СОПРОТИВЛЕНИЕ МАТЕРИАЛА
Я врезался в возраст учета
Не сдавшихся возрасту прав,
Как в город из-за поворота
Железнодорожный состав…
А.Тарковский
Год 2014, июль, четверг, утро. Из окна кухни, где стол с компьютером, за стеной зелени едва просматривается дом напротив. Двор, поросший травой и большими кленами, режет серая диагональ асфальтовой дорожки, по которой люди двигаются налево к проспекту Жукова и направо, в жилой массив. Взор мой ловит у деревьев за дорожкой скамейку, облюбованную двумя дамами. Расположив ингредиенты на целлофановом пакете, они выпивают и закусывают, ведя визгливую беседу.
- В это время, приняв по разу, мы упражнялись с дружком в иронии, а пока расслабляли разумы, апокалипсис проворонили.
Степень их потасканности и песьи модуляции впечатляют даже отсюда. Вполне вероятно, что не так уж они и стары, просто давно и регулярно квасят, что не может не отразиться на облике.
- С утра выпил – весь день свободен. А она, жизнь, все текёт меж пальчиков паутинкой тонкою, и чем больше проходит – тем меньше остается в запасе.
Все задумываются об этом рано или поздно, не оттого что умные, а потому, что приходится. С одной стороны популярен тезис о том, что человек – это звучит гордо. Но Микеланджело, например, так сказал о себе в определенном возрасте: - Я нищая падаль, я пища для морга…
Хотя он, быть может, как гений и ощущал острее других физическое несовершенство старости, и это угнетало его? Не знаю. Слишком многих сегодня оно не угнетает, скорее наоборот. Летом на нудистских пляжах Серебряного бора, чем отвратительней с виду отморозок, тем более непринужденно он обнажается и фланирует по окружающей среде.
Комплекс полноценности, однако. Никакой, в лопатки им дышло! – философской горечи, типа:
- И пока свой путь бесчеловечный над землей вершит парад планет, сквозь меня просвечивает вечный, но меня не помнящий скелет.
Когда-то в институте была у нас такая легендарная дисциплина – сопромат, которой не то чтобы боялись, но сильно уважали. Это отразил даже студенческий фольклор в виде трех юморных законов. Первый: где тонко, там и рвется. Второй, с легким оттенком брутальности, о вращательном моменте пары сил: была бы пара – момент найдется. И третий, актуальный до невозможности, только мало кто врубается в него смолоду: всякое сопротивление временно.
Чудные умозаключения возникают, когда примеряешь сегодня, в шестьдесят шесть лет отроду, эту шуточку к себе и окружающим.
- Дай побыть счастливым - хоть миг, хоть час, хоть куда укрыться от вечной дрожи, убежать от жизни, забыть, что нас ожидает то же.
В жизни человека всегда есть две взаимоисключающие тенденции. С одной стороны мы желаем непрерывных изменений, постоянного развития, как там? - посадить дерево, написать книгу, дом соорудить в каком-нибудь заштатном Майями, вырастить умных детей, счастливых внуков и так далее.
С другой стороны, сами мы хотим при этом оставаться физически неизменными, такое стремление особо присуще прекрасному полу. Недаром классик резанул, как по живому, лет триста тому назад: - Преисподняя для женщин – это старость.
И если в смысле одном время работает как бы на информационное обогащение и развитие личности, то в том, что касается «харда», материальной оболочки (в древней Индии ее обозначали термином «деха», плоть) – исключительно против. И оно, время это, идет очень быстро, после пятидесяти ускоряясь до тошноты.
- Сколько лиц дорогих канет в ветре бессонном, сколько нитей тугих оборвётся со стоном. Ни в глаза поглядеть, ни губами коснуться – всё лететь и лететь без надежды вернуться.
- Но время шло и старилось. И рыхлый, как лед, трещал и таял кресел шелк.
Каким бы не был человек - бедным, богатым, успешным по жизни или неудачником, известным миру гением либо нулем без палочки, каждому приходится противостоять времени в одиночку. Собственно, начинается это с момента рождения, но до какого-то возраста процесс субъективно незаметен, хотя энтропия системы непрерывно нарастает.
- Старение! Здравствуй, мое старение! Крови медленное струение. Некогда стройное ног строение мучает зрение. Я заранее область своих ощущений пятую, обувь скидая, спасаю ватою. Всякий, кто мимо идет с лопатою, ныне объект внимания.
Достаточно рано, будучи студентом, я впервые ощутил необъяснимое беспокойство, тем более странное, что посетило оно меня на Голубовских камнях Алушты, в разгар летнего дня, когда мы купались, загорали, пели под гитару и были абсолютно счастливы. Жизнь прекрасна и удивительна, жизнь бьет ключом, все впереди. Но вдруг на какой-то миг ослепительный день померк, и я ощутил буквально всем нутром, как бездарно и невозвратимо уходит время.
- Где свистуны свистели, и щелкал щелкопер, я сам свое веселье отправил под топор.
Этой же осенью мы начали занятия йогой, и было это сорок с лишним лет назад. А потом – Москва.
В левой части Донского монастыря есть захоронения, которым от ста пятидесяти и выше. Впечатляющий вид - останки их оград, прутья литого чугуна в два пальца толщиной книзу сошли на нет и стали острыми, как иглы. Металл истаял, подобно ледяным сосулькам и ушел в землю – зримая работа времени.
- Как поутру тупа возле метро толпа! – это правда, зато можно наблюдать людей в самых различных временных срезах.
Что меня поражает, так это лица. Радостных или хотя бы просто умиротворенных просто нет. Вселенское безразличие – это еще хорошо. Более или менее позитивный облик у тех, кто, закрыв глаза, вырубился с бананами в ушах.
-Уитни Хьюстон плавает в ночи…
Отсутствующие лица в основном у молодежи и людей средних лет, безостановочно манипулирующих гаджетами. У контингента от сорока до шестидесяти вид сонный, усталый или замученный. От шестидесяти и выше – в основном погребальный.
- Есть лица, подобные пышным порталам, где даже великое чудится в малом, есть лица – подобия жалких лачуг…
Молодые девицы, которых судьба одарила миловидностью и хорошей фигурой несут себя с небрежным достоинством, снисходительно поглядывая на окружающих. Они еще не успели ощутить и понять, что красота физическая – товар скоропортящийся, и, кроме того: - Нет ничего печальнее участи женщин, которые умели быть только красивыми.
Дамы послебальзаковского возраста пытаются хоть как-то замаскировать разруху, уже начинающую проступать в облике. Время – самый мощный абразив, стачивающий человека во всех смыслах, если, конечно, он не конкурирует с ним в деле саморазрушения.
Женщины и вовсе пожилые, которым железный голос в вагонах призывает уступать места наравне с инвалидами и детьми, являют собой зрелище грустное.
Где плеч атлас? Где губ бальзам? Где глаз манящих поволока? Где тело, чтимое как храм, куда приходят издалека?
Мужская часть населения с годами – по моим наблюдениям – все больше вырождается. Парни уже годам к двадцати начинают распухать от пива. Изредка мелькают в подземке, не к ночи будь помянуты, метросексуалы – современные денди, с явными признаками полной утраты гендерной принадлежности. Молодежь такого толка смотрится эпатажно и еще хоть как-то терпимо, но подобные мажоры среднего возраста оскорбляют взгляд.
Вообще мужчины в массе выглядят очень так себе. Уму нерастяжимо, как у тех, кому сильно за сорок хватает наглости афишировать выпирающие утробы, по которым давно тоскует харакири!
Но самое главное, подавляющая часть контингента подземки выглядит, а, значит, и является, хронически переутомленной. Что является признаком необратимой утраты жизненного ресурса.
- Утро. Изморось. Горечь сырая. От ворот угасшего рая день и голод жесткою плетью гонят нас в бетонные клети. По ночам провидцы и маги, днем корпим над грудой бумаги, копошимся в листах фанеры - мы, бухгалтеры и инженеры.
Человек конечен, это банальность. Мы рождаемся на время, а погибаем навечно. У всего живого есть начало, старт, соответственно, неизбежен и финиш. Классики характеризуют этот моменту различно:
Талмуд: - Время стоит, проходим мы.
- Дни сочтены, утрат не перечесть, живая жизнь давно уж позади, передового нет, и я как есть, на роковой стою очереди.
- Идешь, на меня похожий, глаза устремляя вниз, я тоже БЫЛА, прохожий, прохожий - остановись!
- Когда я вечную разлуку хлебну, как ледяную ртуть, не уходи, но дай мне руку и проводи в последний путь. Постой у смертного порога до темноты, как луч дневной, побудь со мной еще немного - хоть в трех аршинах надо мной.
- Я потихоньку все-таки сдаю, хотя не часто в этом признаюсь. Я по утрам себя не узнаю, и отраженья в зеркале боюсь…
- Вот и подходит пора расставанья с телом, а заодно со средой обитанья плоти…
- Правильно! Тело в страстях раскаялось. Зря оно пело, рыдало, скалилось…
- Мы непростительно стареем, и приближаемся к золе…
- Дни текут и улетают, часы бегут и не останавливаются, в стремительном течении времени мир приближается к концу своему. Ни один день не дозволяет другому идти с ним вместе, ни один час не ждет другого, чтобы лететь заодно. Как воду невозможно удержать и остановить перстами, так не останется неподвижной и жизнь рожденного. Бог определил меру жизни человека, и ее дни делят на части. Каждый день, незаметно для тебя, берет свою часть из жизни твоей, и каждый час со своей частицей неудержимо бежит путем своим. Дни разоряют жизнь твою, часы подламывают здание ее, и ты спешишь к концу своему, потому что ты – пар. Дни и часы, как тати и хищники, скрадывают и расхищают тебя; нить жизни твоей постепенно отрывается и сокращается. Дни предают погребению жизнь твою, часы кладут ее во гроб, а вместе с днями и часами исчезает на земле и жизнь твоя. Жизнь, которой живешь ты сегодня, уходит и улетает с концом этого же дня, потому что каждый день берет свою часть из твоей жизни и с ней уходит, и в быстром полете времени часы уходят, исчезают и обращаются в ничто! Как спешно текут дни, так быстро пролетает и жизнь: нет ей возможности остановиться и стать на одном месте!
Маяковский отрицал время в свойственной ему манере:
- У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней! Мир огромив мощью голоса, иду - красивый, двадцатидвухлетний.
- В этом мире, где наша особа выполняет неясную роль, мы с тобою состаримся оба, как состарился в сказке король.
- Но чем дольше я здесь ошиваюсь - не ведаю, для чего, - тем менее ошибаюсь насчет себя самого. Вашей горестной вереницы не спасти от посмертной тьмы, я не вырвусь за те границы, в которых маемся мы.
- На закате меркнут дома, мосты и небес края. Все стремится к смерти — и я, и ты, и любовь моя. И вокзальный зал, и рекламный щит на его стене — все стремится к смерти, и все звучит на одной волне.
- Мы пол отциклюем, мы шторки повесим, чтоб нашему раю ни края, ни сноса, а где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам колеса, колеса, колеса, колеса…
И дальше: - …Уходит наш поезд в Освенцим, наш поезд уходит в Освенцим сегодня, и – ежедневно. Здесь Освенцим является синонимом окончательного и бесповоротного исчезновения всего живого в бездне времени.
- Сквозь жизнь ты шел в наглазниках. Пора бы хоть раз послать их к черту, наконец! Вон, на снегу, приземистою жабой спит крематорий, - серый, как свинец. Здесь чинно все: безверье, горесть, вера... Нет ни берез, ни липок, ни куста, и нагота блестящего партера амбулаторной чистотой чиста. Пройдет оркестр, казенной медью брызнув... Как бой часов, плывут чредой гроба, и ровный гул подземных механизмов послушно туп, как нудный труд раба. А в утешенье кажет колумбарий сто ниш под мрамор, серые как лед, где изойдет прогорклым духом гари погасших "я" оборванный полет.
Все это - правда, причем самая что ни на есть правдивая правда. Но, тем не менее, легендарный товарищ Сухов в ответ на вопрос унтера: - Тебя как? Сразу прикончить? Или желаешь помучиться? – рассудительно ответил: — Лучше, конечно, помучиться! - подтверждая, тем самым, неистребимую тягу человека к существованию.
- Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком жил бы я век и слезами кропил свою норку, и разрывал на груди от восторга свою рубашонку, и осторожно жевал прошлогоднюю корку.
- Я к вам травою прорасту, попробую к вам дотянуться, как почка тянется к листу вся в ожидании проснуться, однажды утром зацвести, пока ее никто не видит, а уж на ней роса блестит, и сохнет, если солнце выйдет. Оно восходит каждый раз, и согревает нашу землю, и достигает ваших глаз, а я ему уже не внемлю. Не приподнимет мне оно опущенные тяжко веки, и обо мне грустить смешно, как о реальном человеке. А я – осенняя трава, летящие по небу листья, пусть мысль об этом не нова, принадлежа к разряду истин. Желанье вечное гнетет – травой хотя бы сохраниться, она весною прорастет, и к жизни присоединится.
- После смерти моей я хочу превратиться в снег, чтоб лежать на земле голым взглядом, лишенным век и ресниц. И смотреть, не мигая, как тот, другой, оставляет свой след, наступив на меня ногой.
— О твое усталое тело притупила жизнь острие, губы смерти нежны, и бело молодое лицо ее.
Всех переплюнул в первой трети прошлого века поэт Михаил Светлов:
- Каждый год и цветет и отцветает миндаль... Миллиарды людей на планете успели истлеть... Что о мертвых жалеть нам! Мне мертвых нисколько не жаль! Пожалейте меня! - мне еще предстоит умереть!
Есть такая шутка: - Йог по законам жил суровым, и умер он вполне здоровым!
С моей точки зрения именно такой вариант наиболее интересен и потому он является лейтмотивом данной статьи – возможность долго жить здоровым и в том же качестве отойти в мир иной!
Что же такое здоровье? Об этом достаточно сказано в ЙИК, потому буду краток: это когда тело не напоминает о себе и, тем самым, не мешает жить!
Если не подкачала наследственность, то где-то с пятнадцати до пятидесяти лет мы не обращаем на тело особого внимания, пребывая в нем с относительным комфортом. За исключением тех, кто пытается подогнать его под личные представления либо слабоумные тенденции фитнес-моды. Нередко, кстати, именно такое стремление порождает проблемы, которых раньше не было, и начинается преждевременная борьба за жизнь в горячечной рубашке плоти, в тоске телесной тесноты.
На Святой горе Афон в усыпальнице храма целителя и великомученика Пантелеймона есть надпись:
- Мы были такими, как вы. Вы будете такими, как мы.
Главным невосполнимым ресурсом является время существования личности и ее носителя – физического тела.
А уже затем мы сталкиваемся с вопросом качества этого ресурса, а также интенсивности его расхода. Вот пример.
- Джеймс Кеннеди (1860 – 1894). В 1893 году в Нью-Йорке состоялся конкурс на звание «Чемпион мира по поднятию тяжестей”. На конкурс съехались сильнейшие атлеты того времени. Из Канады прибыл Лу и Сир, из Европы – Евгений Сандов. Победителем оказался американец Джеймс Вальтер Кеннеди, который дважды поднял железное ядро весом 36 пудов 24,5 фунта (примерно 587 кг), оторвав его от помоста на 4 дюйма. Ни один из силачей не смог повторить это. Установленный рекорд оказался роковым для 33-летнего атлета: он надорвался и после этого вынужден был выступать только с демонстрацией мускулатуры. Умер он в возрасте 34 лет.
Как не вспомнить Ганса Селье, сказавшего золотые слова: - Жить следует не менее интенсивно, но более разумно.
Как правило, величина и качество здоровья определяется наследственностью, выйти из ее рамок практически невозможно. Хотя, когда детей в семье несколько, генетическая бомба срабатывает обычно в отношении только одного из них.
Например, Михаил Булгаков прожил сорок девять лет и умер от склероза почек. От той же самой болезни в возрасте сорока восьми лет скончался его отец.
Владимир Ульянов прожил без малого пятьдесят четыре года, и скончался от кровоизлияния в мозг. От той же причины и почти в том же возрасте умер и его отец, Илья Николаевич, переживший сына на восемь месяцев.
Здесь мы не принимаем в расчет заболевания, обусловленные повреждениями ДНК на уровне гена, результаты дефектов в наследственном аппарате клеток и пороки развития, вызванные внешними и внутренними факторами.
Диабет, варикозное расширение вен, астма, аллергии и ряд иных массовых заболеваний имеют высокий риск повтора в последующем поколении. И чтобы этого не произошло, нужна грамотная коррекция жизненных условий и поведения субъекта, о чем и пойдет речь ниже.
Встречаются индивиды удивительным образом оптимизирующие жизнедеятельность, примером может быть Александр Любищев, описанный в книге Гранина «Эта странная жизнь». Имея здоровье слабое, Любищев прожил, тем не менее, за восемьдесят, а объем полезной работы, проделанной им в науке невероятен. Но феномены - это исключения из среднестатистических выборок, рядовому человеку такое поведение не под силу. Да оно и не нужно, поскольку обыватель не имеет перед собой задач такого масштаба, какие были у Любищева, Луки Войно-Ясенецкого или Микеланджело.
Итак, каждый живущий располагает временем бытия в интервале между процессами рождения и смерти. Как известно, на длительность жизни влияют четыре базовых фактора:
- наследственность;
- условия среды обитания;
- образ жизни, формируемый интеллектом и характером либо отсутствием оных;
- случай.
Предположим, что некий усредненный типаж, обитая в Москве, ежедневно тратит среднестатистические пятьдесят минут до места трудовой деятельности, суть которой описывается так:
- Бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит, а конечный результат нанайской мудростью:
- Тяжело в работе – легко в гробу.
Возраст типажа – немного за тридцать, съемная квартира, семья, маленький ребенок, ипотека, умственные способности обычные.
Он с детства не приучен следить за здоровьем, оценивать его уровень и текущее состояние, и, кроме того, игнорирует симптомы расстройств, которые подает тело либо самочувствие.
Многие страдают, упорно не обращаясь к официальной медицине, памятуя крылатый афоризм:
- Ну что, пусть живет, или будем лечить?
Состояние медицины отечественной в комментариях не нуждается, считается, что на Западе все это устроено несравненно лучше.
Но вот небольшой этюд (https://a-nikonov.livejournal.com/1311757.html).
Занимательная статистика по США:
Количество врачей - 700 000.
Количество смертей по причине медицинских ошибок - 120 000.
На одного врача приходится 0.171 смерть.
А теперь об оружии.
Количество людей, владеющих оружием в США - 80 миллионов!
Количество случайных смертей, связанных с использованием оружия в год среди всех возрастных групп 1500.
Количество смертей на одного владельца оружия 0,000188.
Таким образом, врачи примерно в 9000 раз опаснее владельцев оружием.
Помните, оружие не убивает, убивают врачи!
Интересно бы поместить здесь для сравнения аналогичную статистику по России, но кто ж ее даст, даже если она есть?
Мало кто из молодежи глядя на стариков способен подумать о том, что они тоже были когда-то юными, здоровыми и красивыми. Что приходит конец всякой кости его, сухожилью, что старик и юнец - все равны перед звездною пылью, и в путях роковых завивается небо, как свиток, - это тело живых превращается в камеру пыток.
Поэтому логично предпринять действия для сохранения здоровья еще до начала проблем, ибо, чем старше становится человек – тем больше он в нем нуждается. В детстве у меня была серьезная домашняя обязанность - топить печь в холода. Однажды в отсутствие родителей прибыл самосвал с антрацитом, и полторы тонны его выгрузил прямо на улице у ворот. Я решил сделать доброе дело и до их прихода перенести в сарай столько угля, сколько сумею. Нагрузил с верхом два больших ведра и едва доволок. В каждом было около пуда, а для второклассника это слишком. После второго раза задумался, понял, что надорвусь точно, и вес уполовинил. И после каждого захода делал перерыв до тех пор, пока не успокаивалось дыхание. Таким образом, к возвращению родителей дело было закончено, а утомился я не так, чтобы уж очень. Конечно, утром мышцы болели, но к концу дня я о них забыл.
Но чем бы это кончилось, если б я так и таскал непосильную тяжесть? Или работал без отдыха?
Задуматься заставляло и море. Так классно летом упасть с пирса «ласточкой» в теплую воду и чесануть к далекому горизонту без остановки, до полного изнеможения. А потом, когда оглядываешься, а берег черт знает где, - уже и дома неразличимы, - то понимаешь, что сил уже нет, а обратно плыть еще столько же!
Жизнь всегда подбрасывает разные ситуации, надо лишь извлекать из них полезный опыт.
Если человек расходуется в течение дня, но затем получает полноценное восстановление, то, скорее всего, он проживет данное ему наследственностью количество лет. Если этого нет, и усталость накапливается, то с какого-то момента начинает гореть, уменьшаться, как шагреневая кожа, сам жизненный ресурс. Это как форсаж – режим повышенного расхода топлива для достижения большей, чем обычно, высоты либо скорости полета. Однако самолет можно заправлять горючим неоднократно, а запас здоровья не возобновим и конечен. Если же интенсивность расхода оптимизирована, есть шанс прожить именно то количество времени, которое отвела природа.
Преждевременно изнашивает тело хроническая усталость, вызванная неверным представлением субъекта о своих возможностях, ошибочная стратегия и тактика поведения, а также неумение восстанавливаться эмоционально и физически.
Хемингуэй сказал когда-то: - Мир ломает каждого. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки.
Однако сам он застрелился в шестьдесят один, страдая одновременно диабетом, гипертонией, депрессией, которая, кроме прочего, была спровоцирована слежкой ФБР и нарушениями памяти от лечения электрошоком.
Но, даже отбросив в сторону фактор депрессии, можно задаться вопросом: - Почему этот человек уже в среднем возрасте имел такое скверное здоровье? Ответ однозначен: - Не следил за физической формой и злоупотреблял алкоголем.
Вспомним замечательную песню:
- Смешно, не правда ли? Ну, вот, - и вам смешно, и даже мне. Конь на скаку, и птица влет, по чьей вине, по чьей вине, по чьей вине?
Действительно, кто виноват в том, что, начиная с 1977, Высоцкий пристрастился к выходу из запоев посредством инъекций морфия? И последние три года жизни с него не слезал, водка уже стала только фоном. В связи с этим вопрос: случайно ли он умер в сорок два, или к этому привело его упорно саморазрушительное поведение?
Конечно, всегда есть искушение оправдать его, например, говоря именно о таких, как Высоцкий:
- Не эталоны образцовости, в век, вызревший на человечине, они от анемии совести лечились до цирроза печени....
Итак, человек живет, вкладывая ум, способности и силы в окружающий мир с тем, чтобы достигать целей. Тело во всех этих действиях – слуга, а его состояние – фактор, на который не обращают внимания, пока оно не напомнит о себе самым неприятным образом.
Тем не менее, люди до упора игнорируют сигналы бедствия, и лишь когда не остается больше сил терпеть, начинают предпринимать что-то для изменения ситуации к лучшему. Только теперь осознавая, что пришла пора вкладываться не во что-то внешнее, а в себя. А если этого не сделать, то любые цели станут ненужными и достигать их будет некому.
Немедленно возникает два вопроса:
Поделитесь с Вашими друзьями: |