Голон, Анн и Серж. Анжелика в Берберии: Роман: Пер. [с англ.] / Худож. А. Васильев. Минск: Ураджай, 1992. 384 с.: ил.; 20,5 см. 200 000 экз

Анн и Серж Голон

Единственное, что друзья Дегре ставили ему в вину, — это его холостяцкую жизнь. Рядом с человеком такой приятной наружности, по праву рождения принадлежащего к лучшему обществу, должна быть дочь какого-нибудь рассудительного, бережливого купца. Немало подобных девиц, подготовленных именно к такому браку строгими матерями и суровыми отцами, жило в тех самых домах, мимо которых он проезжал по пути в Сен-Жерменское предместье. Однако Дегре, очаровательный в своей чопорности, не торопился, как видно, менять образ жизни. Слишком много ярко разодетых женщин и слишком много подозрительных личностей бывало в его приемной бок о бок с представителями высшего дворянства и обладателями самых высоких титулов в королевстве.

Колеса кареты с грохотом выкатились из колеи на середину улицы, и подковы лошадей высекали искры, когда кучер пытался направить их прямо. Многочисленные прохожие, бездельничающие в жарких сумерках, раболепно прижимались к стенам домов — все, за исключением одной женщины в маске, которая, казалось, дожидалась, когда карета поравняется с ней. В этот момент она наклонилась к окну, широко раскрытому из-за жары.

— Лейтенант Дегре, — кокетливо произнесла она, — позвольте проехаться рядом с вами и поболтать несколько минут.

Полицейский, оторвавшись от раздумий над результатами последнего расследования, повернулся к ней с сердитым выражением лица. Ему незачем было просить ее приподнять забрало — он сразу узнал Анжелику.

— Опять вы? — прорычал он. — Или вы не понимаете, что вам говорят? Я, кажется, сказал вам, что больше не желаю вас видеть.

— Да, — ответила она. — Но это очень, очень важно, и вы — единственный, кто может помочь мне. Я не хотела обращаться к вам и долго размышляла, прежде чем решиться на это. Но во всем мире вы, кажется, единственный человек, который может помочь мне.

— Я говорил, что больше не желаю вас видеть, — повторил Дегре сквозь зубы. Такая вспышка была для него необычной. Как правило, он скрывал свои чувства за сухостью и холодным безразличием, которое сейчас изменило ему.

Анжелика не ожидала такого взрыва. Она испугалась, что он может просто умчаться прочь, потому что она нарушила свое обязательство не беспокоить его; потом она решила, что то, что она узнала от короля, достаточно необычно, чтобы тронуть жесткое сердце Дегре, — если только он еще любит ее. Он был ей нужен. Тем не менее она не была очень удивлена, дважды посетив его отель и услышав, что «его нет дома» и что он вряд ли когда-нибудь примет ее. Поэтому она поджидала удобного момента, чтобы обратиться к нему непосредственно. Она была убеждена, что он прислушается к ее мольбе и сделает ей одолжение.

— Это очень важно, Дегре, — упрашивала она его. — Мой муж жив...

— Я сказал, что не желаю видеть вас, — повторил Дегре в третий раз. — Жив ли ваш муж или нет, у вас достаточно любовников, чтобы вы не страдали от скуки. А теперь — отойдите от дверцы. Лошади могут рвануть.

— Я не отойду, — настаивала Анжелика. — И чтобы я отпустила вас, не заставив выслушать меня, лошади должны протащить меня по мостовой.

— Отойдите от дверцы! — голос Дегре звучал угрожающе. Схватив стоявшую рядом с ним трость, он с силой ударил набалдашником по пальцам, сжимавшим низ окна. Анжелика вскрикнула от боли. Карета рванулась вперед.

Анжелика упала на колени. Водонос, наблюдавший всю сцену, подбежал к ней, когда она пыталась подняться на ноги, и принялся отряхивать ее платье.

— Это не для тебя, милашка, — сказал он. — Только не огорчайся. Не всегда же ловить крупную рыбу. Но говорят, что он любит хорошеньких девушек, так что у тебя еще есть шанс. Ты просто выбрала неудачное время. А не выпить ли нам по стаканчику воды? Поднимается буря, в это время все хотят пить. У меня свежая, чистая вода. Всего шесть грошей за стакан.

Анжелика пошла прочь, не отвечая. Неуступчивость Дегре глубоко уязвила ее. «Уму непостижимо, — думала она, — как эгоистичны люди». Очевидно, он хотел помучить себя, предавая свою любовь к ней полному забвению, но тем не менее он мог бы сделать еще одно маленькое усилие, особенно когда она находится в таком отчаянном положении — никто не повернется к ней, никто не поможет ей найти выход.

А Дегре — единственный, кто может помочь. Он знает ее со времени суда над Пейраком; он имел к нему непосредственное отношение. Его образ мышления, присущий полицейскому, поможет ей отделить факты от выдумок, составить какую-то версию, на основе которой можно было бы строить дальнейшие поиски. Возможно, он даже знает что-нибудь об этом необычном повороте событий. В глубинах его памяти и в бумагах, хранящихся в запертых комнатах, наверняка содержится масса секретов. Кроме того, хотя она и не позволяла себе думать об этом, но она нуждалась в Дегре, чтобы освободиться от бремени ужасной тайны, чтобы не оставаться наедине со своими, быть может, безумными надеждами — призрачными мечтами, с легкостью исчезающими под ледяным ветром сомнений. Если бы только она смогла поговорить с ним о прошлом и о будущем, которое маячило перед ней как смерч, быть может, скрывавший ожидающее ее счастье.

— Вы прекрасно знаете, что кое-кто поджидает вас на горизонте вашей жизни. Вы не должны прекращать поисков, — вот что говорил ей Дегре когда-то давно. И вот теперь он так жестоко отрекся от нее. Ее рот скривился от разочарования.

Она шагала быстро, потому что одолжила у Жавотты юбку и летнюю шаль, чтобы не выделяться в толпе, пока ей придется подстерегать, когда Дегре покинет свой дом. Она простояла в ожидании три долгих часа — и ради чего!

Приближалась ночь, и улицы пустели. Пересекая Пон-Нёф, Анжелика резко обернулась. Двое мужчин, которые, как она заметила, уже несколько дней ошивались возле ее дома, следовали за ней. Возможно, это было простым совпадением, но только Анжелика не могла понять, с чего это краснолицему бездельнику, пялившему глаза на Ботрелле — она сама видела его, вздумалось именно в этот момент погулять в предместье Сен-Жермен и в Пон-Нёф.

«Быть может, поклонник?» — подумала она и огорчилась от этой мысли. Если так будет продолжаться и дальше, она поручит Мальбрану заставить его попытать счастья в каком-нибудь укромном уголке.

Около Дворца юстиции она наняла крытые носилки, которые доставили ее к калитке принадлежащего ей фруктового сада, выходившей на набережную Целестинок. Она прошлась по тротуару, опьяненная запахом еще зеленых плодов, которые свисали с ветвей залитых серебристым светом деревьев, миновала готический источник с горгульями и поднялась по лестнице.

Одинокая лампа горела в гостиной около секретера из черного дерева и перламутра. Устало вздохнув, она села в кресло и сбросила комнатные туфли с ноющих и горячих ног. Она совершенно выдохлась от ходьбы по неровным мостовым в теплых башмаках из толстой кожи, одолженных ею у горничной.

«Я утратила свою былую выносливость, — подумала она, — но ведь мне еще предстоит трудная дорога», — она разволновалась при мысли о будущем, увидев себя на плохой дороге, бедной и босой, странствующей в поисках любви и утраченного счастья. — «Я должна идти», — сказала она себе. — «Но куда?»

Потом ее мысли вернулись к документам, которые передал ей король, — к нескольким листам пожелтевшей от времени бумаги, пестрящим печатями и подписями. Они были единственным надежным подтверждением невероятной истории, которую она услышала от короля. Каждый раз, когда ей казалось, что все это произошло во сне, она снова перечитывала записи о том, как мэтр Арно де Кали-стер, лейтенант королевских мушкетеров, получил от самого короля приказ, который поклялся сохранить в тайне. Там перечислялись шестеро мушкетеров, которых он отобрал себе в помощники, — все они были известны своей преданностью королю и нелюдимым нравом. Поэтому ни к чему было отрезать им языки, как это сделали бы в прежние времена.

На другом листе мэтр Калистер скрупулезно перечислял расходы, связанные с выполнением возложенного на него поручения:

За аренду кабачка «Голубая Гроздь» в утро казни — 20 ливров;

Его хозяину, мэтру Жильберту, за молчание — 30 ливров;

Стоимость трупа из морга, который сожгли вместо осужденного — 10 ливров;

Людям, доставившим труп, за молчание — 20 ливров;

За тележку и за молчание — 50 ливров;

За лодку с сеном, в которой осужденного вывезли из Парижа от ворот Сен-Ландри — 10 ливров;

Закрыть рот лодочникам — 10 ливров;

Сыщикам, которые должны были выследить осужденного после побега (здесь сердце Анжелики начинало бешено колотиться) — 5 ливров;

Фермерам, которых наняли сыщики и которые помогали искать тело в реке, — за молчание — 10 ливров.

Итого — 165 ливров

Анжелика отложила лист со скрупулезными расчетами Арно де Калистера и углубилась в составленный им подробнейший отчет:

«...К ночи лодка, в которой мы везли осужденного, остановилась ниже Манта и была привязана у крутого берега. Все мы немного отдохнули. Я остался сторожить осужденного, который не подавал признаков жизни с того момента, как мы приняли его из рук палача. Нам пришлось нести его через весь тоннель от погреба в кабачке «Голубая Гроздь» до воды. С тех пор он лежал под сеном, тяжело дыша.»

Анжелика представила его огромное тело, одетое в похожую на саван белую одежду осужденного.

«Перед тем, как лечь спать, я спросил, не нужно ли ему чего-нибудь. Казалось, он не слышал меня».

На самом деле мэтр Калистер, закутываясь в свой плащ, чтобы «чуточку поспать», ожидал увидеть утром своего пленника скорее мертвым, чем живым. Но случилось иначе.

Анжелика расхохоталась. Она не могла представить себе Жоффрея де Пейрака немощным, умирающим или мертвым. Это было немыслимо. Нет, она видела его таким, каким он был перед самым концом, — каждый его мускул был готов к действию, хотя тело было измучено, всей душой он отказывался верить в смерть, дерзко решившись играть роль до конца. Он обладал изумительной силой воли. Она знала, что он способен на такое — и еще на большее.

Наутро они нашли только глубокий отпечаток его огромного тела в сене. Ей было жаль стража, который, должно быть, решил, что наблюдение за умирающим не требует особой бдительности, и, сломленный усталостью, поддался увещеваниям богини дремоты.

«Исчезновение заключенного совершенно необъяснимо. Как мог человек, который не в силах был открыть глаза, незаметно выскользнуть из лодки? И что могло произойти с ним после этого? Даже если он сумел выбраться из лодки, как он мог не привлечь к себе внимания — полуголый и полуживой?»

В поисках беглеца они немедленно прочесали местность, подняли крестьян, наняли сыщиков, чтобы те выслеживали его выше и ниже по течению реки. В конце концов они пришли к выводу, что осужденный нечеловеческим усилием выбрался из лодки, но был подхвачен водой и, не в силах бороться с течением, утонул.

Позже, однако, какой-то крестьянин заявил, что прошлой ночью у него со стоянки был угнан ялик. Лейтенант мушкетеров не пренебрег этим сообщением. Ялик обнаружили около Поршвиля. Они прочесали весь район, спрашивая всех жителей, не встречали ли они худого хромающего человека, бродящего где-то поблизости. Некоторые отвечали утвердительно и привели мушкетеров в маленький монастырь, скрытый среди тополей, настоятель которого несколько дней назад приютил одного из прокаженных, которых до сих пор можно встретить в здешних местах, — жалкое создание, покрытое язвами, скрывающее свое лицо под грязными тряпками. Они спросили, был ли прокаженный высокого роста? Хромал ли? — Может быть — память у монаха слабовата. — А голос у него красивый, необычный для бродяги? — Нет, он был немым, и единственным звуком, который он издавал, было грубое рычание, предупреждающее о приближении прокаженного. Настоятель напомнил ему, что он обязан найти ближайший лепрозорий, и прокаженный не отказывался. Он забрался в повозку вместе с настоятелем, но ухитрился ускользнуть из нее, когда они ехали лесом.

Еще раз они услышали о нем вблизи Сен-Дени, в предместьях Парижа. Но был ли это тот же самый прокаженный или кто-то другой? По настоянию Арно де Калистера, которому король предоставил чрезвычайные полномочия, была поднята вся парижская полиция. В течение трех недель после побега ни одна повозка не могла въехать в ворота Парижа без тщательной проверки находящегося в ней сена, а всех пеших и конных внимательно обмеряли и проверяли.

Досье, которое перелистывала Анжелика, было заполнено рапортами какого-то склонного к писательству сержанта из сторожей, который докладывал, что в такой-то день он задержал «старика с хромой ногой, но коренастого и не красавца, однако и не урода...» или дворянина в маске, «которого пришлось освободить, потому что он пустился в какое-то любовное предприятие и совсем не был хромым» — и так далее, и так далее.

Бродячий прокаженный остался неузнанным, хотя весь Париж знал, кто он, и трепетал перед ним. Он был похож на дьявола. Особенно ужасно было его лицо, хотя он всегда носил саван или нечто вроде монашеской одежды с капюшоном. Полицейский, поймавший его как-то ночью, не осмелился поднять этот капюшон, и привидение исчезло, прежде чем он сумел позвать патруль.

Потом слухи о бродячем прокаженном вдруг прекратились. В тростниковых зарослях пониже Манта, у Гассикура, было найдено тело мужчины, утонувшего по меньшей мере месяц назад. Труп уже начал разлагаться, и все, что можно было сказать об утопленнике, — это что он был большого роста.

Облегченно вздохнув, лейтенант Калистер заметил в письме королю, что он уже предвидел такую развязку этой истории — единственно возможную развязку. Своим побегом он лишил себя покровительства короля, который в последний момент спас его от костра. Бог наказал его за дерзость, уготовив ему конец в ледяной речной воде. Как всегда, все, что ни делается, — все к лучшему.

«Нет, нет, — не верила Анжелика, — не может быть!»

В ужасе она отказывалась верить концу этой истории, предпочитая строить свои надежды на нескольких строчках, добавленных к отчету судьей из Гассикура, который обследовал тело: «Несколько обрывков черной сутаны еще сохранилось на его плечах».

Осужденный, бежавший из лодки, был одет только в белый саван. Однако Арно де Калистер подчеркнул в своем собственном отчете слова «Описание утонувшего человека точно совпадает с вверенным нам человеком...»

— А как же белый саван? — произнесла Анжелика вслух?

Она принялась защищать эти слабые надежды от малейших сомнений. Потом ее объял ужас. Быть может, солдаты переодели осужденного в черную сутану, прежде чем нести его через тоннель к лодке, которая должна была увезти их из Парижа?

— Если бы только я могла найти этого Арно де Калистера или кого-нибудь из его людей и спросить у него! — произнесла она. Анжелика порылась в памяти, но не смогла припомнить, чтобы ей приходилось слышать это имя при дворе. Тем не менее было не так уж сложно разузнать, что сталось с бывшим лейтенантом королевских мушкетеров. Со времени этих событий прошло четырнадцать лет! Кажется, совсем немного, а сколько жизней она прожила с тех пор! Из глубокой нищеты она поднялась к вершинам богатства. Она вышла замуж еще раз. Она завладела сердцем короля. А теперь все это исчезло, как сон.

На доске секретера лежало раскрытое письмо мадам де Севинье:

«Дорогая моя, почти две недели вас не видно в Версале, и люди начинают удивляться. Никто не знает, что и думать. Король мрачен. Что-то будет?..»

Анжелика пожала плечами. Она в самом деле оставила Версаль и не собирается возвращаться. Никогда! Призраки кружились возле нее, но она не обращала на них внимания, сосредоточив все свои мысли на воссозданной ее воображением тяжелой лодке у обледеневшего берега реки давней зимней ночью.

Итак, она вернулась к жизни. Она забыла о своем теле, принадлежавшем многим мужчинам; о своем лице — чуде косметического искусства, привлекшем внимание короля; обо всех отметинах тяжелой судьбы. Она чувствовала себя чудесным образом очистившейся, сохранившей безграничную наивность своих двадцати лет — совершенно новой женщиной с изумрудно-зелеными глазами, очаровательно нежной и не думающей ни о ком, кроме него...

— Вас спрашивают, — перед ее глазами неожиданно возникла седая голова Мальбрана. Вас спрашивает мужчина, — повторил он.

Какое-то время она колебалась, вдруг сообразив, что, должно быть, задремала, сидя на скамеечке для ног и обняв руками колени. Войдя через дверцу, скрытую под гобеленами, старик разбудил ее. Она провела рукой по лбу.

— Что? А! Да... мужчина... какой мужчина? Который час?

— Три часа утра.

— И вы говорите, меня спрашивает мужчина?

— Да, мадам.

— Привратник впустил его в такой час?

— Он обошелся без привратника. Он вошел не в дверь, а в окно. Иногда я оставляю свое окно открытым, и он забрался в него по водосточному желобу.

— Мальбран, вы смешите меня. Если это вор, то вы знаете, что с ним делать.

— На самом деле вышло по-другому. Это он «знал, что делать» со мной. А потом он стал уверять меня, что вы ждете его, и я дал себя уговорить. Он наверняка из ваших друзей, мадам. Он дал мне массу доказательств этого.

Анжелика нахмурилась. Еще одна дикая история. Потом она вспомнила о человеке, вроде бы преследовавшем ее последнюю неделю.

— Как он выглядит? Высокий или низкий? Краснолицый?

— Нет, конечно! Он выглядит, как дворянин. Но трудно сказать, как он выглядит, потому что он в маске. Шляпа надвинута на брови, и он закутан в плащ так, что виден один нос. Но если хотите знать мое мнение, мадам, это важная особа.

— А если так, почему он забирается в чужой дом как вор? Ладно, Мальбран, приведите его, но будьте настороже.

Вопреки своему желанию, сгорая от любопытства, Анжелика дождалась, пока в дверном проеме показалась фигура, — и без колебаний узнала его.

Глава 2
— Вы!

— Да, это я, — ответил голос Дегре.

Анжелика сделала знак старику:

— Можете оставить нас.

Дегре скинул шляпу, снял маску и плащ.

— Ну и ну, — сказал он, взял протянутую ему руку и поцеловал кончики пальцев. — Это в оправдание за мою недавнюю грубость. Надеюсь, я сделал вам не очень больно?

— Вы чуть не раздробили мне пальцы своей тростью, грубиян. Должна сказать, что я не понимаю вашего поведения, месье Дегре.

— Ваше понять не легче — и согласиться с ним тоже, — ответил чиновник. Он пододвинул стул и уселся на него верхом. На Дегре не было ни официального парика, ни обычного строгого костюма. Одетый в поношенное пальто, в которое он наряжался, отправляясь в тайные экспедиции, Дегре выглядел как типичный полицейский.

Анжелика тоже была одета как простолюдинка и сидела, скрестив перед собою босые ноги.

— Вы действительно явились в такое время, чтобы повидаться со мной? — спросила она.

— Да.

— Значит, вы обдумали свое неоправданное обращение со мной и не смогли дождаться рассвета, чтобы принести извинения?

— Это ужасно важно, Дегре.

— Разумеется, важно. Уж я вас знаю. Ничто не заставит вас побеспокоить полицию шутки ради. С вами всегда приключается что-то важное — то вас чуть не убивают, то вы готовы покончить с собой, то вы решили вовлечь королевское семейство в дьявольский скандал, то вы не повинуетесь Папе. Откуда мне знать?

— Дегре, вы никогда не заставали меня врасплох.

— Это меня и возмущает. Вы никогда не оказывались замешанной в дурацкие истории, неприличные для уважающей себя женщины. У вас вечно что-то вот-вот случится, но каждый раз — ничего серьезного. Когда имеешь дело с вами, не нужно ничего делать — приходится лишь молиться о том, чтобы не опоздать. И вот, как видите, я здесь — и тоже вовремя.

— Дегре, не сможете ли вы помочь мне еще раз?

— Посмотрим, — сказал он мрачно. — Сначала, скажите, о чем речь.

— Почему вы вошли через окно?

— Не делайте вид, будто не знаете, почему. Разве вы не заметили, что уже неделю как за вами следит полиция?

— Следит полиция? За мной?

— Конечно. Составляются подробнейшие отчеты о том, куда выходит и откуда приходит мадам дю Плесси-Белльер. Нет в Париже такого угла, куда вы могли бы забраться, обойдясь без двух или трех ангелов-хранителей. Каждое ваше письмо будет выкрадено и внимательно прочитано, прежде чем оно попадет по назначению. У всех ворот города вас поджидают сторожа. В какую бы сторону вы ни направились, вам не сделать и ста шагов без сопровождения. Весьма высокопоставленный офицер персонально отвечает за ваше присутствие в столице.

— Кто же это?

— Заместитель самого господина де Ла Рени, некто Дегре. Быть может, вам приходилось о нем слышать?

— Вы хотите сказать, что вам приказано следить за мной и препятствовать моему выезду из Парижа? — удивилась Анжелика.

— Вот именно. Как вы можете понять, в таких обстоятельствах я не мог открыто принять вас. Я едва отделался от вас, сидя в карете на глазах у тех, кого сам же поставил следить за вами.

— Кто дал вам это унизительное поручение?

— Король.

— Король? Почему?

— Его величество не посвятил меня в это дело, но вы сами должны догадываться, почему, не так ли? Я знаю лишь одно: король не хочет, чтобы вы покидали Париж. Я должен действовать в соответствии с этим. Во всем остальном — чем я могу быть вам полезен? Что изволите приказать вашему верному слуге?

Анжелика нервно зажала ладони между колен. Итак, король не доверяет ей! Он не допускает и мысли, что она ослушается его, но удерживает ее силой до тех пор... до тех пор, пока она не уступит его желанию. Но этому не бывать!

Глядя на нее, Дегре думал, что в этом простом платье, босая, она похожа на птицу, лихорадочно оглядывающуюся в поисках выхода из ловушки. Золоченая клетка, в которой она жила в роскоши, казалась неподходящим местом для этой женщины, отвергшей роскошные наряды. В самом деле, она отделалась даже от своей обычной манерности и казалась чужой в обстановке, которую сама же для себя создала. Внезапно она до того напомнила Дегре одинокую маленькую босоногую пастушку, что он растрогался. Он отбросил пришедшую ему в голову мысль, что она не создана для этого мира, что все это — лишь недоразумение.

* * *

Анжелика пристально рассматривала его в мягком свете ночника.

— Вы хотите помочь мне? — повторила она.

— Да, при условии, что вы перестанете строить глазки и будете соблюдать дистанцию. Оставайтесь на месте, — приказал он, когда она сделала движение в его сторону. — Сейчас не время для удовольствий. Не мучьте меня напрасными надеждами, — Дегре вытащил трубку и погрузил ее в кисет. — Продолжайте, дорогая, рассказывайте мне все.

Анжелике нравилась его манера говорить с ней — будто он был ее исповедником. Так ей было легче.

— Мой муж жив, — сказала она.