством» скрыт от субъекта; цель действия осознается им); (в) тип регуляции деятельности — произ­вольный или непроизвольный (так, описывая поиск шка­тулки как «действие», указывают на произвольный преднамеренный характер этой активности).

Принцип зависимости познания от места отражаемого объекта в структуре целенаправленной деятельности, от его связи с мотивами, целями и условиями осуществле­ния деятельности выступил в исследованиях творческого мышления человека (О.К.Тихомиров, А.Я.Пономарев), восприятия (Л.А.Венгер). Этот принцип также лег в основу выделения двух классов эмоциональных явлений — веду­щих устойчивых эмоциональных явлений личности, от­крывающих человеку смысл его мотивов; производных эмоциональных явлений, в частности эмоций успеха и неуспеха, возникающих при достижении или недостижении целей дей­ствия человека в конкретной ситуации (В.К.Вилюнас). Этот принцип представляет собой один из важных принципов деятельностного подхода и обладает далеко еще не исчер­панным объяснительным потенциалом.

Принцип психологического анализа «по единицам» как оппозиция принципу анализа «по элементам»

Принципы реактивности и адаптивности нередко со­седствуют в традиционных психологических теориях с принципом атомарного анализа психики. Этот принцип зиждется на том положении, что целое есть всегда сумма составля­ющих его частей, и не более того. В психологии этот принцип был назван Л.С.Выготским принципом анализа «по элемен­там». «Существенным признаком анализа является то, — писал Л.С.Выготский, — что в результате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемого це­лому, — элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих целому как таковому, и обладают целым рядом новых свойств, которых это целое никогда не могло бы об­наружить»⁵⁶. В качестве типичного примера анализа поведения человека «по элементам» можно привести сведение по­ведения человека к сумме рефлексов в радикальном бихеви­оризме. Полную противоположность принципу анализа «по элементам» представляет собой системный принцип анализа «по единицам», существеннейшая черта которого состоит в том, что продукт такого анализа несет в себе все основные свойства, присущие целому.

Из принципа анализа «по единицам» исходит А.Н.Леонтьев при разработке представлений о структуре пред­метной целенаправленной деятельности человека. В предметной деятельности, имеющей иерархическую уровневую структуру, вычленяются относительно самостоятель­ные, но неотторжимые от ее живого потока «единицы» — действия и операции. А.Н.Леонтьев специально указывает, что структурные моменты деятельности, «единицы» деятельности не имеют своего отдельного существования. При выделении этих «единиц» как бы ставят три следую­щих вопроса: «Ради чего осуществляется деятельность? На что направлена деятельность? Какими способами, приема­ми реализуется деятельность?» При ответе на эти вопро­сы выделяют три плана анализа целенаправленной деятельности: мотивациотый, интенциональный и опера­циональный.

Отвечая на вопрос «Ради чего», выделяют такой системо-образующий признак, характеризующий целенаправленную де­ятельность, как мотив деятельности (предмет потребности).

При ответе на вопрос «На что» внутри деятельности выделяют системообразующий признак — цель, к которой стремится человек, побуждаемый тем или иным мотивом.

При ответе на вопрос «Как, каким образом осуществля­ется действие» выделяют операцию, соотносящую осуще­ствление с условиями действия.

Цель представляет собой осознаваемый образ предвос­хищаемого результата и используется при изучении произ­вольных преднамеренных действий, представляющих специфическую единицу человеческой деятельности (А.Н.Ле­онтьев, С.Л.Рубинштейн). В качестве филогенетических пред­посылок возникновения осознаваемых целей у человека выступают две формы предвосхищения в деятельности животных: а) предвосхищение полезного результата, «по­требного будущего» (Н.А.Бернштейн), достижение кото­рого дает прямой приспособительный адаптивный эффект, является присущей любому целенаправленному поведе­нию формой предвосхищения, наиболее отчетливо выяв­ляемой в экспериментальных ситуациях с отсроченным во времени получением животными подкрепления при решении задач; б) предвосхищение средств и соответствен­но актуализация готовности к выбору тех средств, исполь­зование которых приведет к достижению полезного результата. Эта форма предвосхищения возникает на от­носительно высоких уровнях биологической эволюции, проявляется в разных феноменах (от экстраполяции тра­ектории движущегося объекта и заучивания особеннос­тей ситуации при отсутствии подкрепления до готовности у высших приматов к использованию «орудий» для пре­образования наличной ситуации) и представляет необхо­димое условие возникновения осознаваемых целей.

По своему происхождению в истории развития обще­ства действие выделяется в структуре индивидуальной деятельности человека вследствие несовпадения мотива совместной деятельности и целей отдельных ее участни­ков, обусловленного разделением труда. В результате это­го несовпадения мотив выступает по отношению к деятельности в побудительной функции, а цель, непосредствен­но не побуждая действие, выступает по отношению к нему в направляющей функции. По своей структуре действие в отличие от непосредственно определяемого предметной ситуацией привычного или импульсивного поведенчес­кого акта всегда опосредствовано. В качестве средств могут выступать различные знаки (роли, ценности, нормы и т.п.), применяя которые человек овладевает действием, превращает его в «личностное» действие (Д.Б.Эльконин).

В зависимости от происхождения выделяют два вида операций — приспособительные и сознательные. Приспосо-бительные операции относятся к реактивному, иерархи­чески самому низкому, неосознаваемому уровню реагирования в структуре деятельности человека. Они воз­никают в процессе непроизвольного подражания или прилаживания к предметным условиям ситуации, например приспособления ребенка к языковым условиям, в резуль­тате которого усваиваются различные грамматические формы, используемые в речевом общении. Приспособи­тельные операции характеризуются тремя следующими особенностями: по способу регуляции приспособительные операции — непроизвольны', по уровню отражения — изна­чально неосознаваемы; по динамике протекания — косны, ригидны.

Необходимым моментом психологического строения предметной деятельности являются психофизиологические механизмы, реализующие действия и операции человека. В отечественной психологии и психофизиологии представ­ления о психофизиологических механизмах — реализато-рах действий и операций — разработаны в русле теории функциональных систем (П.К.Анохин), «физиологии ак­тивности» (Н.А.Бернштейн), концепции нервной модели стимула (Е.Н.Соколов) и представлений о системной орга­низации высших корковых функций человека (А.Р.Лурия).

Таково описание строения предметной целенаправлен­ной деятельности человека, «единиц» ее анализа в деятельностном подходе к изучению человека в психологии.

«Единицы» целенаправленной деятельности и перспек­тивы их использования в психологии. В зависимости от за­дачи при объяснении различных сторон психической реальности возможно использование разных «единиц» деятельности.

Так, при анализе развития психики ребенка в онтогене­зе в качестве «единицы» анализа выступает «особенная» дея­тельность, например игровая деятельность, учебная деятельность, общения, профессиональная деятельность и т.п. (А.В.Запорожец, Д.Б.Элъконин, В.В.Давыдов, Н.Ф.Талызина, М.И.Лисина, Д.И.Фельдштейн и др.).

При изучении динамики межличностных отношений в социальных группах и восприятии человека человеком все активнее в социальной психологии используется для объяс­нения этих процессов такая «единица» как «совместная деятельность» (Г.М.Андреева, А.А.Леонтьев, А.В.Петровский). Совместная деятельность выступает прежде всего в своей методологической функции как «организатор» предме­та социальной психологии, основание для построения теории деятельностного опосредствования межличнос­тных отношений в малых социальных группах (А.В.Пет­ровский).

При исследовании процессов познания, например при изучении памяти, восприятия и мышления в качестве «единицы» анализа и одновременно предмета конкретно­го исследования, используется «действие». Продуктивность использования действия как «единицы» анализа процессов познания привела к тому, что в деятельностном подходе были разработаны теории мнемических действий (П.И.Зинченко, А.А.Смирнов), перцептивных действий (А.В.Запоро­жец, Л.А.Венгер, В.П.Зинченко), теория детской игры (Ц.Б.Эльконин), теория поэтапного (планомерного) фор­мирования умственных действий (П.Я.Гальперин, Н.Ф.Та­лызина), смысловая концепция мышления (O.K. Тихомиров). Действие как единица произвольных познавательных про­цессов столь органично вписывается в схемы конкретных экспериментальных исследований, что изучение действия дает возможность выполнить как бы два дела сразу: в ме­тодологическом плане — построение различных концеп­ций; в эмпирическом плане — изучение закономерностей познавательных процессов и разработку конкретных ме­тодов их исследования (Э.Г.Юдин).

Высокий методологический и предметно-содержатель­ный потенциал использования действия в качестве и объяснительного методологического принципа изучения познания, и конкретного предмета исследования приво­дит к тому, что под косвенным влиянием конкретно-научной методологии деятельностного подхода начинает меняться «психологическая» карта исследований, «пси­хологическая» география. В Западной Европе одна за дру­гой появляются теории действия, которые изнутри подрывают монополию когнитивной психологии и ее об­раз «человека» как устройства по переработке информа­ции. Теории действия, направленные на исследования процессов познания, начинают оформляться как особые направления в Швейцарии (М.Кранах), ФРГ и Западном Берлине (В.Фольперт), Великобритании (Р.Харре). Тем самым деятельностная парадигма все более интенсивно овладевает мышлением в современной психологии.

Деятельностный подход как конкретно-научная ме­тодология изучения человека в психологии позволяет впи­сать через категорию «деятельность» предмет психологии в различные науки, изучающие человека (Э.Г.Юдин). При помощи понятия «особенная» деятельность, то есть вер­хнего уровня в схеме «единиц» анализа (деятельность, действие, операции, психофизиологические реализато-ры деятельности), психология сотрудничает с философ­ской методологией, а также с комплексом общественных наук — социологией, историей, этнографией, археоло­гией и т.п. Одна за другой появляются и вычленяются из общей психологии на стыке с разными социальными науками пограничные дисциплины — психология лич­ности, социальная психология, этнопсихология, исто­рическая психология, палеопсихология и т.д. Через такие единицы, как «операция» и «психофизиологические реализаторы», удается построить мост, связывающий пси­хологию с естественными науками о человеке — биологией, нейрофизиологией и т.п.

Конкретно-научная методология деятельностного под­хода выступает как основа для изучения познания и лич­ности человека в психологии. Деятельностный подход также выступает в функции методологии для ряда направ­лений в специальных отраслях психологии — возрастной, социальной, инженерной, медицинской психологии и т.д. Выполняя методологическую функцию в этих отраслях, он приводит к построению предметов их исследований. В свою очередь через специальные психологические дисцип­лины деятельностный подход связан с прикладными от­раслями человекознания — педагогикой, криминологией, психиатрией и т.п. Некоторые представители этих при­кладных отраслей человекознания опираются в своей ра­боте на методологию деятельностного подхода к изучению человека в психологии⁵⁷.

В своем развитии деятельностный подход, как и любое живое направление науки, сталкивается с рядом трудно­стей, имеет «белые пятна».

Некоторые из этих трудностей связаны с тем, что при обсуждении деятельностного подхода в психологии недо­статочно четко разграничиваются деятельностный подход, как объяснительный принцип изучения психических явлений и «деятельность» как предмет конкретного исследования (Э.Г.Юдин). В результате возникают дискуссии о том, на­пример, может ли психология строиться только на одной категории — категории деятельности или она должна вклю­чить в свой фундамент и такие базовые категории, как «общение», «личность» и т.д. (Б.Ф.Ломов, АЛ.Леонтъев). Взаимоотношения между «деятельностью» и «общением» в психологических исследованиях, их тесная взаимосвязь подробно освещены в психологии (Г.М.Андреева, А.А.Леонтьев, А.В.Петровский). При анализе же «деятельности» и «общения» в методологическом плане следует иметь в виду, что «деятельность» и «общение» — равноправные конк­ретные проекции методологии деятельностного подхода на психологическую реальность. И конкретная «деятель­ность» (например, игра), и «общение» (например, интимно-личностное общение между подростками) приво­дят к формированию образа мира и межличностных от­ношений человека. В конкретно-исторической ситуации одна из этих сфер жизни человека в обществе может при­обрести большую ценность, занять большую территорию в социальном образе жизни. Отсюда и возникает оправ­данный интерес к ее более конкретному исследованию. При этом, однако, в методологическом плане отправным пунктом по-прежнему остается бытие человека в мире и метод анализа преобразований психики в движении пред­метной деятельности (будь то игра, общение или труд и т.п.).

Другие трудности в развитии деятельностного подхода в психологии связаны с тем, что его разработка долгое время как бы замыкалась в пределах «отдельной деятель­ности»: ее структуры, динамики и т.п. Такая абстракция затрудняла разработку психологии личности, роли поступ­ков и деяний в развитии личности.

Поступок — начало личности. Человек в обществе — полидеятельностное, диалогичное, пристрастное существо (Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, А.Н.Леонтьев). Если изучать человека как «монодеятельностное» существо, то личность выступит лишь как момент в движении деятельности, а проявления личности как субъекта деятельности — пере­живание, воля, характер, поступки — будут с трудом вмещаться в границы деятельностного подхода к изуче­нию человека.

Анализ «единиц» деятельности, особенно их эмпири­ческое исследование, как бы обрывается на таких едини­цах, как «действие» и «операция». Между тем очевидно, что человек может выполнять действие, осознавать его цель, понести за это действие ответственность перед со­бой и другими людьми. Поэтому С.Л.Рубинштейн отме­чал, что поступок отличается от действия иным отношением к субъекту, то есть предполагает обществен­ную оценку и самооценку личностью его социальных по­следствий. Он также указывал, что поступок — проявление поведения в этико-оценочном значении этого термина, а не деятельности. В одном из своих публицистических выступлений А.Н.Леонтьев писал: «Личность человека порож­дается в его деятельности, которая осуществляет его свя­зи с миром. Первые активные и сознательные поступки — вот начало личности. Становление ее проходит в напря­женной внутренней работе, когда человек как бы посто­янно решает задачу, «чему во мне быть», и, случается, отторгает от себя то, что обнаружилось. Вспомните Анто­на Павловича Чехова, «по капле выдавливающего из себя раба...»⁵⁸.

Удачную иллюстрацию, показывающую отличие по­ступка от «движения» и «действия», приводит английс­кий психолог Р.Харре. Одно и то же «движение» может означать и «движение», и «действие», и «поступок». Во время бракосочетания палец невесты, проходящий через кольцо, — «движение»; надевание кольца женихом на па­лец — «действие»; то же самое «движение» — «поступок», означающий, что данный человек женится на своей неве­сте. Поступок — это движение в социальном контексте, в социальной системе координат.

Выпадение поступка и деяния из схемы анализа дея­тельности, из «единиц», образующих структуру деятель­ности, — не случайность. Оно вызвано тем, что в центре внимания деятельностного подхода была концептуальная схема отдельной деятельности, в то время как социальная позиция личности как члена разных социальных общнос-тей оставалась фоном исследования. Там, где есть «одна деятельность», там нет связанного с позицией человека, в разных социальных общностях выбора разных ценнос­тей, а тем самым нет и «поступка» как оцениваемого лич­ностью и социальной группой акта человеческой деятельности.

Дальнейший анализ методологии деятельностного под­хода в психологии предполагает разработку представлений об иерархии деятельностей, осуществляющих жизнь лич­ности в полном разнообразия мире. Положение об иерархии деятельностей как основаниях личности (А.Н.Леонтъев) представляет собой плацдарм для построения психологии личности, в которой осуществление различных деятельно­стей личности в социогенезе и персоногенезе — основа и отправной пункт исследования, начало, а не конец пути. По пути анализа движения личности в обществе, присво­ения и воспроизводства ею в ходе деятельности и общения разных системных социальных качеств, изучения условий и движущих сил развития личности, целеобразования, вы­бора личностью разных ценностей, роли переживаний и воли в личностном выборе индивидуальности, поступков и деяний личности, преобразующих мир человека, и идет разработка проблемы личности в системном историко-эволюционном деятельностном подходе к изучению развития человека в природе, обществе и индивидуальной жизни.

Корнем изучения природы личности в деятельностном подходе, опирающимся на философскую и общенаучную методологию человекознания, становятся те «...конкрет­ные формы деятельности, которые никогда не рассмат­ривались классической психологией как имеющие основное значение... Камень, который презрели строите­ли, ложится во главу угла; психология перестает тракто­ваться в свете концепций естественно-научного позитивизма; психология становится исторической нау­кой»⁵⁹.