Владимир Майков Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том I. Мировой трансперсональный проект

Бурное развитие науки в 50-е и в особенности в 60-е годы нашего столетия бросило драматический вызов такому ограниченному пониманию психологии. Критическим фактором стал личный опыт многих профессионалов и других представителей современного общества, полученный с помощью мощных технологий достижения сакрального, связанных как с древними культурами, так и с современными аналогами этих технологий. Это привело к признанию того, что по мере нашей погони за логической и трезвой рациональностью мы проглядели многие мощные инструменты и неоценимые эмпирические знания наших предков.

Ключевыми факторами для осознания этого были массовый интерес к различным медитативными практикам восточной и западной мистических традиций, экспериментирование с шаманскими техниками, психоделические исследования и развитие лабораторных методов вызывания измененных состояний сознания, таких как биологическая обратная связь или сенсорная изоляция. Честные сообщения антропологов нового поколения об их персональном опыте познания шаманских культур и научные исследования околосмертного опыта поставили дополнительные вопросы перед традиционной психиатрией и психологией. Многие исследователи, которые систематически изучали эти новые области, пришли к заключению, что вечная мудрость заслуживает того, чтобы ее изучать заново, и что концепции западной науки, посвященные этим темам, должны быть пересмотрены и расширены (Капра, 1996).

1. Шаманизм, язычество, туземные традиции

Происхождение шаманизма теряется в глубине веков. Ему, вероятно, по меньшей мере, от 30 до 40 тысяч лет, и он своими корнями уходит в эру палеолита. Стены знаменитых пещер в Южной Франции и Северной Испании, таких как Ляско, Фон-де-Гом, Ле-Труа-Фрер, Альтамира и другие, расписаны красивыми изображениями животных. Большинство из них представляют собой виды, которые фактически населяли ландшафты каменного века, — бизоны, дикие лошади, каменные козлы, мамонты, волки, носороги и олени. Однако другие животные, как, например, «Чудесный Зверь» в пещере Ляско, являются мифическими существами и определенно имеют магическое и ритуальное назначение. В нескольких из этих пещер находятся рисунки и рельефы странных фигур, сочетающих в себе черты человека и животного, которые, вне всяких сомнений, представляли древних шаманов (Сampbell, 1988).

Основы знания о сознании были заложены в доисторическую эпоху первобытных культур. Даже в первобытном мировоззрении было трансперсональное, сверхиндивидное, духовное. В.В. Козлов, рассматривая это состояние «первоначального психического», предполагает, что в нем не было расчлененности на субъектно-объектные отношения. Индивидуальная психика была погружена в мир природы, космоса, человеческих взаимоотношений и существовала как бы вне времени (Козлов, 1998).

Быть «никем» для представителя первобытного стада охотников являлось буквальным фактом:

а) самоидентичностью обладало племя, а не индивид. Индивид не имел ничего своего. Все принадлежало племени. Самое главное — индивид не вычленял себя от племени, не был личностью, индивидуальностью в современном психологическом понимании. Его жизнь отождествлена с жизнью и с сезонной биоритмической активностью племени. Племя представляло собой единый организм. Индивид был частью этого организма, ее функционально-топологическим элементом. Так же как рука, или нога, или сердце не выживает отдельно от организма, так и индивид был обречен на погибель вне племени. В некотором смысле тело индивида идентифицировано с телом и жизнедеятельностью племени. Любая биологически важная активность была вплетена в активность племени, и индивид не представлял своей отдельности. Более того, воля индивида была подчинена общей воле племени;

б) индивид был погружен в живую, одухотворенную природу. В философии и исторической психологии такая особенность идентификации психического называется «анимизм». Мир, окружающий индивида, был не просто одухотворен в каком-то всеобщем онтологическом смысле: каждая живая и неживая форма была взаимосвязана с существованием человека. Он был един с природой. Он был живой частью живой природы и живого космоса. Он был предельно зависим от капризов этого одухотворенного пространства. Облака, солнце, небо, пролетающие птицы, лесные звери, деревья, овраги, камни на холме и сам холм — все они были частицами его жизни. Для него они имели не предметный характер, они составляли живую одухотворенную ткань его жизни;

в) существование вне линейного времени. Для первобытного человека время являлось иллюзией, он существовал «в полноте времени», можно даже сказать, в вечности. В его восприятии все события происходят как бы одновременно. В этом смысле сам он как бы существует всегда. Мы можем предположить, что наша тяга к «вечной жизни» укоренена в этой архаической памяти вневременного существования;

г) моральная индифферентность. Психическое располагалось за пределами добра и зла. В такой реальности даже болезнь, старость и смерть теряют свое «зловещее» качество. Ритм рождения и смерти, драма хищника и жертвы, страдания индивидуальных существ, даже вымирание целых родов и племен — все является стихийным и естественным, абсолютно невинным, ибо все это полностью бессознательно и поэтому неспособно ни на преднамеренность, ни на раскаяние.

Все эти качества в их единстве являются описанием метафорического «сада Эдема». Они одновременно являются описанием понятия «первоначального психического» (Козлов, 1998).

Центральное верование шаманизма состоит в том, что существуют два мира, тесно прилегающие друг к другу, порой перекрывающиеся, но остающиеся отдельными. Это физический мир, в котором мы живем, и духовный мир, населенный силами, которые направляют и контролируют физический мир. Как обитатели «меньшего» мира, мы существуем в нем, в некотором смысле, по милости мира духовного. Его вторжение в наш мир может принести исцеление или болезнь, удачу или невезение. Духовный мир параллелен всей нашей жизни на физическом уровне: так, каждое дерево, животное или камень обладает собственным духом. Причинить им вред или обидеть — значит накликать беду. Таким образом, наше взаимодействие с духовным миром приобретает значительную важность. Именно здесь приобретает решающее значение роль шамана. Он способен войти в мир духов и установить контакт с силами духовного мира. Это достигается через состояние транса, в котором шаман разговаривает с духами или играет роль медиума (Уолш, 1996).

Такие люди обладают значительной силой и авторитетом. В шаманских культурах ни одно важное решение не принимается без предварительного обращения к шаману. Когда приходят болезнь или лишения, шаман входит в духовный мир с тем, чтобы найти причину бедствия, а затем сообщает сообществу, какое нарушение/проступок его вызвало.

Шаманы были первыми профессионалами в работе с людьми. Во многих смыслах они являлись первыми психотерапевтами. Им же принадлежит пальма первенства в социальной работе в контексте помощи людям (соплеменникам) в кризисных состояниях (Козлов, 1999). Они являлись посредниками между внутренней жизнью племени и внешними занятиями. Они руководили всеми «обрядами перехода», такими как рождения, инициации при достижении половой зрелости, свадьбы и смерти, а также всеми «ритуалами силы», которые являлись попытками усилить потенциал племени мощными природными силами в период таких кризисов, как голод, буря и эпидемия (Уолш, 1996).

По сути, сила шамана лежит в овладении экстатическими техниками с использованием сновидений и трансовых состояний. Экстаз в своем первоначальном смысле означал альтернативное состояние сознания при осознании единственной эмоции — восторга. Шаман также в совершенстве владел традиционной мифологией, генеалогией, системой верований и тайным языком племени, целительскими методами. Молодые люди, призванные стать шаманами, привлекали внимание своей любовью к одиночеству, желанием бродить по лесу по недоступным местам, видениями и спонтанным созданием песен. Иногда они входили в состояния, подобные трансу, теряя при этом сознание. Люди племени относятся к этим состояниям с большим благоговением, поскольку верят, что при этом духи увлекли душу шамана в место, где они его обучают, иногда это может быть предок шамана, передающий ему тайны профессии.

Существуют доказательства того, что шаманы владели подробными знаниями об использовании многих снадобий, вызывающих альтернативные состояния сознания. Религиозная литература Индии указывает на использование в древности мифического или, по крайней мере, не открытого еще психоделика, называемого сомой, который позволял войти в контакт с внутренними силами природы. Примитивные племена Центральной и Южной Америки известны своим использованием в ритуальных целях таких снадобий, как айяхуаска, пейотль и многие другие, вызывающих экстатические переживания. Иногда экстаз вызывался ритмом барабанов и танцами, длящимися всю ночь.

Есть также причины верить, что древние шаманы занимались практиками, которые можно обозначить как прототипы современных систем йоги и медитации (Маккенна, 1996; Элиаде, 1997).

Общим утверждением является то, что, находясь в альтернативных состояниях сознания, шаман мог диагностировать болезнь, видеть будущее, видеть предметы, находящиеся на большом расстоянии от него, идти по горячим углям и говорить с духами умерших. Сообщения этого типа можно встретить во всех воспоминаниях исследователей и ученых.

При всем кажущемся примитивизме шаманской культуры мы должны признать тот факт, что именно шаманы были первыми экспертами по жизни в двух мирах. Именно для шаманской культуры характерно одновременное существование в жизни примитивного племени со всеми ее бедами и заботами и реальности духов, экстатических эмоциональных состояний, видений (Козлов, 1998).

Существует гигантская область практического знания, которую, за неимением лучшего термина, можно назвать «шаманская психотерапия» или «шаманская медицина». И эта область знания не менее мощная, чем известная нам европейская медицина. Шаманизм не есть туземный пережиток. Он — древнейшая самостоятельная форма психотехнологии и целительства. Он — признание, которое служило человеку на протяжении последних 40 тысяч лет и привело к появлению современных религий и цивилизации, искусства и науки и которое они неосмотрительно предали забвению.

Многие исследователи проводят различие между шаманизмом и шаманством, мы этого не делаем. Мы не профессиональные исследователи шаманизма, поэтому будем вперемешку употреблять термины и шаманизм как систему воззрений и шаманство как соответствующую практику, понимая под этим нечто одно — мир шамана.

Все мы помним расхожее представление о шамане в нашем социалистическом прошлом: это либо некие таинственные целители, удивительные первобытные маги из дальних стран, либо какие-то «советские» старики или старухи в лохмотьях, неистово пляшущие, как безумцы, с вытаращенными глазами, разбрасывающие кости, исходящие пеной, в чем-то наподобие припадка. Создавался образ чего-то дикого, невнятного, на грани помешательства. В ранних исследованиях европейских этнографов и ученых, а особенно психологов и психиатров, которые пытались определить, что такое шаман, почти повсеместно говорится, что шаманизм или шаманство — это та или иная форма истерии, что шаманы и целители — люди ненормальные.

Шаманизм, как прекрасно определил в своей книге Мирча Элиаде, — это «архаичная техника экстаза» (Элиаде, 1997). В этой книге описаны все важнейшие моменты шаманской практики: это архаичная, восходящая к истокам человечества практика гадания, целительства, путешествия в другие миры, добычи знания, социального регулирования и балансирования. Шаманизм возник до буддизма, христианства, христианства, до ислама, до митраизма, до язычества в славянском и европейском мире. Это действительно фундамент всех культур, проторелигия, предшествовавшая любым другим организованным формам религии [130].

Шаманизм или шаманство — это наша реальная история. И в каждом из нас в этом смысле существует семя этого опыта. Шаманский космос — один из самых древних слоев человеческой психики, практики, сознания, и этот слой может быть вызван к жизни и действительно вызывается к жизни в особого рода ситуациях. Как прекрасно определил шаманство Арни Минделл, сам великий «шаман» и великий новатор в психотерапии, шаманизм есть «архетип встречи человека с неведомым» (Минделл, 1996). Каждый раз, когда перед нами встают жизненно важные задачи, когда мы один на один с миром, в нас пробуждается древний шаман и дает необходимые нам силы и древние знание.

Шаманизм внешне достаточно прост. Но это вовсе не значит, что каждый из нас может стать шаманом. Шаман, прежде чем стать шаманом, был избран, причем избран не людьми. Шаманство, в отличие от власти вождя, не наследуется, как правило, по родовой линии. Шаманов избирают духи. Они решают, кому быть шаманом, а кому — обычным членом племени (Басилов, 1984). Шаман в древних обществах олицетворял ту синкретичную фигуру человека тайны, который был одновременно учителем, целителем, магом, вождем. Впоследствии, по мере дифференциации человеческой жизни, функции шамана расщепились, появился институт магии, институт религии, институт власти воина-правителя.

Элиаде отразил в названии своей книги одну существенную черту шаманизма: это техника экстаза. Шаманская практика происходит, как правило, в необычных, экстатических состояниях сознания. Один из исследователей шаманизма, крупный трансперсональный психолог Роджер Уолш, даже ввел специальное понятие «шаманское состояние сознания», для того чтобы определить специфичность состояния сознания, возникающего во время шаманских практик (Уолш, 1996). Шаманы входят в это состояние обычно для того, чтобы путешествовать в другие миры. Шаманский космос многообразен, хотя для простоты в нем выделяют три основных мира: нижний, средний и верхний, которые устойчиво существуют во всех шаманских традициях мира.

Арни Минделл, великий революционер психотерапии, сам является своеобразным западным шаманом и автором знаменитой книги «Тело шамана». Он объясняет шаманизм с точки зрения даосизма, квантовой физики, современной психотерапии [204, 208, 211]. Многие великие психотерапевты (Милтон Эриксон, Фриц Перлз, Станислав Гроф и другие) в какой-то степени шаманы. В том смысле, в каком являются шаманами экстравагантные, великие, неординарные люди: политики, писатели, художники. Мы называем таких людей шаманами потому, что они могут управлять необычными состояниями сознания, использовать эти состояния, работать в этих состояниях на таких скоростях и уровнях, которые обычному человеку недоступны.

Из работ С. Грофа по необычным состояниям сознания хорошо известно, что они имеют поразительные целительные возможности [60, 63]. И шаманизм — самая древняя практика работы в необычных состояниях сознания — имеет очень большое значение для практики холотропного дыхания. Сам жанр холотропного дыхания весьма сродни жанру шаманского путешествия. В шаманском путешествии, как и в холотропном дыхании, под звуки бубна и трансовой музыки мы отправляемся в странствия в различные миры для исцеления и получения нового знания.

Для шамана весь мир — это вселенная духов: каждое деревце, каждая травинка, каждый камень, каждое озеро, каждое живое существо и такие большие сущности, как вся наша планета, весь наш мир — все они имеют своих духов. Вся жизнь может быть понята как процесс обмена энергиями и взаимодействие духов. И в шаманском космосе, например, любая болезнь есть следствие того, что какие-то жизненные силы, духи, олицетворяющие эти силы, покинули человека. Соответственно большинство шаманских исцелений — это путешествие за украденной душой, ее возвращение. Мир — это арена битвы, и поэтому наши жизненные силы могут быть украдены нашими противниками и просто другими безразличными к людям и алчущими энергии существами. Поэтому задача шаманского исцеления состоит в том, чтобы продиагностировать, какие именно жизненные силы украдены, и отправиться либо за украденной душой, либо за покинувшими человека животными силы. Каждый человек в шаманском представлении имеет несколько животных силы, которые даны ему от рождения или приобретаются им в ходе жизни, и все благополучие и здоровье человека, его особые умения связаны с этими уникальными животными силы [12, 36, 130,135, 210].

Европейское колдовство, как показано многими исследованиями, также имеет своим истоком языческую, дохристианскую шаманскую традицию. Христианство воцарилось в Европе в ходе достаточно жесткой борьбы на протяжении многих столетий. Скажем, Литва только в XIV веке приняла католичество, а до этого еще два века металась между католичеством и православием, была полуправославной, полукатолической страной. Князь Владимир крестил Киевскую Русь, и на всей территории Европы долгое время происходила борьба между древними, языческими представлениями и христианством.

Упорная борьба шла, например, между кельтскими традициями и христианством. Кельтский мир, надо сказать, один из самых ужасных, с точки зрения современного человека, миров, это мир «маленького народца», мир гоблинов, колдунов, мир фей, волшебных существ. В книге Роберта Грейвза «Белая Богиня» исследуется культ белой или лунной Богини-Матери в дохристианской ойкумене Европы. Кельты жили везде на территории Европы, их мир был суровый, мужчины сражались, их не хватало; кроме того, их женщины были настолько свирепы, что кельтский мужчина — глава семьи жил в очень напряженном постоянном состоянии бдительности, чтобы не быть убитым своими врагами и своими женами. И когда христианство, в конце концов, победило и принесло свои ценности и моногамную семью, то древние, архаичные пласты психики (какова структура семьи, структура жилища, структура деревни, такова структура бессознательного) стали конфликтовать с новым укладом. В обществе возникли «лишние женщины», которые не смогли найти себе места в новом христианском мире, и они стали проявляться в таких формах, как ведьмы. Ведьма в соответствии с приведенной в книге Теренса Маккенны этимологией — это существо, что живет за деревней, за оградой, в овине, и есть то, что выброшено из кельтского мира христианством (Маккенна, 1996).

Конечно, христианство, как и всякая мировая религия, как иудаизм или ислам, боролось с предшествующей культурой, и очень многое из ценностей языческой культуры было уничтожено. Например, с точки зрения христианства, духи — это непременно и однозначно духи ада, бесы, порождения дьявола, это то, с чем нужно бороться, и христианская практика — это в немалой степени практика борьбы с этими духами, подчинение этих духов, избегание искушений, насылаемых ими. И конечно, в этой новой культуре, которая боролась против мира колдунов, развилась практика инквизиции как практика подавления голосов духов, голосов языческого, нехристианского мира.

Поэтому изучение шаманизма современными европейскими учеными несет на себе печать взгляда через двойную искажающую культурную оптику: первое — как нечто нехристианское, поганское («паганизм», или язычество, в переводе с основных европейских языков), второе — как что-то безумное, экстатическое, третье — как имеющее дьявольскую окраску. В этом и состоит евроцентристский взгляд на другую культуру: Европа всегда идет впереди прогресса, а весь остальной мир за ней тащится, и необходимо его просвещать, вносить туда свою цивилизацию, культуру, христианскую религию. Конечно, когда такое отношение является основой взгляда на древние миры, до какого бы то ни было анализа очень сложно узнать древний мир.

Только в ХХ веке в Европе появились первые серьезные полевые исследования шаманизма. В России, кстати, такие серьезные исследования были еще в XIX веке, потому что Россия находится среди двух миров: восточного и западного; это гигантская империя, которая уравновешивает в себе многие верования, в которой традиционно более мягкий взгляд на иноверцев. Поэтому, скажем, этнографические описания российских исследователей шаманизма обладают большей ценностью и до сих пор. С развитием новой стратегии исследований — полевых исследований, суть которых состоит в том, что понять другую культуру можно, только прожив в ней, попытавшись понять внутреннюю организацию этой культуры на ее языке, — мы стали получать более адекватную картину и увидели, что шаманский космос не менее сложен, чем космос европейский.

Шаманская практика целительства в некоторых случаях более утонченная, чем современная психотерапия. Наиболее глубокие психотерапевты считают, что преобразование психотерапии, ее инновации происходят только из шаманизма, из контакта с древней культурой. Шаманство — это древнейшая психотехнология работы с сознанием и личностью, и поэтому очень важно иметь практическое знание шаманизма, снять свои предрассудки по отношению к нему [132].

Важнейшим инструментом в шаманских практиках является бубен, который еще до конца прошлого века считался дьявольским орудием. За то, что вы имели барабан, вас могли посадить в тюрьму. Только армия и палачи имели право на бубен. Во время камлания частота ударов бубна где-то от 180 до 200 ударов в минуту, что соответствует частоте биения сердца плода в утробе матери. Поэтому, когда мы слушаем бубен, мы как бы совершаем обратное путешествие в первую перинатальную матрицу, которая является основой мистического контакта с миром, и из этого состояния мы затем можем совершать любые путешествия. Ребенок в утробе находится в связи со всем, матка — это его вселенная. Поэтому шаман называет бубен своим конем, несущим его по мистическому космосу. На бубне часто рисуется шаманская карта с тремя мирами: верхним, средним, нижним; костюм шамана также говорит о том, что шаман все время совершает путешествия.

Мы можем лучше понимать суть шаманизма, используя понимание сознания как процесса переработки информации, поступающей к нам по различным каналам. В работах А. Минделла выделяются следующие основные каналы: каналы пяти органов чувств, канал шестого органа чувств, экстрасенсорный, который Минделл называет «мировой канал». Есть также канал сновидений, канал тела — проприоцептивный, канал движения. Минделл вводит кинестетический канал, потому что в динамике проявляется очень многое. Он обращает особое внимание на незавершенные движения, потому что они — ключ к тому, что является энергией симптома (Минделл, 1999).

Будучи внимательными ко всем этим каналам, мы можем устанавливать связи с ними, с миром и с собой. Налаживание таких связей — это восстановление коммуникативной ткани сознания, возможное благодаря энергии самоорганизующейся вселенной. Не мы развиваем и изменяем личность, не мир решает проблемы, а все самоорганизуется в пространстве всесвязности. Это основной принцип реально действующей психотерапии: в свете всесвязности все озаряется, только в этом свете и возможна интеграция. Суть психотерапии — в восстановлении коммуникативной ткани сознания в пространстве всесвязности.

Если вы будете говорить классически обученному психоаналитику о шаманском посвящении, он будет думать: «Да! Тяжелая форма психоза!» Если это будет юнгианец, он будет рассматривать все это как процесс индивидуации, обретение своей сущности, построение целостной мандалы, и, конечно, здесь у клиента гораздо больше пространства, но, тем не менее, юнгианский аналитик будет смотреть на вас сквозь призму юнговских теорий, через юнговские типологии, через архитектонику процесса индивидуации, через архетипы, через свою концептуальную оболочку. Он будет следовать этому, работать с активным воображением, будет предлагать вам общаться с разными архетипами. Гештальт-терапевт может предлагать вам общаться с персонажами сна. («Кто из присутствующих здесь людей больше всего похож на знахаря из вашего сна?») Но, тем не менее, каждый психотерапевт понимает все, исходя из своего видения, своей теоретической загруженности.

Нарушение общения между людьми и с самим собой – знак наличия проблемной зоны. Зоны необщения — это первое, на что обращают внимание при диагностировании ситуации, и их состояние показывает, какие коммуникативные стратегии нужно налаживать для помощи людям. Как правило, то, что мы называем своим «я», есть та часть психики, где лучше всего налажено сообщение меня с собой и с миром, это пространство метакоммуникации, интегратор переживаемого опыта. Налаживая связь с необычными состояниями сознания, мы тем самым помогаем себе исцеляться, восстанавливая связь с энергиями и силами, которые в отсутствие такой связи проявляются в качестве наших проблем. Чтобы исцелиться, надо соединиться со своими переживаниями, приобщиться к ним на тех уровнях и на том языке, на котором они когда-то сформировались как проблемы. Наша жизнь пронизана коммуникативной тканью сознания, мы соединены с миром многообразными связями и языками, а не только мыслью. Чувства даны нам для того, чтобы быть с миром в контакте, а не для того, чтобы закрываться от него, поэтому все, что есть в нашей коммуницирующей вселенной, все, что составляет бытие, — это информация, которая может проявиться как мудрость, будучи неограниченной помрачениями коммуникативного поля сознания. Как писал Уильям Блейк: «Если бы двери восприятия были распахнуты, все предстало бы перед нами, как оно есть, бесконечным» [135].