Художественная картина мира в поэзии и. А. Бродского и ее трансформация в англоязычных переводах

Специальность 10.01.01 – русская литература

Работа выполнена на кафедре русской литературы и методики

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук,

профессор Е.В. Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность диссертационного исследования обусловлена необходимостью осмысления творческого наследия И.А. Бродского с позиций современной литературоведческой науки и с учетом герменевтических возможностей переводоведения. Выявление в диссертации общих и специфических черт художественной картины мира в русскоязычной поэзии Бродского и в ее англоязычных переводах позволяет представить творческую индивидуальность поэта на более высоком уровне ее целостности и многогранности.

Объектом исследования является лирика Бродского 1962–1994 гг.

Предмет исследования – художественная картина мира в поэзии Бродского и ее трансформация в англоязычных переводах, автопереводах, а также в стихотворениях поэта, написанных на английском языке.

Материалом исследования послужили стихотворные тексты Бродского из сборников «Новые стансы к Августе» (1983), «Часть речи» (1977), «Урания» (1987) и их англоязычные переводы и автопереводы из сборников «Selected Poems» (1973), «A Part of Speech» (1980), «To Urania» (1988), англоязычные стихотворения Бродского из сборников «To Urania» и «So Forth» (1996) и их русскоязычные переводы, выполненные В. Куллэ; интервью и эссе поэта. Выбор для анализа именно сборников «Новые стансы к Августе», «Урания», цикла «Часть речи» обусловлен их этапным значением в творческой биографии Бродского, а также эволюцией принципов трансформации художест­венной картины мира в их англоязычных переводах.

Цель диссертации – выявить специфику художественной картины мира в поэзии Бродского, определить основные направления и результаты ее трансформации в англоязычных переводах, автопереводах и стихотворениях, изначально написанных автором на английском языке.

Для достижения поставленной цели решались следующие задачи:

– проанализировать тему любви как важнейшее слагаемое художественной картины мира в сборнике стихов Бродского «Новые стансы к Августе» в сопоставлении текстов, написанных на русском языке, с англоязычными переводами ранней любовной лирики Бродского, выполненными Дж. Клайном для сборника «Selected Poems»;

– дать сравнительный анализ оригиналов и автопереводов Бродского в свете его переводческой стратегии;

– рассмотреть художественную картину мира в цикле стихов Бродского «Часть речи» и его автопереводе «A Part of Speech», выявить особенности семантической и структурной трансформаций текста в автопереводе;

– обозначить художественные параметры картины мира в сборнике Бродского «Урания» и рассмотреть ее структурно-семантиче­скую трансформацию в англоязычном сборнике «To Urania»;

– определить специфику художественной картины мира в стихо­творениях Бродского, написанных на английском языке.

Теоретико-методологическую основу исследования составили труды, посвященные проблеме художественной картины мира в литературе, Г. А. Гуковского, М. М. Бахтина, А. П. Скафтымова, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, В. Е. Хализева, Т. Н. Цивьян, Х.-Г. Гадамера; фундаментальные исследования в области теории лирики Р. О. Якоб­сона, Ю. Н. Тынянова, Л. Я. Гинзбург, Б. О. Кормана, М. Л. Гаспарова; работы по переводоведению Е. Г. Эткинда, Э. Озерса, Л. К. Латышева, Ю. П. Солодуба, Г. Р. Гачечиладзе, а также труды отечественных и зарубежных литературоведов, внесших весомый вклад в изучение творческого наследия Бродского, В. Полухиной, М. Крепса, В. Куллэ, О.И. Глазуновой, Р. Р. Измайлова, А.А.Чевтаева, Д. Н. Ахапкина, А.М. Ранчина, А.А. Фокина, Д. Бетеа, Дж. Клайна, Д.Уайссборта.

В диссертации используется комплекс дополняющих друг друга методов исследования: биографический, историко-литературный, культурно-исторический, сравнительно-сопоставительный, системный, герменевтический.

1. Тема любви как важнейшее слагаемое художественной картины мира в поэзии Бродского с наибольшей полнотой представлена в сборнике «Новые стансы к Августе» и характеризуется единством внешнего и внутреннего сюжетов, особым хронотопом, устойчиво­стью мотивов и стилевых приемов. Англоязычные переводы ранних стихотворений Бродского (1962–1967), выполненные Дж. Клайном в сборнике «Selected Poems», представляют собой пример эквивалентной и коммуникативной адекватности оригиналам и дают собственную интерпретацию художественной картины мира Бродского. Их анализ позволяет выявить существенные грани творческой индивидуальности поэта, увиденные и творчески осмысленные человеком иной ментальности и языка. Переводы Дж. Клайна составляют своего рода биографический микроцикл, романизированную историю любви, до некоторой степени компенсируя дискретность восприятия англоязычными читателями любовной лирики Бродского при отсутствии английского перевода полного текста сборника «Новые стансы к Августе».

2. Автопереводы поэзии Бродского на английский язык следует рассматривать как органическую часть его поэтического творчества. Сравнительный анализ оригиналов и автопереводов в свете переводческой стратегии Бродского позволяет отчетливо увидеть доминанты художественной картины мира поэта в ее целостности и динамике; раскрывает возможность наиболее адекватной интерпретации его поэзии носителями иного языка и иной ментальности.

3. Сравнительный анализ русскоязычного цикла стихов Бродского «Часть речи» и его автоперевода «A Part of Speech» позволяет отметить определяющую роль композиционных изменений в трансформации художественной картины мира, которые приводят к смещениям в тематико-мотивной структуре цикла, а также в ценностной значимости личностных самоопределений и внутренних состояний лирического героя. В целом содержательно-психологическое поле и художественная форма оригиналов в автопереводах сохраняются.

4. Своеобразие художественной картины мира в сборнике «Урания» (1987) характеризуется аналитической обобщенностью в разработке темы изгнания и образа родины; усложнением художественного хронотопа, нарастающей объективизацией лирического героя с присущим ему этическим самоопределением, проявляющимся в мотиве благодарности судьбе и Богу за трагические испытания и утраты; разделением его образа на несколько ипостасей; строгой сдержанностью поэтической тональности. Трансформация художественной картины мира в англоязычном сборнике «To Urania» обусловлена тем, что он по составу и композиции существенно отличается от своего русского «прототипа». В связи с этим в его тематико-мотивном комп­лексе усиливается акцент на общечеловеческие вечные ценности, чувства и категории, изменениям подвергается образ лирического героя. Бродский прибегает к новым способам структурирования художественной картины мира, многие автопереводы обладают повышенной коммуникативной значимостью по отношению к англоязычному читателю и выполняют автокоммуникативную функцию, что выражается в поэтических и переводческих трансформациях оригиналов, вплоть до включения в них новых реалий, образов и целых фрагментов.

5. В англоязычных стихотворениях из сборника «To Urania» и «So Forth» (1996) создается особая картина мира, формируется круг тем, о которых Бродский считал нужным писать именно по-английски. Подобный опыт характерен для творчества поэта-билингва. Этот корпус текстов дает материал для более полного рассмотрения общей художественной картины мира поэзии Бродского.

Логика исследования определяет структуру диссертационной работы, которая состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии (346 наименований), пяти приложений, содержащих оригиналы анализируемых стихотворений Бродского, их англоязычные переводы, выполненные профессиональными переводчиками и самим поэтом, стихотворения Бродского, изначально написанные на английском, их переводы на русский язык В. Куллэ и подстрочные переводы, выполненные автором настоящего исследования.

Во введении определяются цели и задачи исследования, теоретико-методологическая база, дается обзор научных работ, связанных с темой диссертации, обосновываются актуальность и научная новизна, отмечается теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту.

Здесь же предлагается рабочее определение «художественной картины мира», под которой понимается такая модель реальности, которая складывается в индивидуальном мировоззрении писателя и художественно воплощается во всей своей полноте и системности в совокупности созданных им произведений. Концепция действительности и личности человека, сложившаяся в индивидуальном мировоззрении автора, приобретающая в процессе и акте творчества характер пафоса, составляет в этой картине план изображаемого. Взаимозависимая по отношению к ней и с ней взаимосвязанная художест­венная форма – план изображения.

Художественная картина мира поэзии Бродского в англоязычном воплощении представлена в переводах профессиональных переводчиков как результат совместной работы переводчиков и автора, в авторских переводах и стихотворениях, изначально написанных Бродским по-английски.

В первом параграфе «Тема любви в художественной картине мира сборника “Новые стансы к Августе”» рассматривается одна из ведущих для художественной картины мира Бродского тем, наиболее полно воплотившаяся в сборнике «Новые стансы к Августе» (1983). Собранные в одной книге стихи к М.Б., написанные Бродским в течение двадцати лет, выстроены в определенной последовательности и составляют единый сюжет, который передает биографические этапы развития любовных отношений поэта с Мариной Басмановой: от первых встреч, краткой гармонии через сложный драматический период расставаний и воссоединений к окончательному разрыву, а потом к прощанию навсегда. Развитие любовного сюжета определяет динамику художественной картины мира в сборнике и ее особенности.

Любовь, равная для Бродского самой жизни, – всеохватное, животворящее, вдохновляющее чувство, трагизм которого обусловлен сложными перипетиями отношений с возлюбленной. Это многогранное чувство реализуется в бытийных и конкретных житейских проявлениях. Любовь для лирического героя «Новых стансов к Августе» изначально лишена покоя и безмятежности: даже в самые, казалось бы, счастливые моменты отношений с М.Б. его одолевает предчувствие неизбежного разрыва и разлуки. На этом фоне особенно явственно звучит мотив памяти, которая помогает ему преодолеть пространст­венно-временную разобщенность с возлюбленной и установить с ней прочную воображаемую связь.

Лирический герой сборника «Новые стансы к Августе» имеет несколько ипостасей: одна биографически равна самому Бродскому, другая основана на мифологизации и преломлении его человеческой драмы через античные образы; третья представляет собой обобщенный образ вдохновленного любовью творца.

Образ возлюбленной еще более многолик: от почти зримой фигуры реальной Марины Басмановой до высшего идеала, сотворенного любовью («я любил тебя больше ангелов и Самого»); от огненной, неистовой менады до ускользающего призрака; от мифологемы, в которой соединяются образы Марии Стюарт, ее бюста в Люксембург­ском саду, воплотившей ее на экране актрисы Зары Леандер до отражения в «безумном зеркале» тела поэта.

Любовная лирика Бродского, с одной стороны, диалогична – коммуникативная направленность репрезентируется в обращениях к героине с использованием личных местоимений («ты», «тебе») и глаголов второго лица (например, «Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной…», «Я, кажется, пою одной тебе», «Помнишь свалку вещей на железном стуле…») и повелительного наклонения: «Не забывай никогда…», «Припомни март…», «Повернись ко мне в профиль…»), с другой стороны, наоборот, имперсональна, что проявляется в широком использовании «масок» и создании собственных вариаций на мифологические, библейские и исторические сюжеты. По наблюдению М. Крепса, Бродский редко говорит впрямую о сильных чувствах, предпочитая позицию отстранения и обращаясь для этого к различным приемам камуфляжа, как, например, рассуждению об одном в терминах другого, сочетанию лексики, традиционной для любовной лирики, со словами, к ней не относящимися, к иронии¹ .

Переживание любовного чувства предопределяет особый тип хронотопа. Настоящее переживается настолько интенсивно и тревожно, что почти сразу смещается в прошлое, а прошлое после окончательно наступившей невозможности встречи начинает вытеснять настоящее своим почти физически ощутимым присутствием. Пространство сборника многолико – это и биографически-конкретные места, «где мы любили», и постоянно проецирующиеся друг на друга «твое» и «мое» полушария, и трагически затерянное «за морями» «нигде», и точка в уголке галактики, где сходятся катеты метафизического треугольника взглядов влюбленных, обреченных на вечную разлуку. Обращение к библейским, мифологическим и историческим сюжетам расширяет пространство и время до размеров мира и вечности.

Во втором параграфе «Интерпретация художественной картины мира любовной лирики И. А. Бродского в англоязычных переводах Дж. Клайна» рассматриваются причины и результат трансформации художественной картины мира любовной лирики Бродского в переводах на английский язык. Переводы ранних стихотворений (1962–1965) Бродского, посвященных Марии Басмановой, выполнены Дж. Клайном в сборнике «Selected Poems». Англоязычный перевод полного текста сборника «Новые стансы к Августе» как аккумуляции и высшей степени развития любовной лирики в творчестве Бродского отсутствует, что влияет на восприятие отдельных стихотворений из этого сборника англоязычными читателями, т. к. утрачивается сквозной сюжет. Включенность произведений, адресованных М. Б., в разные англоязычные сборники делает прочтение их как связного текста затруднительным, тем более что после «Selected poems» посвящение вообще выводится из подзаголовка.

Сравнительный анализ пяти стихотворений («Я обнял эти плечи и взглянул…», «Загадка ангелу», «Ломтик медового месяца», «Пророчество», «Сонет» («Postscriptum»)) и их переводов («When I embraced these shoulders, I beheld…», «Enigma for an Angel», «A Slice of Honeymoon», «A Prophecy», «Postscriptum») позволил прийти к выводу, что Дж. Клайн работает в обычной для большинства англоязычных переводчиков русской поэзии манере, стремясь сохранить общий ритм оригиналов и организовать его системой приблизительных рифм и созвучий. Профессор-славист, хорошо знающий русский язык и литературу, заинтересованный читатель поэзии Бродского и его давний друг, Дж. Клайн корректно относится к творческой индивидуальности поэта. В его интерпретации художественной картины мира поэзии Бродского следует отметить аналитический подход к тексту, что находит отражение в толковании метафор и расшифровке эллиптических конструкций. Таким образом, переводчик стремится донести до англоязычного читателя даже не поддавшиеся переводу смысловые оттенки и особенности стихов Бродского, снабжая свои переводы подробными лингвистическими и литературоведческими комментариями.

Так, в английском переводе стихотворения «Пророчество» («A Prophecy») акцентируется и объясняется причина жизни героев за «высоченной дамбой». Если в русском оригинале мы можем только догадываться о причинах, которые воспринимаются как некая обобщенная чуждость большого мира героям, что и заставляет их уйти и создать свой микрокосм, то в переводе это объясняется случившейся на континенте ядерной катастрофой (в оригинале намек на нее содержится только в упоминании счетчика Гейгера). Об этом говорится в сносках-комментариях переводчика: «The ‘Netherland’ is ‘reversed’ in the sense that it lies on the sea side of the dam. The latter serves as a barrier not against the sea but against the mainland, with its threat of atomic devastation» («Нидерланды – перевернутые в том смысле, что они находятся со стороны моря у дамбы. Последняя служит как барьер не против моря, а против континента с его угрозой ядерного опустошения»). Далее, когда идет речь «о девственной, нетронутой полоске» незагорелого тела, переводчик передает эту строку: «along the virgin V where I’m unburned» («по девственной V, где я не загорел») и снова комментирует: «The V-shaped area on chest and collarbones shielded from the sun’s rays by the strap of the Geiger counter» («V-образная зона на груди и ключице закрыта от солнечных лучей ремнем счетчика Гейгера»).

Строка того же стихотворения «солнечным питаться осьминогом» переведена «drink the rays of the sun’s octopus» (досл.: «пьют лучи солнечного осьминога»), что тоже как бы объясняет образ читателю: солнце метафорично названо осьминогом из-за его лучей, свет и тепло которых поглощают – пьют («drink») – лирический герой и его возлюбленная.

В переводах проанализированных стихотворений отмечается «сюжетность» их подачи в «Selected Poems» на английском языке, что, как показало последующее издание сборника «Новые стансы к Августе», было очень важным и для автора. Целостность текста рассматриваемых стихотворений прослеживается на уровне образной и прост­ранственно-временной организации. Героиня стихотворения «Я обнял эти плечи и взглянул…» («When I embraced these shoulders, I beheld…»), встреча с которой изменила мировосприятие лирического героя, остается для него неуловимой, живущей словно в ином измерении, что еще более акцентируется в «Загадке ангелу» («Enigma for an Angel»). Чувство недолговечности счастья, приближения скорой разлуки определяет тревожную атмосферу страсти в «Ломтике медового месяца» («A Slice of Honeymoon»), действие в котором, как в предыдущем и последующем стихотворениях, происходит на берегу моря. Не только время, но и пространство неумолимо сокращается в утопическом мире «Пророчества» («A Prophecy»), созданном лирическим героем для себя и возлюбленной, на фоне общей антиутопической действительности, готовой в любой момент ворваться в их мир и разрушить идиллию. Однако не вина внешних обстоятельств, но разница в глубине и силе чувств, намек на которую содержался уже в «Загадке ангелу», окончательно разъединяет героев в «Сонете» («Postscriptum»).

В первом параграфе «Художественная картина мира в тематико-мотивной и образной структуре цикла “Часть речи”» рассматривается своеобразие художественной картины мира произведения, обу­словленное тем, что воспроизводится внутренний мир героя, его самосознание и самоощущение изгнанника. Основные мотивы цикла – одиночество, чувство горечи, постоянные воспоминания о покинутой родине и далекой возлюбленной – создают атмосферу трагичности и безысходности так, что над лирическим героем нависает даже угроза потери рассудка. Особенно остро положение человека, потерявшего родину, находящегося вдали от всего, что дорого, подчеркивается мотивом исключения себя отовсюду, осознанием невозможности однозначно определить свое местоположение не только в географическом, но и в аксиологическом смысле. Присутствие лирического героя цикла «Часть речи» репрезентируется чаще всего не в форме первого лица: он видит себя в «частях тела», подобно тому, как язык состоит из «частей речи». Такое восприятие себя «по частям» обусловлено тем, что лирический герой оказывается в некоей сфере, где старые, обычные представления о пространстве, о месте (город, страна, континент) теряют свой смысл – он находится «нигде», но это не место – это мироощущение.

Время действия большинства стихотворений цикла – зима. Зима и все ее проявления – холод, лед, колючий ветер, мороз – передают состояние души лирического героя, как будто не способной чувствовать боль, а только горечь от происходящего. Местом действия некоторых стихотворений является единое пространство, что делает цикл еще более монолитным. Подобное местоположение, при всей неопределенности, во-первых, подчеркивает нахождение лирического героя за океаном (морем), т. е. на другом континенте, во-вторых, обозначает его положение на краю, на грани.

Ключевым в цикле «Часть речи» является мотив творчества, который красной нитью проходит через весь текст. Глубинные чувства обретают исход в языке, в поэзии. Именно язык, орудием которого, по мнению Бродского, и является поэт, помогает лирическому герою пережить расставание с родиной и возлюбленной, почувствовать возможность преодолеть трагедию открывшимся ощущением внутренней свободы.

Во втором параграфе «“Причина” и “следствие” автопереводче­ской трансформации И. А. Бродским цикла “Часть речи” в цикл “A Part of Speech”» представлен анализ авторского перевода цикла «Часть речи» на английский язык. Этот перевод отмечен рядом особенно­стей, отчасти обусловленных авторским императивом, отчасти – внеш­ними обстоятельствами. В параграфе рассматриваются причины, побудившие Бродского к автопереводу этого цикла. Побуждающими факторами перевода текста на английский язык стали эстетиче­ские воззрения поэта: для Бродского ритм и рифма – пульс и дыхание стихотворения, в самих его стихах эти формальные особенности обретают философский смысл; он называл их реорганизаторами времени, его вместилищами. Поэтому Бродский придерживался непопулярного в конце ХХ в. способа эквиметрического перевода, что в диссертации обозначается как принцип «метрического буквализма». Вопреки традиции отказа от рифмы, сложившейся при переводе поэзии с русского языка на английский, Бродский осуществляет авторские переводы, воспроизводя ритмико-рифмическую структуру оригиналов.

Специфика художественной картины мира цикла «Часть речи» и его автоперевода обусловлена сюжетно-композиционными особенностями. Если в оригинальном русском варианте на первом месте стояло стихотворение «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…», преисполненное тоской по далекой возлюбленной, то в англоязычном авторском переводе выстроена стройная хронология судьбы лирического героя, и цикл открывают стихотворения «Я родился и вырос в балтийских болотах…» и «Север крошит металл, но щадит стекло…», где говорится о становлении поэта. Первостепенной в цикле становится его репрезентативная функция: это своеобразное знакомство, представление автора англоязычной аудитории.

Сокращение количества стихотворений (из 20 стихотворений «Части речи» в «A Part of Speech» включено только 15; не вошли «Потому, что каблук оставляет следы – зима…», «Тихотворение моё, моё немое…», «С точки зрения воздуха, край земли…», «Заморозки на почве и облысенье леса…», «Итак, пригревает. В памяти, как на меже…») влечет за собой изменение иерархии мотивов цикла, вносит дисбаланс в его целостность.

Однако иное расположение стихотворений в «A Part of Speech» до некоторой степени компенсирует эту потерю, т. к. их группировка по доминирующим темам позволяет придать циклу новое единство, актуализирует в нем сквозной сюжет судьбы лирического героя.

В параграфе проводится сопоставительный анализ семи стихо­творений из цикла «Часть речи» и их авторских переводов в «A Part of Speech». Основанием для их выбора стало присутствие в стихотворениях основных мотивов, формирующих художественную картину мира поэзии Бродского этого периода: «Я родился и вырос в балтийских болотах…», «Север крошит металл, но щадит стекло…» (становление поэта); «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…», «Ты забыла деревню, затерянную в болотах…» (трагическая любовь и разлука); «Это ряд наблюдений. В углу тепло…», «Что касается звезд, то они всегда…» (неопределенность местоположения лирического героя, отсутствие движения); «… и при слове грядущее из русского языка…» (мотив творчества).

Поэт принимает участие в переводе цикла «Часть речи» как автопереводчик и редактор с целью наиболее полного раскрытия новому, зарубежному читателю своего видения мира через его художественное воплощение. Бродский старается приблизить английский текст к оригиналу как в содержательном, так и в метрическом плане.

То обстоятельство, что цикл «Часть речи» составляют глубоко личные стихотворения, наполненные многочисленными русскими реалиями и приметами жизни, определяет трудности, которые возникают при переводе. Несмотря на лексически точную передачу, остаются «закрытыми» многие ассоциации, мощные смысловые и эмоциональные коннотации образов, аллюзии на отечественный литературный контекст. В авторском переводе стихотворения «Я родился и вырос в балтийских болотах…» ключевая роль в становлении поэта отводится Петербургу, Северу, который у русского читателя ассоциируется с Сервером («северная Пальмира»). Для англоязычного читателя эта связь не является явной. Стихотворение «Север крошит металл, но щадит стекло…» содержит большое количество аллюзий (например, на пушкинского «Пророка»), но англоязычный читатель должен обладать высоким уровнем культурной и языковой компетентности, чтобы полностью осознать их смысл. В стихотворении «Узнаю этот ветер, налетающий на траву…» упоминанием «кайсацкого имени» зашифрована фамилия возлюбленной поэта (Басманова), о чем англоязычный читатель без дополнительного комментария догадаться не сможет.

Одной из самых распространенных трансформаций, применяемых Бродским, является адаптация текста к иному языку и иной ментальности, что появляется в стихотворениях «Север крошит металл, но щадит стекло…» («моря» становятся «oceans», «Седов» – «Scott»). Это прием, смысл которого состоит в замене конкретных русских реалий сходными зарубежными. Бродский часто выбирает путь адаптации для приближения произведения к новому читателю, акцентируя внимание на более важных элементах художественной картины мира в произведениях (например, переводит «никого» как «no soul» – «ни души», раскрывая тем самым глубину одиночества лирического героя, хотя в английском языке употребляется «nobody», что дословно обозначает «ни тела»).

Однако прием адаптации нивелирует национальный колорит. Но, как продемонстрировал анализ авторского перевода стихотворения «Ты забыла деревню, затерянную в болотах…», этнокультурный компонент лексического значения слов сохранить и адекватно передать очень сложно. В русском оригинале все образы органично сочетаются в единой художественной картине мира, но все это теряется при переводе, хотя оба варианта формально не обнаруживают больших смысловых расхождений. Это касается просторечий «отродясь» (нейтральное «ever»), «ладить» (нейтральное «make»). Кроме того, «ладить» в русском языке имеет сложную семантику: это не только «делает», «мастерит», но и «живет в ладу, в согласии». В стихотворении Пестерев «ладит» с тем миром, частью которого были лирический герой и его возлюбленная в счастливое время их любви, но который теперь сделался для героини чужим, стерся у нее из памяти вместе со своими обитателями и приметами.

«Гати да буераки» является идиомой в русском языке. Эти слова тесно срослись друг с другом, и в современном языке по отдельности они уже не употребляются. С их помощью поэт усиливает ощущение затерянности, даже труднодосягаемости «зелесенной губернии», а также вызывает ассоциации с былинами, сказками. Словосочетание «ditches and brushwood surface» («канавы и заросшая местность») не воспринимается как идиома, поэтому снова не воспроизводится та атмосфера, которая присуща оригиналу.

Обращение «баба Настя» у русского читателя вызывает представление о теплых, почти родственных отношениях, в то время как «Old Nastasya» всего лишь словосочетание с указанием нейтрального возрастного значения.

Итак, к сожалению, национальный колорит русской деревни, места дорогого сердцу лирического героя («где мы любили»), во многом утрачен при переводе.

Добавление в автопереводы деталей, отсутствующих в оригинале, часто используется поэтом для сохранения русского принципа рифмовки, но, включаясь в ткань стихотворения, эти детали высвечивают новые грани в художественной картине мира или несут в себе компенсаторную информацию, восполняющую не поддающийся переводу элемент оригинала.

Вот интересный во многих отношениях пример: в русском оригинале стихотворения «Это ряд наблюдений. В углу – тепло…» есть конструкция, которая как будто выполнена по законам английского языка: «Через тыщу лет из-за штор моллюск / извлекут с проступившим сквозь бахрому / оттиском «доброй ночи» уст / не имевших сказать кому». Здесь возможны как бы два прочтения: если читать с запятой, конструкция будет неправильной, но общий смысл сохранится – устам некому сказать «доброй ночи»; если запятую убрать, то получится «уст не имевших» (хотя при таком варианте будет нарушено согласование по числу). Моллюск, превращение в которого символизирует одиночество лирического героя, действительно говорить не может, хотя его створки внешне похожи на губы.

Эта строка по-русски привычней бы звучала: «уста, которым некому было сказать “доброй ночи”» или: «устам, у которых никого не было, чтобы пожелать “доброй ночи”». «Уст, не имевших сказать кому» звучит «по-английски», т. к. именно для этого языка характерно наличие только одного отрицания в предложении и использование конструкции типа «I have», которая на русский переводится не «я имею», а «у меня есть». Подобная конструкция очень хорошо могла бы лечь на перевод: «print of the lips that had nobody to wish “Goodnight”» или «print of the lips that didn’t have anybody to wish “Good night”». Но Бродский вообще меняет данное предложение: «уста» бормочут спокойной ночи «створкам окна», у которого сидит лирический герой. Это дает интересный дополнительный оттенок: двустворчатый моллюск по форме схож и с губами, и со створками окна. В английском языке возникает единый, монолитный образ.

Третья глава «От “Урании” Иосифа Бродского к “To Urania” by Joseph Brodsky: движение к англоязычному читателю» посвящена исследованию основных слагаемых художественной картины мира, возникающей в сборнике «Урания», и их трансформаций в автопереводах.

В первом параграфе «Художественная картина мира в сборнике И. А. Бродского “Урания”» исследуется художественная картина мира сборника «Урания», предопределенная осознанием лирическим героем причины и следствия своего изгнанничества. Ответ на этот вопрос позволяет герою двигаться дальше и дает надежду на обретение нового пространства для жизни и творчества уже вне пределов Родины. Но огромность и невосполнимость его потери делает художественную картину мира «Урании» двуплановой, потому что лирический герой, наряду с освоением нового пространства, мысленно все равно возвращается «туда, куда смотреть не стоит». Парадоксальность такого постоянного обращения вызывает контрасты восприятия лирическим героем Родины: так, в стихотворении «Пятая годовщина» ее пространства заключают в себе лишь отрицательные проявления деспотизма и враждебности человеку во всех сферах жизни – в политике, экономике, во взаимоотношениях между людьми, даже в природе. Выбор судьбы изгнанника как единственной возможности обрести свободу – как личную, так и творческую, – таким образом, становится для лирического героя осознанным. Но при этом он везде чувствует себя чужим и в памяти все равно возвращается назад, ощущая себя частью «той страны». Возникает и позитивный образ Родины, связанный для поэта с локусом Петербурга («Развивая Платона»).

Чуждость всему толкает лирического героя Бродского в «Урании» к постоянному движению, но из-за недоступности единственного места, которое он может назвать своим домом, эти скитания представляются бесцельными. Так возникает одна из ипостасей лирического героя – образ одинокого скитальца, который появляется в стихотворении «Квинтет». Художественная картина мира здесь воссоздает атмо­сферу духоты, что оборачивается почти физиче­ским ощущением творческого кризиса, потери ориентиров, страхом смерти.

Но лирический герой-поэт преодолевает все это благодаря появлению новой Музы – Урании. Обращение к ней («Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова») становится ключевым в художественной картине мира сборника. Бродский называет ее «Музой точки в пространстве», поэтому именно служение ей помогает лирическому герою-поэту обрести новое пространственно-временное положение, раскрываемое в стихотворении «К Урании». Космос Урании, ее стихия приближают поэта к чистому Пространству и чистому Времени, которые уже не связываются им только лишь с небытием. Мотив холода, как «откровение телу о его грядущей температуре», в художественной картине мира сборника не только интерпретируется как сопутствующее ощущение того, что «жизнь затянулась» и приближается конец земного пути, но и становится для лирического героя комфортной температурой, благодатной средой для творчества («Эклога 4, зимняя»). Этот холод вдохновения, творчество по законам Урании диктуют лирическому поэту новую, более сдержанную, тональность поэтического языка. Именно в таком «нижнем регистре» написаны исповедальное стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» и «Рим­ские элегии». Стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» – ключевое для понимания художественной картины мира поэзии Бродского периода «Урании». Главным в стихотворении является мотив благодарности за ниспосланные испытания. Смирение и сдержанность становятся основными чертами лирического героя-поэта. Но это не лишает художественную картину мира «Урании» трагизма: внешняя бесстрастность сочетается с крайним внутренним напряжением. Поэтому распространенное в бродсковедении утверждение о полном вытеснении лирического «я» из текстов стихотворений в зрелом и позднем творчестве поэта представляется нам спорным. На наш взгляд, не следует абсолютизировать этот художественный прием. Даже в тех случаях, когда лирический герой дан отстраненно, как просто «человек», или представлен через прием синекдохи: «тело», «мозг», «шаги» и т.д., он не утрачивает своих личностных характеристик. О персоналистичности сборника свидетельствует и то обстоятельство, что он – единственный, в котором Бродский отступает от своего традиционного композиционного принципа: начинать и заканчивать книгу «рождественскими» стихотворениями, знаменующими переход от личного к общечеловеческому.

Во втором параграфе «Состав и структура англоязычного сборника И. А. Бродского (Joseph Brodsky) “To Urania”» сравнивается художественная картина мира в русскоязычном сборнике «Урания» и его английском варианте «To Urania», что позволило выявить трансформации, связанные с другим порядком следования стихотворений внутри англоязычного сборника и изменением его состава. Сборник «To Urania» еще более персоналистичен в сравнении с его русским оригиналом, но в то же время исключение одних стихотворений и включение других (особенно это касается произведений, изначально написанных Бродским по-английски) направлено на усиление звучания онтологических тем. Эти трансформации рассчитаны на новую, англоязычную читательскую аудиторию.

Внимание автора уделяется именно тем стихотворениям, которые он выбрал для авторского перевода, что трактуется как указание на их особую значимость для создания художественной картины мира его поэзии. Это предположение подтверждается группировкой автопереводов внутри сборника «смысловыми гнездами», расположенными в сюжетообразующем порядке.

Кроме того, Бродский стремится создать актуальный для западного мира дополнительный интертекстуальный план с целью придания обобщенной многомерности описанию жизни «тех краев» (России). «Заколдованные дубы» в горах для англоязычного читателя ассоциативно связаны с традиционным в западноевропейской фольклорной и литературной традиции образом зачарованного леса, сонного царства; сады подобны эпическим всадникам. Приведем еще один характерный пример из стихотворения: «Там зелень щавеля смущает зелень лука./Жужжание пчелы там главный принцип звука. /Там копия, щадя оригинал, безрука».

Переводя строки об огородной грядке, Бродский превращает ее в метафору общества: «There weeds submit to green» (досл.: «там сорняки подчиняются зелени»). Само обозначение имеет в русском и английском языках дополнительную коннотацию – «зеленый», т. е. «незрелый» человек.

Вместе с этим и копия в автопереводе становится агрессивной и убивает оригинал: «A copy, sparing it soriginal, slays armless» (досл.: «копия, заменяя оригинал, убивает без рук»).

Это соотносится с многочисленными вариациями сюжетов об уничтожении человека его двойником (тенью – в «Удивительной истории Петера Шлемиля» А. Шамиссо, в сказке «Тень» Г.-Х. Андерсена, мистером Хайдом – в повести Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», портретом в романе О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» и т.д.).

Однако, безусловно, полноты, многогранности и «знакомости» картины мира, глубины чувства невосполнимости утраты и невозможности вернуться к родному миру в поэтическом творчестве – всего того, что составляет особое трагическое обаяние «Пятой годовщины» – в англоязычном переводе Бродскому достигнуть не удается. Это вполне объяснимо: речь идет о целом национально-культурном мире, воплотившемся в художественном восприятии поэта. В этом, несомненно, скрывается опасность – художественная картина мира произведения, не искаженная по сути, возможно, будет превратно понята англоязычным читателем. Развенчивая советский миф о «той стране», иронически обыгрывая реалии советской действительности, Бродский затеняет этим свою сокровенную любовь и тоску по родине. Но американский читатель, который, в соответствии с идеологическими штампами, воспринимал Советский Союз как главного врага, сосредоточит внимание на опровержении советского мифа о «тех краях» как бы в подтверждение «американского», абсолютно не поняв «странную» любовь поэта.

Очень плодотворным, с точки зрения достижения коммуникативной адекватности художественной картины мира в поэзии Бродского, может быть соотнесение авторских переводов стихотворений, взаимопроясняющих и дополняющих друг друга, что демонстрируется во втором подпункте третьего параграфа «Внутренние контекстуальные связи в образно-мотивной системе сборника “To Urania”» на примере анализа ряда стихотворений: «К Урании» («To Urania») и «Литовский ноктюрн» («Lithuanian Nocturne»), «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» («May 27, 1980») и финальной двенадцатой «Римской элегии» («Roman Elegies»). В случае с первой парой стихо­творений одно помогает глубже понять художественную картину мира другого. Что же касается важнейшего для художественной картины мира всей поэзии Бродского стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» («May 27, 1980»), то анализ проблем его коммуникативного восприятия показал, что они связаны с неправильной трактовкой основного настроения произведения. Его смысл изначально не состоит в стремлении Бродского к самогероизации, лирический герой не выказывает гордыню. Наоборот, поэт в свой сорокалетний юбилей подводит итог прожитых лет, принимая все испытания, которые выпали на его долю, с благодарностью именно за такую судьбу. Непонимание англоязычным читателем подобной благодарности за трагические события в жизни поэта, возможно, обусловлено различием их менталитета и исторического опыта России и Запада ХХ в. Кроме того, причина и в невозможности обратиться к той грани русской литературы, которая основана на православной традиции смирения и благодарности даже за несчастье. Преодолеть возникшие трудности в отношении восприятия «May 27, 1980» помогает соотнесение с двенадцатой «Римской элегией», где мотив благодарности представлен более развернуто. Таким образом, делается вывод о возможности адекватного коммуникативного восприятия художественной картины мира поэзии Бродского в авторских переводах, однако для этого англоязычный читатель должен проделать определенный путь.

В авторских переводах Бродского мы не всегда можем наблюдать эквивалентную смысловую адекватность художественной картины мира оригиналу. Дело в том, что многие произведения при переводе не просто передаются на другом языке, а подвергаются авторской переработке. Это, например, касается стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку…».

Однако в «To Urania» существуют еще более яркие случаи, которые демонстрируют развитие мотивов и образов в авторском переводе, когда поэт, словно вдохновленный своим собственным произведением, решает продолжить стихотворение. В «Квинтете» («Sextet») художественная картина мира значительно трансформируется из-за добавления еще одной части, изначально написанной поэтом по-английски: атмосфера духоты, вызывающая у лирического героя-скитальца ощущение духовной тоски, сопровождающей творческий кризис, осознание бесцельности своего пути в новой, шестой, части преодолеваются стоическим принятием своей судьбы, победой над страхом смерти, который отметается «решительным “нет”» («Most resolutely not!»). Поэт начинает осваиваться в новом пространстве: «but to know the place for the first, the second,/and the umpteenth time!» (досл.: «О, но познать место в первый раз, во второй раз/и энное количество раз!»). Это преодоление своего страха вызывает просветление. Ограниченная невидимыми рамками, душа расширяется вместе с ними и постигает откровение сути бытия, которое позже развивается и переосмысляется в мотив благодарности за все: «Petulant is the soul begging mercy from/an invisible or dilated frame./Still, if it comes to the point where the blue acrylic/dappled with cirrus suggests the Lord,/say, «Give me strength to sustain the hurt,»/and learn it by heart like a decent lyric» (досл.: «Нетерпелива душа, просящая пощады у/ невидимой расширенной рамы./Тем не менее, если она достигает точки, где голубой акрил,/ испещренный перистыми облаками, предполагает Бога,/ скажи: “Дай мне силы перенести потерю”,/ и выучи это наизусть как сдержанный текст лирического стихотворения»).

Лирический герой обращается к небесам («голубому акрилу»), туда, где, по представлениям людей, обитает Бог, т.е. лирический герой интуитивно чувствует присутствие какого-то высшего существа, у которого он просит помощи и сил перенести потерю родины, родных, любимой, самой жизни. Повторение этой молитвы должно быть произносимо как заклинание. Особенно важен тон – сдержанный (как и в «Литовском ноктюрне», где Муза советует голосу поэта сдержанность). Люди, которые забыли поэта еще при жизни, изгнали его из родной страны, теперь словно получают свободу забыть о том, что «твоя совесть на самом деле накопила» («your conscience indeed amassed»), т.е. их совесть освобождается от своего скрытого груза. Но последние строки о рыбе возвращают образ лирического героя повторением его овала: «And a fish that prophetically shines with rust/will splash in a pond and repeat your oval» (досл.: «И рыба, которая пророчески светит ржавчиной/ плеснет в пруду и повторит твой овал»). Характерно, что образ рыбы в христианской мифологии выступает символом Христа. Так опять поэт утверждает равенство человека, пережившего горечь грандиозных потерь, Богу.

В четвертой главе «Англоязычные стихи И. А. Бродского в художественной картине мира его поэзии» рассматриваются стихотворения из сборников «To Urania» и «So Forth», изначально написанные Бродским по-английски. Подобный опыт характерен для творчества поэта-билингва, и его необходимо включать в общую художественную картину мира.

Выбор языка, несомненно, объясняется прямым адресатом – англоязычным читателем. С этим же связано и смысловое содержание, апеллирующее к проблематике западного мира. Русскоязычная поэзия Бродского наполнена перекличками с русской, английской, польской литературами. Англоязычные стихи также включают ряд аллюзий и реминисценций, однако непосредственная связь устанавливается только лишь с английской и американской литературами.

Пространство, в котором происходит действие большинства анг­лоязычных стихотворений Бродского, определено вполне конкретно – Белфаст, Манхеттен, Рио, кафе «Рафаэлла». Это придает произведению особую атмосферу и магнетизм реальности, однако при этом не делает смысл «узким» благодаря «широте» взгляда поэта. Данное пространство не враждебно лирическому герою, но и своим до конца он себя в нем не ощущает – он остается странником. Его взгляд на этот мир, на его обитателей, их проблемы – это взгляд со стороны, но в то же время лирический герой не остается к нему безучастным.

Часто стихотворения отличаются близостью к музыке, песне, что автором подчеркнуто в их названиях: «Blues» («Блюз»), «Rio Samba» («Рио Самба»), и эта экспликация очень важна, т. к. сразу же ориентирует внимание читателей на восприятие стихотворного текста в единстве с определенной мелодией.

Тем не менее необходимо отметить, что элементы художественной картины мира, характерные для творчества поэта, проявляются и в англоязычном воплощении: соблюдение рифмы, определение судьбы местом; противопоставление Урании и Клио; отстраненность лирического героя от окружающей действительности; трагизм любви и попытка удержать связь с возлюбленной; роль вещного мира в раскрытии темы жизни и смерти – «after life» (после жизни); игра слов – значения и звучания.

Бродский не перевел свои английские стихи на русский язык, что еще раз подчеркивает, что изначально поэт не предназначал их читателям из России. В главе особое внимание было уделено переводам В. Куллэ стихотворений «Belfast Tune» («Мелодия Белфаста»), «Blues» («Блюз»), «Rio Samba» («Рио Самба»), «Tцrnfallet» («Tцrnfallet»), «To My Daughter» («Моей доче»), выполненным, как показал анализ, с сохранением рифм и ритма, а также тональности и образности оригиналов (за исключением отдельных неточностей). Существование переводов открывает русскоязычному читателю доступ к этим стихотворениям и дает возможность включить их в целост­ную художественную картину мира, созданную в творчестве поэта.

Дальнейшее исследование стихотворений Бродского, изначально написанных по-английски, определяется как перспектива научной работы.

В заключении диссертации подводятся итоги проведенного исследования, которые легли в основу положений, выносимых на защиту.

1. Смирнова, А.Ю. «Духовное» и «вещное» в ранней лирике И.А. Бродского / А.Ю. Смирнова // Изв. Самар. науч. центра РАН. – 2011. – Т. 13. № 2 (40). – С. 454–457.

2. Смирнова, А.Ю. «Часть речи» («A Part of Speech»). К проблеме автоперевода / А.Ю. Смирнова // Изв. Сарат. ун-та. Новая серия. – 2011. – Т. 11. Сер. : Филология. Журналистика. Вып. 2. – С. 69–73.

3. Смирнова, А.Ю. Образ души в стихотворении И.А. Бродского «Теперь всё чаще чувствую усталость» (1960) и его перевод на английский язык Дж. Клайном / А.Ю. Смирнова // Вектор науки ТГУ. – 2012. – № 2 (20). – С. 106–109.

4. Смирнова, А.Ю. Автоперевод как создание нового произведения (на примере стихотворения И.А. Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку» и его автоперевода («I have braved, for want of wild beasts steel cages») / А.Ю. Смирнова // Лингвометодические проб­лемы преподавания иностранных языков в высшей школе : межвуз. сб. науч. тр. – Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2010. – Вып. 7. – С. 132–137.

5. Смирнова, А.Ю. Эволюция творчества И.А. Бродского в контексте особенностей авторского перевода / А.Ю. Смирнова // Анализ и интерпретация художественного произведения : материалы XXXII зо­нальной конференции литературоведов Поволжья. – Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2010. – С. 204–207.

6. Смирнова, А.Ю. Основные мотивы цикла «Часть речи» И.А. Брод­ского и их звучание в авторском переводе «A Part of Speech» / А.Ю. Смирнова // Междисциплинарные связи при изучении литературы : сб. науч. тр. – Саратов : Изд. центр «Наука», 2010. – Вып. 4. – С. 196–201.

7. Смирнова, А.Ю. «Мотив Белфаста» И. Бродского и его звучание в русскоязычном переводе В. Куллэ / А.Ю. Смирнова // Изучение литературы в вузе : учеб. пособие. – Саратов: Изд. центр «Наука», 2012. – Вып. 7. – С. 81–86.

8. Смирнова, А.Ю. Воплощение сюжета сборника И. А. Бродского «Новые стансы к Августе» в англоязычных переводах // XXXIII зо­нальная конференция литературоведов Поволжья : сб. науч. тр. и метод. материалов. – Саратов, 2012. – С. 253–260. – URL: https://www.sgu.ru/files/nodes/87868/sbornik_XXXIII_konf.pdf.

СМИРНОВА Анна Ювенальевна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ПОЭЗИИ И.А. БРОДСКОГО
И ЕЕ ТРАНСФОРМАЦИЯ В АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ПЕРЕВОДАХ

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Подписано к печати 5.03.13. Формат 60´84/16. Бум. офс.
Гарнитура Times. Усл. печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,5. Тираж 110 экз. Заказ .
Издательство ВГСПУ «Перемена»

Типография издательства ВГСПУ «Перемена»