Биография одного члена семьи Крылатые муравьи Семя из которого вырастает семья в лесах и степях, в пустынях и на болотах

Пароль скрещенных антенн
Новая басня о стрекозе и муравье
Герой этой повести
Почему они не знают покоя
Сколько их и какие они
Муравейники и муравьиные гнезда
Почему они не одинаковы
Стеклянные гнезда и цветные метки
Биография одного члена семьи
Крылатые муравьи
Семя из которого вырастает семья
В лесах и степях, в пустынях и на болотах
Внешние враги "Бульдоги", которые - муравьи, и "Бархатные муравьи", которые - осы "Бешеные", "Гонители"
Омела, яблоня и муравьи
Сладкие дожди и мучнистая роса
Тля и прочая живность муравейников
Крокодиловы слезы, лебединая песнь, муравьиное скопидомство
Муравьи-листорезы
Муравьи-жнецы и муравьи-огородники
Немуравьные обитатели муравейников
Пароль скрещенных антенн
Операция "Формика"
Укрощение строптивых
О чем говорят янтарь и бутыль с муравьями формика

Пароль скрещенных антенн
В книге “Пароль скрещенных антенн” рассказывается, как естествоиспытатели учатся узнавать, о чем говорят сигналы скрещенных муравьиных аненн : как живут разные кочевые и оседлые муравьи , как питаются тли, называемые `муравьиных коровами`, и как они кормят муравьев, как размалывают зерно муравьи-жнецы и как возникают вокруг муравейников поля и пастбища...
И.А.Халифман.
М.: Детгиз, 1962г.

Новая басня о стрекозе и муравье
Всем известная старинная и успевшая стать классической басня о Стрекозе и Муравье тоже будет здесь рассмотрена. Но очередь до нее дойдет позже. Сейчас с действующими лицами той же басни придется встретиться по другому поводу, в связи с новой, недавней историей. Значение ее может, однако, остаться недооцененным, если не напомнить, что она имеет отношение к флаттеру.
Но весь этот рассказ следует начать с напоминания об одном мечтателе, жившем на окраине глухого провинциального городка царской России. Ночи напролет просиживал он за столом при свете керосиновой лампы, выводя математические формулы полета к звездам. Может быть,
только в наши дни, когда с земли Советов поднялись, выходя на свои орбиты, первые искусственные спутники и первые космонавты, мир по-настоящему оценил все величие давнего подвига.
Как же не сказать здесь, что, пытаясь мысленно заглянуть в будущее, ученый,
прокладывавший в своих инженерных расчетах путь межпланетных кораблей, предвидел, что,
даже отрывая ракеты от Земли и отправляя их в космос, человек не удовлетворится, не остановится, будет дальше совершенствовать летательные аппараты, будет искать не только новые пути к все более высоким целям, но и новые, более простые средства полета.
Размышляя об этих средствах, К.Э.Циолковский обращал свой взор прежде всего к природным летательным аппаратам, к «насекомым, летающим посредством одной пары крыльев», и приходил к выводу, что «если аэропланы когда-нибудь заменятся орнитоптерами, то разумное устройство их потребует от нас еще более тщательного изучения полета птиц и насекомых».
Первым разобравшись в том, почему крылья продолговаты, и начисто разбив доводы ученых,
считавших, что «гусь в полете должен расходовать лошадиную энергию», создатель науки о ракетоплавании заметил, что рождение ракет для космических полетов нисколько не помешает появлению орнитоптеров — птицелетов и энтомоптеров — насекомопланов.
Отец русской авиации Николай Егорович Жуковский в своих работах развил мысли об устройстве летательного аппарата птиц и насекомых и способах их полета, объяснил планирование птицы и всякого аппарата тяжелее воздуха.
В последние годы крылья живых существ внимательно изучаются во всем мире.
Подвинулось и исследование полета насекомых. Оказалось, здесь жилки крыльев имеют значение: от того, как они размещены, зависит механика крыла.
Но тогда пришлось спросить: почему, каким образом?
Естествоиспытатель, который ставит перед собой подобные вопросы, совершает первый шаг к открытию. Пришло время, и такие шаги были сделаны первоначально инженером В. А.
Слесаревым, затем биологом Ю. М. Залесским и рядом других исследователей, посвятивших себя разгадке тайны летящего насекомого. Испытывая природу и учась у нее, стали они закладывать камни в основание новых мостов, ведущих в будущее.
Друзья знаменитого художника Архипа Ивановича Куинд-жи в своих воспоминаниях,
относящихся к концу прошлого века, приводят историю бабочки, которая случайно залетела в мастерскую живописца и осенним утром примерзла к стеклу. Пробуя освободиться, она так сильно обтрепала крыло, что не могла больше летать. А. И. Куинджи принялся спасать насекомое. Из собственных волос смастерил он каркас крыла, а между волосами вклеил вырезанные из тонкой бумаги заплатки, которые мастерски раскрасил, скопировав рисунок с другого крыла.

И вот бабочка вновь полетела, и художник был очень рад этому: он не ставил перед собой иной задачи — он хотел только вернуть бабочке возможность летать...
Прошло примерно полвека, и другой русский художник — Владимир Евграфович Татлин,
известный не только картинами, но и нашумевшим когда-то проектом грандиозной башни
Интернационала, выставил на всеобщее обозрение модель летательного прибора —
конструкцию под названием «Летатлин». Свыше десяти лет работал художник над построенным без единого расчета и собранным из ясеня, лозы, пробки, липы, сыромятных ремней, китового уса, шелка, дюраля 36-килограммовым орнитоптером.
Художники подражали природе. Ученые исследуют ее в разных планах, ищут ее законы. При этом они на каждом шагу обнаруживают, что птицы и насекомые чрезвычайно искусные летуны,
а летательные аппараты их много экономичнее тех, которые построены человеком. Насекомые,
например, не меняя положения тела, с помощью одних крыльев с необычайной легкостью совершают в воздухе такие эволюции, которые недоступны для самых лучших самолетов. Иная крохотная мушка, без лупы ее и не рассмотреть, за всю жизнь выпьет, может быть, только несколько капель нектара, а как летает! Что дает ей эту возможность?
Уже знакомый нам Ю.М.Залесский искал ответ на вопрос, выясняя роль, которую играют в полете отдельные участки крыла. Он педантично изучал множество различных и по-разному летающих насекомых — мух, комаров, сетчатокрылых, кобылок, кузнечиков, различных жуков.
Хирургическими ножницами отрезал он отдельные части крыльев, а затем предоставлял оперированным насекомым свободу и следил, как они летят, что изменилось в полете.
У стрекоз разных видов на всех четырех крыльях аккуратно удалялась птеростигма — так исследователи насекомых называют глазок, темное хитинистое утолщение у переднего края вершины крыла.
Глазок-птеростигма есть и на крыльях некоторых муравьев (о том, что это за крылатые муравьи, речь пойдет дальше), но ее значение здесь пока специально не исследовалось. Что касается стрекозы, этот вопрос изучен Ю. М. Залесским. После удаления птеростигмы насекомое менее равномерно взмахивает крыльями, полет его становится как бы порхающим.
Птеростигма регулирует взмахи крыла и имеет механическое значение.
Когда об этом узнал крупнейший наш специалист в области аэродинамики М.К.Тихонравов,
он сразу вспомнил о флаттере. Пора сказать, что так названы те вредные колебания крыла,
которые иногда могут даже разрушить крылья летательных аппаратов.
Известный летчик-испытатель Марк Галлай, вспоминая о первой своей встрече с этим неожиданно и неизвестно откуда возникающим, но вполне реальным воздушным чудовищем,
писал:
«...Вдруг будто огромные невидимые кувалды со страшной силой забарабанили по самолету.
Все затряслось так, что приборы на доске передо мной стали невидимыми, как спицы вращающегося колеса. Я не мог видеть крыльев, но всем своим существом чувствовал, что они полощутся, как вымпел на ветру. Меня самого швыряло по кабине из стороны в сторону — долго после этого не проходили на плечах набитые о борта синяки. Штурвал, будто превратившийся в какое-то совершенно самостоятельное живое и притом обладающее предельно строптивым характером существо, вырвался у меня из рук и метался по кабине так, что все попытки поймать его ни к чему, кроме увесистых ударов по кистям и пальцам, не приводили. Грохот хлопающих листов обшивки, выстрелы лопающихся заклепок, треск силовых элементов конструкции сливались во всепоглощающий шум. Вот он, флаттер!»
Немало замечательных конструкций разрушено этим бичом скоростных полетов, немало пилотов-испытателей погибло, не в силах совладать с ним и разбившись вместе с поднятой в воздух конструкцией.

Теперь все это в прошлом. Выдающийся советский математик, ныне президент Академии наук СССР, академик М. В. Келдыш разработал специальную теорию возникновения внезапных колебаний крыла и оперения самолета под действием аэродинамических сил. На основе этой теории были найдены способы устранения флаттера. Коварное препятствие на пути создания новых самолетов удалось устранить, утяжеляя у конца крыльев переднюю кромку. Там, где имеется такое утяжеление, вредные колебания не возникают.
Но ведь птеростигма — это и есть утолщение передней кромки конца крыльев!
Получается, что биологи, исследуя полет насекомых, обнаружили на крыльях стрекозы в птеростигме прообраз того самого приспособления, которым авиационные конструкторы после долгих и дорогостоящих поисков оснастили крылья скоростных самолетов. И прообраз этого усовершенствования, оказалось, существует на крыльях многих насекомых миллионы лет.
Предки современных стрекоз, известные по отпечаткам из отложений пермского периода,
также имели на своих крыльях птеростигмы.
Именно в связи с раскрытием назначения птеростигмы на крыльях стрекозы М. К.
Тихонравов писал, что «природа иногда указывает, как самые сложные задачи решаются с поразительной простотой». Разве эта история не достойна стать сюжетом новой басни, мораль которой говорила бы человеку: «Учись у природы, набирайся у нее ума, чтобы делать все лучше,
чем сама природа»? Таких сюжетов для поучительных басен теперь накопилось немало.
Опыт с увеличенными в десять — пятнадцать раз по сравнению с естественными и изготовленными из бумаги и целлофана моделями машущих крыльев насекомых, испытания в жидкой среде помогли разобраться, что может создавать у них силу тяги и подъемную силу.
Произведенная Ю.М.Залесским сверхскоростная киносъемка показала, что крыло бабочек,
например, совершает 131 в полете не простое машущее движение, но еще волнообразно изгибается при этом.
Другие насекомые летают иначе. Крылья двукрылых (мух, комаров) или перепончатокрылых
(пчел, ос, муравьев) в полете все время меняют угол атаки и заносятся то вперед, то назад, так что вершина крыла непрерывно описывает восьмеркообразную кривую.
Когда группа советских инженеров пристроила к лопастям ветряного двигателя дополнительные подвижные крыловидные лопасти, которые также производили восьмеркообразные движения, то ветряк заметно выиграл в мощности и стал исправно и производительно работать даже при самом слабом ветре.
Изучение крыла и летных способностей насекомых открывает бесконечное разнообразие оригинальных устройств для стоячего полета, парения, планирования, подъема, приземления.
В мире насекомых обнаружено в то же время множество удивительно точно решенных задач не только из области аэродинамики, но и из многих других областей прикладной физики.
Те, кто занимается оптикой, находят у насекомых неожиданные приспособления для различения частей спектра, разных состояний света, цвета, яркости, формы, позиций,
расстояний...
Звучащие и воспринимающие звук устройства насекомых давно привлекают внимание конструкторов, работающих над совершенствованием разных средств беспроволочной воздушной и подводной связи...
Стилеты жалоносных, буравы древоточцев, особенно яйцеклады рогохвостов — все эти гибкие и тонкие самозаглубляющиеся иглы, которыми многие наездники с загадочной быстротой пронзают древесину, давно привлекают внимание бурильщиков.
Точно так же и химический состав и физические свойства паутины пауков и шелковой нити завивающихся в кокон личинок сотен видов насекомых ждут анализа, обещающего сказать много интересного и поучительного текстильщикам, специалистам по органической химии,

изобретателям новых пластмасс.
Особого внимания заслуживают антенны
— усики насекомых.
Обонятельная чувствительность этих органов превосходит всякое воображение.
Знаменитый исследователь насекохмых Фабр показал, что самцы грушевой сатурнии могут находить самок за несколько километров. В опытах, проводившихся уже после Фабра, самцы безошибочно отличали ящички, в которых год назад содержались самки. А ведь стоит отрезать у бабочки обе антенны, как она совершенно теряет способность ориентироваться по запаху.
Пеленги, определяемые с помощью усиков, могут быть, видимо, не только ароматными,
звуковыми или ультразвуковыми. Многие насекомые, даже если их ослепить, безошибочно находят воду: усики действуют в этом случае как влагоискатель. Паразитическое насекомое —
наездник Эфиальтес — с помощью своих антенн отыскивает на коре дерева место, под которым в толще древесины, на глубине нескольких сантиметров, находится личинка нужного ему вида усачей или рогохвостов. Почуяв личинку, наездник сгибает антенны почти пополам и прикладывает их к коре, находит точку сверления и пронзает яйцекладом древесину, без промаха поражая спрятанную в глубине личинку.
Не менее удивительными свойствами обладают антенны муравьев. Присмотримся хотя бы к двум встретившимся муравьям. Какое-то время они стоят, поглаживая друг друга антеннами, и вдруг убегают в одном направлении. Как позвал муравей муравья? Почему пошел второй за первым? В чем состоял сигнал, переданный и воспринятый насекомыми, которые скрестили усики? Не могут ли быть разработаны, если получить ответ на эти вопросы, какие-то средства,
зовущие и ведущие насекомых, и не могут ли быть созданы на сходной основе какие-то новые технические устройства, передающие и принимающие сигналы-информацию?
Вспоминая историю птеростигмы, стоило бы присмотреться и к тому, как движутся в колонне переселяющиеся муравьи. Они бегут, почти сплошной массой разлившись по земле, и бегут не в беспорядке, а сохраняя довольно отчетливый строй, бегут, поводя усиками, касаясь ими то соседей справа и слева, то иногда того, кто впереди.
Это обычные муравьи, знакомые и примелькавшиеся. И все же описанная здесь встреча дает повод еще раз спросить: почему? Почему движутся они единой массой? Какие силы собрали, сплотили и ведут их? Какую роль играют здесь прикосновения антенн, которыми обмениваются бегущие?
Давно ищет человек ответы на такие вопросы, но наука, исследующая живую природу,
вопреки общепринятому, мнению, еще совсем молода и многое лишь начинает. Присмотримся же к тому, что открыла эта молодая наука в мире муравьев, которых мы пока еще только мельком видели в ящиках шкафов № 84 и № 85 в доме у Дворцового моста.

Герой этой повести
Начнем знакомиться с героем этой повести по опытам, проведенным в Китае, в Пекинском университете, профессором Чи За-ченом, который взялся выявить, все ли одинаковые на вид муравьи действительно одинаковы и отличается ли чем-нибудь муравей, когда он в одиночестве,
от самого себя, когда он вдвоем с другим таким же или в группе с такими же, как сам.
Подобная мысль может поначалу показаться если не сумасбродной, то странной, но вот что получилось в опытах. На дно одинаковых семидесяти бутылей насыпали одинаковое количество одинаково сырого песка. После этого в каждую бутыль поместили по одному рабочему муравью,
взятому из гнезда.
Муравьи повели себя по-разному. Одни без промедления принялись рыть песок, другие не торопились. Через четыре часа песок рыли еще только сорок семь муравьев; и лишь к концу третьих суток все семьдесят копались в песке. И действовали они при этом неодинаково.
Большинство рыло песок на освещенной стороне, вблизи от стеклянной стенки, некоторые же выбрали теневые места. Многие рыли в одной точке. Однако были и такие, что, бросив начатое, принимались за работу в другом, а то и в третьем месте. Одни трудились систематически и непрерывно, другие — весьма беспорядочно.
Все говорило о том, что мурашка мурашке рознь, что у каждой свой — как иначе сказать? —
характер.
Закончив описанный опыт, профессор Чи За-чен приступил ко второму. Он поселил тридцать шесть пронумерованных муравьев в тридцать шесть одинаковых стеклянных гнезд.
Наблюдатели по секундомерам учитывали, через какое время насекомые приступают к рытью.
Впоследствии песчинки, выброшенные муравьями на поверхность, взвешивались. И что же?
Оказалось, что все муравьи, пока их содержали по одному, выбрасывали за шесть часов на поверхность, в общем, две десятых грамма песка, а когда их поселяли по два, по три вместе, они за такое же время успевали выбросить каждый в сотни раз больше песчинок. В «компании» все начинали рыть песок в бутылях в среднем уже через тридцать минут, тогда как в одиночку они принимались за дело часа через три. В группе почти все работали без отдыха и споро, а врозь —
нередко с перебоями и чрезвычайно вяло.
Пекинские опыты поразили ученый мир. Совершенно невероятными выглядели полученные профессором Чи За-ченом показания хронометра и итоги подсчета песчинок в бутылях: муравей в присутствии другого такого же проявлял свойства и способности, которыми не обладал в одиночестве. Здесь было над чем задуматься.
Но хотя опыт казался не очень сложным, требовалось неисчерпаемое терпение, чтобы провести его. Французские энтомологи академик Пьер Грассе и профессор Реми Шовен повторили открытие своего пекинского коллеги и даже продвинулись далее, идя более простым путем. Они показали, что если муравьев любого вида рассадить по одному и группами по нескольку штук в клеточки, то — независимо от того, кормить ли насекомых или не кормить,
поить их или не давать им ни капли воды,— те, которые содержатся по одному, погибают во много раз скорее, чем их собратья в группах. Муравей в щепотке таких же муравьев обладает новыми свойствами: он способен жить вдвое и втрое дольше.
То же самое наблюдается и в опытах с осами, пчелами и термитами.
Так был открыл «эффект группы», так объяснили ученые подлинный смысл старинной польской поговорки о том, что мурашка мурашке рада.
Но одна мурашка — это лишь живая крупица муравьиной семьи, которая в самом простом случае состоит из какого-то числа внешне одинаковых рабочих муравьев разного возраста, так

или иначе собранных вокруг одной или нескольких самок. Рабочие муравьи, как и самки,—
женского пола, но в обычных условиях не производят никакого потомства, а только кормят его.
Те, что постарше, строят новые отсеки гнезда, собирают пропитание или кормовое сырье и сносят его в муравейник. Те, что помоложе, выкармливают вылупившихся из яиц личинок,
кормят взрослых самок, откладывающих яйца, молодых самок и самцов. Все, когда надо,
обороняют гнездо.
Только что сказано, что у сравнительно простых видов рабочие муравьи внешне одинаковы.
У более развитых видов они часто отличаются друг от друга по величине, но не потому, что маленькие муравьи — это муравьи молодые, а большие — это выросшие, взрослые. Муравей, как и множество других насекомых, выйдя из состояния куколки, не растет — маленький муравей остается таким до старости, а большой большим и появляется на свет. У наиболее же развитых муравьев рабочие различаются и по размеру и по строению. Когда муравьев много и когда они различны, тогда свойства, обнаруживаемые ими в массе, становятся еще разнообразнее, так что по различиям рабочих муравьев можно без большой ошибки судить о сложности и совершенстве устроив ства всей муравьиной семьи.

Почему они не знают покоя
Два больших, примерно полтора на полтора метра, листа стекла на расстоянии нескольких миллиметров один от другого заделаны с краев в узкие рейки, а понизу врезаны в дощечку,
которая окружена канавкой. Канавка эта совсем не широка, но доверху наполнена водой. В
открытое узкое - меньше сантиметра — пространство между стеклами засыпана сверху труха,
собранная с муравьиной кучи, и выпущено сколько-то муравьев, частью пойманных на поверхности, частью взятых из глубины того же муравейника. Муравьи, для которых вода в канавке оказывается непреодолимым препятствием, не могут отсюда расползтись. Они поневоле приживаются в предоставленном им плоском гнезде. Надо только исправно подливать воду в канавку.
И разумеется, необходимо снабжать муравьев кормом. Для этого достаточно устроить выход,
ведущий из гнезда, скажем, к двугорлой скляночке, в которую время от времени кладется что- либо съедобное. При описанных условиях муравьи, по-видимому, чувствуют себя в гнезде отлично. Круглые сутки переносят они сверху вниз и снизу вверх, а то и просто с места на место перекладывают всевозможные строительные материалы: песчинки и комочки земли, хвоинки и волокна древесины, пластинки коры и обломки травинок, какие-то еле видные крупицы и прочую труху.
Гнездо беспрерывно перестраивается внутри. Одни камеры забиваются мусором и исчезают, другие возникают в тех участках, где вчера и намека не было на просвет. Одни переходы забрасываются, другие пробиваются наново. Где недавно было полно, через некоторое время обнаруживаются пустоты; где было пусто, появляется разный хлам.
С рассвета и дотемна можно наблюдать, как муравьи с деловым видом шныряют в узком пространстве между листами стекла, как поднимаются вверх, опускаются вниз, копошатся, бегут с грузом или налегке, кормят друг друга, ощупывают один другого антеннами и снова разбегаются.
Как разобраться в этой суматохе?
В поисках ответа на вопрос попробуем вдоль и поперек, сантиметр за сантиметром,
осмотреть стеклянное гнездо, в котором жизнь кипит не только на поверхности, где муравьи особенно суетятся, но также и в глубине — хотя какая уж тут глубина! — среди слежавшегося,
беспорядочно источенного ходами мусора.
Вот в одной почти незаметной камере, которая на вид ничем не выделяется среди других,
вдруг блеснуло — или это только померещилось? — черное, чуть не лакированное брюшко. Но нет, не показалось: здесь действительно муравьиная самка, матка, без которой муравьи еще могут какое-то время, иногда даже долго, жить, но без которой нет нормальной муравьиной семьи.
Уже говорилось, что семья может иметь не одну матку, так что, когда обнаружена первая,
это еще не всегда повод прекратить поиски. После того как участки с маточными камерами помечены на стекле восковым карандашом, за ними не так уж трудно наладить наблюдение.
Если проявить хоть немного терпения, то в конце концов удается увидеть, как матка, одна- одинешенька в своей темной и низкой камере, приподнявшись на длинных ножках, изгибается и,
выпростав вперед блестящее брюшко, напряженно поводит им и выжимает при этом из себя еле заметное белое яйцо. Тем, у кого глаза недостаточно острые, полезно вести наблюдения в налобной лупе. При увеличении особенно хорошо видно, как яйцо тускло поблескивает на конце брюшка, как забежавшие в камеру рабочие муравьи суетятся вокруг, поглаживают матку антеннами и как наконец один из них, ощупав антеннами яйцо, бережно подхватывает его

челюстями-жвалами и убегает.
Не так-то просто уследить за этим несносно юрким муравьем, но, если все же не потерять его, можно увидеть, как он приносит яйцо в другую камеру. Здесь муравей останавливается перед какой-то белой кучкой, проверяет ее антеннами и кладет на нее яйцо. Тут обязательно требуется лупа. С ее помощью удается рассмотреть, что белая кучка состоит из склеенных в комочек яиц.
В таких комочках-пакетах и хранятся в гнезде яйца — муравьиные зародыши, из которых в конце концов развиваются муравьи. Каждый в отдельности зародыш совсем невелик —
буквально с пылинку. Он в десятки, если не в сотни раз меньше тех относительно крупных овальных телец, которые являются куколками в коконе и которые часто неправильно называют муравьиными яйцами.
Может показаться, что новый зародыш-яйцо не слишком балуют в родном доме. Однако никак и не скажешь, что оно оставлено на произвол судьбы. Буквально в момент появления на свет его подхватили, тотчас же понесли, положили в кучку других яиц.
Конечно, вести наблюдения в налобной лупе утомительно: чуть сдвинулся с места муравей или чуть сам шевельнешься, картина вышла из фокуса, расплылась, пропала. Ищи все снова! Но зато когда найдешь, до чего же ясно видно, как матка вслед за первым яйцом выжимает из себя второе, третье... И каждое тотчас уносится муравьями к какому-нибудь из пакетов. А к пакетам подходят новые и новые муравьи: одни торопливо поглаживают их язычком и убегают; другие ощупывают антеннами и задерживаются, перекладывая кучку, собирая ее по-новому; третьи долго тормошат пакет, потом берут из него то одно, то другое яйцо, какое-то время носят,
переходя с ним с места на место, затем снова кладут яйцо в пакет.
Так с первых минут наблюдения за беспокойным началом жизни зародыша обнаруживается,
что он совсем не часто и во всяком случае ненадолго бывает предоставлен сам себе. Последив за его судьбой еще несколько дней, можно убедиться, что чем старше становится зародыш, тем чаще тревожат его по разным поводам няньки-муравьи, тем реже оставляют в покое.
Сразу же после появления яйца на свет муравьи начинают кормить его. Кормить яйцо —
это не обмолвка.
Яйца, как известно, не имеют ничего похожего на рот, однако муравьи действительно кормят их. Муравьи-няньки, суетящиеся вокруг пакета, ощупывающие его антеннами и тормошащие жвалами, не просто с места на место таскают то одно, то другое из них, но при этом еще и облизывают каждое, обмывают слюной. На полупрозрачной оболочке яйца не случайно нет ни пылинки: никакая кошка не лижет своих котят так часто и так усердно, как муравьи яйца. Слюна муравьев, убивающая зародыши плесени, содержит, кроме того,
питательные вещества, способные проникать сквозь оболочку. Возможно, и оболочка способна их всасывать... Так или иначе, яйца медленно, но верно набухают и увеличиваются в размере.
Облизывание яйца производится язычком. Очень важны здесь и жвалы, которыми перекладывается пакет. А усики-антенны? Муравьи со срезанными антеннами не обращают никакого внимания на яйца, не ухаживают за пакетом... Без антенн они как бы отключены от семьи, не воспринимают ее сигналов. Уже говорилось, что и самка — родоначальница семьи —
получает корм тоже от рабочих муравьев. Они то и дело подбегают к ней и скрещивают с нею на мгновение антенны, в ответ на что самка вытягивает язычок. Тогда муравей подносит к вытянутому язычку капельку отрыгнутого корма.
Одной только этой получаемой от рабочих пищей поддерживается жизнь самки и ее плодовитость, от которой зависит жизнь всей семьи.
Мы уже говорили, что яйцо весьма невелико. Это очень важно: самка расходует на него сравнительно немного питательных веществ и может — во всяком случае, у некоторых видов —

развить столь высокую яйценоскость, что ее потомство исчисляется многими тысячами особей.
Но вот из выкормленного и выросшего яйца вылупилась безглазая и довольно большеротая личинка.
Муравьи-няньки, ощупывающие пакет антеннами, сразу обнаруживают новорожденную и тотчас перекладывают ее в другой пакет — так же склеенных в кучку крохотных желто-белых червячков, каждый из которых состоит из двенадцати колец.
Только что вылупившаяся личинка настолько мала, что кажется не более подвижной, чем яйцо. Впрочем, такое впечатление обманчиво. Теперь уже достаточно и самого слабенького увеличительного стекла, чтобы ясно увидеть, как эти нежнейшие создания копошатся в своем пакете и как муравьи перещупывают, чистят, моют, укладывают их, наново собирая пакет или перенося его с места на место.
Но как же удивительно, заменив лупу более сильной, обнаружить, что личинка мохната!
Тело ее покрыто пушком из пружинящих волосков. Это опушение, такое неожиданное на тельце крохотного червячка, избавляет личинку от повреждений, когда муравей сжимает ее в жвалах,
чтобы перенести с одного места на другое. Волоски служат личинке как бы защитной оболочкой и подкладкой. Очевидно, благодаря им же личинки не задыхаются в пакетах: тельца,
разделенные волосками, не соприкасаются, не склеиваются и потому дыхальца остаются открытыми.
У личинки есть рот, и, как только что сказано, сравнительно большой. Муравьи могут кормить личинку не только облизыванием, но и обычным способом. Она растет во много раз быстрее, чем яйцо.
У более развитых видов личинки питаются кормом, который уже переработан взрослыми муравьями; у самых же простых они получают куски непереработанного корма. Впиваясь в приносимую им сухую пищу, личинки изливают на нее какой-то быстро и сильно действующий сок, который растворяет доставленные крупинки, после чего разжиженный корм всасывается.
Личинки способны, следовательно, поглощать и такой корм, который даже взрослому муравью «не по зубам». Но усваивают личинки далеко не все питательные вещества растворенной и поглощаемой ими пищи. Какая-то — и не всегда малая — часть ее превращается в покрывающую тело смазку или в выделения. Смазка и выделения слизываются с тела личинок взрослыми муравьями не только исправно, но и жадно. Это для них весьма привлекательная пища, и она переработана для взрослых муравьев в личинках, словно в каких-нибудь живых кастрюлях, где приготовляется то, что в сыром виде несъедобно. Так или иначе, питаемая и выхаживаемая взрослыми муравьями личинка растет, развивается и в конце концов созревает,
окукливается. Окукливаясь, личинки чаще всего заматываются в серо-желтый кокон из плотного шелка.
Известны, однако, и такие виды, у которых личинка окукливается голой. При всех условиях
— в коконе ли или голая — куколка, до тех пор пока не станет взрослым муравьем, не нуждается в пище.
Если уж личинка окуклилась, то, для того чтобы куколка превратилась в имаго, то есть в совершенное насекомое, во взрослого муравья, ей требуется только разное количество времени и определенная мера тепла, сырости, темноты. По мере того как действуют эти четыре условия,
куколки, поначалу совсем белые и почти прозрачные, словно вылитые из тонких пленок стеарина, постепенно мутнеют и темнеют. Желто-палевые, они становятся рыжеватыми, светло- коричневыми. Наконец муравей просыпается, оживая в форме совершенного насекомого.
Одетых в кокон куколок — их-то, как уже было замечено, и называют в обиходе муравьиными яйцами — муравьи-няньки выносят из глубины гнезда под купол или на его поверхность, а то даже и за пределы гнезда. Спустя какое-то время их доставляют обратно.
В искусственных гнездах можно видеть, что муравьи почти беспрерывно переносят куколок

с места на место. Когда куколки голые, это очень впечатляющее зрелище: быстрые, юркие темные создания бегут, и каждое несет в жвалах свою недвижимую белую копию. Муравьи волокут куколок без всяких церемоний, бросают, возвращаются за следующими. В недрах искусственного гнезда все это выглядит, конечно, совсем не так, как в тех случаях, когда муравейник разрушен и муравьи безудержно и лихорадочно заметались, молниеносно ударяя при этом антеннами. Особенно яростно снуют они там, где свет падает на пакеты с личинками и склады куколок. Еще до того как муравьи-саперы примутся восстанавливать разрушенный участок гнезда, все до последней куколки и личинки будут убраны в уцелевшую и защищенную часть гнезда или, в крайнем случае, под временные укрытия, откуда затем их унесут под более надежный кров. Но и в те считанные секунды, пока муравьи, выныривающие из невидимых ходов, схватывают пакеты с личинками или куколок и бегут, унося их подальше, можно все же заметить, что подрастающие поколения содержатся в гнезде не вперемешку, не в беспорядке, а как бы по возрастам: яйца отдельно от личинок, молодые личинки отдельно от более взрослых,
да и доспевающие куколки — они занимают больше всего места — собраны, видимо, в особых камерах, отдельно от молодых.
Почему же они так рассортированы? В чем здесь секрет?
Расскажем о наблюдении, проведенном в искусственном гнезде. Это была прикрытая с боков стеклянными пластинками небольшая гипсовая плитка. Сквозь ее основание проходила трубка с водой. В гипсе были расположены в несколько этажей тридцать три затемненные камеры. В это гнездо вселили небольшую семью муравьев Соленопсис фугакс — матку с каким- то числом рабочих. Через некоторое время муравьи освоили гнездо, и тогда в один прекрасный день ставни, затемняющие камеры, стали одну за другой приоткрывать, чтоб посмотреть, чем занята камера. Осмотр показал, что чуть ли не в половине камер — в пятнадцати из тридцати трех — сложены на разных этажах куколки разного возраста, причем в одной дозревающие куколки; семь камер — и тоже на разных этажах — оказались заняты личинками рабочих форм разного возраста; пять — взрослыми личинками самцов и самок, в одной обитала матка; четыре нижние камеры оставались пустыми.
Здесь перечислены только тридцать две камеры Последняя — тридцать третья, самая маленькая,— находилась в наиболее сухом районе, на верхнем этаже гнезда, дальше всего от водоводной трубки и в стороне от расплода. Эту маленькую камеру посещали разные муравьи,
но она явно была необжитой: муравьи оставались тут совсем недолго. Помутневшая, а со временем все сильнее темнеющая поверхность гипса в этой нежилой камере рассеяла сомнения относительно того, как она используется. Кроме того, муравьи определенно стаскивали сюда со всего гнезда мусор, отбросы.
Так почему же разные камеры оказались заняты разными возрастами?
Если перестать увлажнять трубку в основании гнезда, верхние камеры станут суше, муравьи сразу почуют это и часть личинок перенесут в нижние, дольше всех остающиеся сыроватыми.
Видимо, размещение пакетов, личинок, куколок объясняется в этом случае именно влажностью камер.
Расплоду каждого возраста требуются для развития какие-то условия, в том числе определенная влажность, малейшие колебания которой очень чутко воспринимаются антеннами. В погоне за нужными условиями муравьи и переносят с места на место и пакеты и куколок.
Так постепенно выясняется, почему муравьи в гнезде не знают покоя: они вынуждены кормить яйца, юни постоянно возятся с личинками. Куколки у пчел, например, содержатся каждая в полном покое и строгой изоляции; муравьи же своих куколок переносят с места на место даже чаще, чем личинок или яйца.

Впрочем, и это не все.
Когда муравей созреет и ему приходит пора вылупиться из шелкового кокона, он его не сам покидает. Челюсти молодого муравья слишком мягки, чтобы справиться с жесткой скорлупой.
Выход из кокона открывают выполняющие роль повивальной бабки старшие муравьи. Они извне разрезают кокон и помогают своему новому собрату выйти. Делается это довольно энергично — впрочем, не настолько, чтобы причинить какой-нибудь ущерб новорожденному,
который в эту пору еще до крайности нежен и хрупок.
Самцам или самкам, выходящим на свет, муравьи расправляют слежавшиеся в коконе крылья. Вот это и есть те крылатые муравьи, о которых мы уже упоминали мельком. Этих своих крылатых сестер и братьев рабочие муравьи кормят с первого до последнего дня их жизни.
Молодые рабочие муравьи получают пищу от старших только в первые дни.
Едва повзрослев, рабочий муравей сам пробует свои силы в строительных работах, причем он трудится не только для себя, или принимается промышлять корм — и для собственного пропитания, и для прокормления своих собратьев.
Выходит, что судьба всей муравьиной семьи и будущее новых поколений находятся, так сказать, в лапках и жвалах рабочего муравья. Но, конечно, только здорового муравья, с нормальными антеннами. Если же антенны срезать, муравей не сможет потребовать себе корма,
не сможет сам его предложить ни взрослому собрату, ни личинке. Без антенн он не может ни снабжать личинок кормом, ни переносить их в места с нужной для них влажностью. Без антенн муравей не способен почуять воду, даже когда она рядом.
Для муравьев почти невозможно предсказать, как долго надо ждать, пока из яйца,
снесенного маткой, вылупится личинка, сколько раз будет она линять, когда окуклится и какой срок потребуется, чтобы куколка стала совершенным насекомым. Все зависит от того, смогут ли муравьи-няньки доставить каждую личинку и куколку к тому месту, где есть для их развития нужные тепло, влага, темнота или рассеянный свет. Пока всего этого нет, личинки и куколки будут как бы выжидать лучших времен, чтобы возобновить развитие.

Каталог: wp-content -> uploads
uploads -> Хроническая сердечная недостаточность: определение, классификация, диагностика
uploads -> Лечение гериатрических пациентов с заболеваниями органов дыхания и кровообращения
uploads -> План: Предмет экологической биохимии
uploads -> Как алкоголь, табак и другие наркотики влияют на деторождение
uploads -> Кафедра дерматовенерологии
uploads -> Министерство здравоохранения и социального развития
uploads -> Доброкачественная гиперплазия предстательной железы