Исследование архетипов на материалах «Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди»

Сказки, легенды, мифы хранят много тайн, над разгадками которых трудилось и трудится не одно поколение антропологов, литературоведов, историков, мифологов. В ХХ в. пришел черед присоединиться и психологам.

Уже давно было подмечено, что сказки и мифы представляют не только историческую и литературную, но и терапевтическую ценность. К.Юнг эмпирически доказал, что сознание базируется и «произрастает» из архаического слоя психики, коллективного бессознательного, «квантами» которого являются архетипы и инстинкты. По аналогии с квантовой природой света с одной стороны imago архетипов и инстинктов представляются «частицами», с другой стороны - потенцией, возможностью, формирующей то или иное свойство, качество «психической материи». Сам по себе архетип и инстинкт не обладают позитивным или негативным свойством, но приобретают таковое в зависимости от установки сознания по отношению к нему. Энергетическую манифестацию архетипа в сознании в аналитической психологии принято называть нуминозностью. Описать или сформулировать это явление практически невозможно (как невозможно сформулировать понятие энергии вообще), но его манифестации в сознании поддаются эмпирическому наблюдению и аппроксимативной обрисовке. К психическим феноменам нельзя применить обычные физические методы исследования, такие как измерение, взвешивание и т.д., и все же их можно наблюдать, сопоставлять и с большей долей скромности и честности (Deo concedente) интерпретировать. Метаморфозы архетипической энергии в сознании в каком-то смысле можно сравнить с поведением Протея.

Эйдотея, жена Протея, предупредила Менелая, царя мирмидонян, о чудесных способностях своего мужа превращаться в разных зверей (льва, быка, кабана, птицу), огонь, воду, дерево. Его нужно держать до тех пор, пока он не остановится на своем истинном облике – старца, только тогда от него можно получить правдивый ответ.

У психолога (как у Менелая) подчас нет другого способа взаимодействия с психикой пациента, как только лишь терпеливое наблюдение за фантазиями и сновидениями пациента. Психолог и пациент не могут сознательно «срежессировать» архетипическую драму, разворачивающуюся в ходе психотерапевтического взаимодействия. Психические образы, рождающиеся в бессознательном пациента и терапевта, как и Протей, не терпят насильственного вмешательства извне. Они обладают энтелехией (имеющие цель в самом себе).

Протей - великий бог, гениальный актер, сценарист и режиссер в одном лице. Он порождает «чудесных детей» - бесконечный ряд форм материального, духовного и душевного миров, и нам остается только, как зрителям, наблюдать за его безграничной фантазией.

Психотерапевтический процесс условно протекает на двух уровнях. Первый – субъективный уровень, на котором происходит реконструирование личной истории жизни и заболевания пациента (anamnesis vitae et morbi). Субъективным его можно назвать в силу того факта, что личная история сопряжена с субъективными, личностными, переживаниями в жизни человека как своего рода уникального объекта. Это история его «Я», находящегося в мире привычных, доступных для человеческого сознания событий и вещей. Второй – объективный уровень, где терапевту приходится иметь дело с объектами, наполненными символическим значением и содержанием. Понятно, что символ eo ipso (в силу самого факта) не может быть соотнесен с личностной, субъективной, психологией индивида, так как он представляет приемлемую для сознания форму невыразимой коллективной идеи, сущности. Объекты, заключенные в форму символов, по сути дела являются «чистыми» продуктами архетипического слоя психики, коллективного бессознательного, и никогда не являлись изобретением индивидуального сознания. Они существовали в психике априори, до рождения сознания. В психотерапии, исследуя символику, представленную в сновидениях и фантазиях пациентов, мы реконструируем эволюционный путь развития сознания, прослеживаем этапы рождения из глубинных слоев коллективного бессознательного психики индивидуального «Я», и в этом смысле этот процесс можно назвать реконструкцией личного мифа.

Читая художественные произведения, невольно ловишь себя на мысли, что творческий акт создания той или иной литературной истории аналогичен (условно) двухуровневому проявлению психических феноменов.

Литературные герои живут как бы на двух этажах. Первый уровень, субъективный. Это мир человеческих вещей, где с героями происходят вполне понятные события и где описываются их субъективные, личностные, отношения к ним. Такой тип творчества К.Юнг назвал психологическим: «Психологический тип (творчества) имеет в качестве своего материала такое содержание, которое движется в пределах досягаемости человеческого сознания, как–то: жизненный опыт, определенное потрясение, страстное переживание, вообще человеческую судьбу, как ее может постигнуть или хотя бы прочувствовать человеческое сознание». Огромный пласт мировой литературы является в этом смысле психологическим.

Второй уровень объективный. Это мир символов, мир объективной психики, где архетипические образы репрезентируются сознанию в символически объектной форме. Персонажи литературных произведений, «живущие на втором этаже», попадают в мифологическое пространство, где нет привычных для сознания причинно-следственных связей и пространственно-временных отношений. Объективный мир архетипических образов представлен по большей части мифологическими персонажами, которым не присуще субъективное переживание происходящих событий. Объекты этого мира консервативны в том смысле, что они «живут» типологически заданной им жизнью, другими словами имеют квазииндивидуальный алгоритм. Сознание воспринимает их как непонятные, чужеродные своей природе объекты, пытаясь их как-то «эвфемизировать», придать им некую приемлемую для восприятия форму. Процессом «эвфемизации» по сути дела занимается литературное творчество в форме мифов и сказок.

Тип литературного творчества, оперирующий символическими объектами, К.Юнг обозначил, как визионерский, имея ввиду следующее: «Материал, т.е. переживание, подвергающееся художественной обработке, не имеет в себе ничего, что было бы привычным; он наделен чуждой нам сущностью, потаенным естеством и происходит он как бы из бездн дочеловеческих веков или из миров сверхчеловеческого естества, то ли светлых, то ли темных, - некое первопереживание, перед лицом которого человеческой природе грозит полнейшее бессилие и беспомощность».

Надо отметить, что в художественном и литературном творчестве в начале ХХ в. развивалась некая промежуточная зона (terra intermedia), где происходило смешивание рационального и иррационального, сознательного и бессознательного, субъективного и объективного восприятия бытия. Такое смешение типов психологического и визионерского творчества породило причудливые, гротескные литературные и художественные произведения, где сосуществовали реальность и миф. В искусстве с калейдоскопической быстротой менялись названия школ и направлений (абстракционизм, экспрессионизм, дадизм, сюрреализм и т.д.), что само по себе свидетельствовало о компенсаторном стремлении заполнить образовавшийся психологический вакуум. Другими словами, на стыке веков создалась некая «революционная ситуация», когда привычные средства изображения психической реальности уже не могли, а новые, нарождающиеся изобразительные средства еще не могли отразить все нюансы переживания человеческого бытия в мире. Именно в этот период многие писатели обратились к психоанализу, надеясь получить «магическое» средство для постижения «глубинного» понимания символической (бессознательной) составляющей творческого процесса. Возникло целое литературное направление писателей–символистов, пытающихся через доступные для восприятия литературные художественные формы выразить по сути дела невыразимое, т.е. эпифеномены коллективного бессознательного. Эта «битва» за форму смысла и за смысл формы напоминает состояние перманентной войны Протея со своей супругой Эйдотеей. В этом извечном конфликте сталкиваются два универсальных принципа – стремление к совершенству смысла и стремление к постоянству формы, но так как (цитируя К.Юнга) «совершенство непостоянно, а постоянство несовершенно», похоже, что в этой «войне» не может быть победителя.

--------------- * ----------------

В записи А.С.Пушкина (Михайловская тетрадь, 1824г.), сделанной им по памяти либо со слов Арины Родионовны, сохранена основная типологическая структура народной сказки «Чудесные дети», сюжет которой лег в основу «Сказки о царе Салтане». Пушкин записывает в тетрадь: «Некоторый царь задумал жениться, но не нашел по своему нраву никого. Подслушал он однажды разговор трех сестер. Старшая хвалилась, что государство одним зерном накормит, вторая, что одним куском сукна оденет, третья, что с первого года родит 33 сына. Царь женился на меньшой, и с первой ночи она понесла. Царь уехал воевать. Мачеха его, завидуя своей невестке, решилась ее погубить. После 9 месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом – ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц; послали известить о том царя. Мачеха задержала гонца по дороге, напоила его пьяным, подменила письмо, в коем написала, что царица разрешилась не мышью, не лягушкой, не ведомой зверюшкой. Царь весьма опечалился, но с тем же гонцом повелел дождаться приезда его для разрешения. Мачеха опять подменила приказ и написала повеление, чтоб заготовить две бочки; одну для 33 царевичей, а другую - для царицы с чудесным сыном, и бросить их в море. Так и сделано.

Долго плавали царица с царевичем в засмоленной бочке – наконец, море выкинуло их на землю. Сын заметил это: «Матушка ты моя, благослови меня на то, чтоб рассыпались обручи и вышли бы мы на свет» – Господь благослови тебя, дитятка. – Обручи лопнули, они вышли на остров. Сын избрал место и с благословления матери вдруг выстроил город и стал в оном жить да править. Едет мимо корабль. Царевич остановил корабельщиков, осмотрел их пропуск и, узнав, что они едут к Султану Султановичу, турецкому государю, обратился в муху и полетел вслед за ними. Мачеха хочет его поймать, он никак не дается. Гости корабельщики рассказывают царю о новом государстве и о чудесном отроке – ноги серебряные и прочее. «Ах, - говорит царь, - поеду посмотреть это чудо». – Что за чудо,- говорит мачеха,- вот что чудо: у моря лукомория стоит дуб, а в том дубу золотые цепи, и по тем цепям ходит кот; вверх идет – сказки сказывает, вниз идет – песни поет. – Царевич прилетел домой и с благословенья матери перенес перед дворец чудный дуб.

Новый корабль. То же опять. Тот же разговор у Султана. Царь опять хочет ехать. «Что это за чудо, - говорит опять мачеха, - вот что чудо: за морем стоит гора, и на горе два борова, боровы грызутся, а меж ими сыплется золото да серебро» и прочее. Третий корабль и проч. Также. «Что за чудо, а вот чудо: из моря выходят 30 отроков точь-в-точь равны и голосом, и волосом, и лицом, и ростом, а выходят они из моря только на один час».

Тужит царица об остальных своих детях. Царевич с ее благословенья берется их отыскать. «Нацеди ты, матушка, своего молока, да замеси 30 лепешечек». – Он идет к морю, море всколыхалося, и вышли 30 юношей и с ними старик. – И царевич спрятался и оставил одну лепешечку. Один из них и съел ее: «Ах, братцы, - говорит он, - до сих пор не знали мы материнского молока, а теперь узнали». – Старик погнал их в море. На другой день вышли они опять, и все съели по лепешке и познали брата своего. На третий вышли без старика, и царевич привел всех братьев своих к своей матери. Четвертый корабль. То же самое. Мачехе уже более делать нечего. Царь Султан едет на остров, узнает свою жену и детей и возвращается с ними домой, а мачеха умирает». (Курсив мой)

Пушкин не возвращается к «михайловской тетради» до 1831г. После бракосочетания с Н.Гончаровой, которое состоялось в Москве 18 февраля 1831г., чета переезжает в Царское Село. Через некоторое время царь принимает Пушкина на государственную службу. Вот что он пишет по этому поводу А.П.Плетневу: «Царь взял меня на службу - но не в канцелярскую, или в придворную, или военную – нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал».

В Царском Селе Пушкин много работает. Особое место в это время заняло увлечение народным эпосом: между Пушкиным и Жуковским состоялось своеобразное соревнование на этом поприще. В августе-сентябре 1831г. Пушкин заканчивает «Салтана». В это же время он пишет сказку «О попе и о работнике его Балде».

Хронологический факт: «Салтана» Пушкин пишет в то время, когда ему предстоит «ломать» привычную холостяцкую жизнь. В «Салтане» со всей очевидностью можно проследить метания Гвидона между матерью, отцом, коллективным мнением, персонифицированными фигурами родственников с одной стороны и нарождающимся, еще не вполне осознанным чувством любви к женщине, символически представленной антропоморфным персонажем Царевны–Лебедя. Было бы не верно видеть в образах Гвидона и Салтана личные комплексы поэта, а в связке Гвидона с матерью только лишь сублимированный Эдипов комплекс. В эссе «Психология и поэтическое творчество» К.Юнг писал:«Дело в том, что сущность художественного произведения состоит не в его обремененности чисто личностными особенностями – чем больше оно ими обременено, тем меньше речь может идти об искусстве, - но в том, что оно от имени духа человечества, сердца человечества, и обращается к ним».

В минуту тоски (10 февраля 1831г.) Пушкин писал своему другу Н.И.Кривцову: «Все, что бы мог сказать ты мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мной передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах. Мне 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей».

Известно, что чувства Пушкина в отношении брака имели двойственный характер: он беззаветно любил свою жену, но понимал, что семейная жизнь сулит ему не одни «розы». Надо полагать, что семейная жизнь Пушкина обостряла конфликт между Пушкиным-Поэтом и Пушкиным-Человеком и, судя по всему, этот конфликт ему так и не удалось разрешить.

«Когда вдохновение сходило на Пушкина, - рассказывает А.П.Арапова, - он запирался в свою комнату и ни под каким предлогом жена не дерзала переступить порога, тщетно ожидая его в часы завтрака и обеда, чтобы как-нибудь не нарушить прилив творчества. После усидчивой работы он выходил усталый, проголодавшийся, но окрыленный духом, и дома ему не сиделось: «Нет, Наташа ты не обижайся, но это дело не твоего ума, да и вообще не женского смысла, - утешал Пушкин свою жену, покидая ее для беседы с другими. – Не жужжи и не думай ревновать. Ты мне куда милей со своей неопытностью и незнанием».

Воображение Пушкина помещает героев сказки как бы в два параллельных мира: царство Салтана (человеческий, реальный мир) и остров Буян (духовный, божественный, поэтический мир). Автор проецирует свои субъективные переживания, связанные с этапом женитьбы, в эти миры. В человеческом мире Пушкину свойственно все человеческое, «салтановское», но «гвидоновское» - это уже нечто другое, то чего нельзя выразить через привычные формы, даже гениально-поэтические, и в этом смысле его творчество, выходя за рамки индивидуального мифа, становится коллективным мифом.

К.Юнг по этому поводу писал: «Личное начало в поэте только дает ему преимущество или воздвигает перед ним препятствие, но никогда не бывает существенным для его искусства. Его личная биография может быть биографией филистера, честного малого, невротика, шута или преступника: это интересно, и от этого нельзя уйти, но в отношении творца несущественно».

Трудно сказать, что побудило Пушкина именно в 1831г, вскоре после свадьбы, написать «Салтана», во всяком случае, учитывая основной мотив сказки, можно предположить, что бессознательный конфликт между поэтическим, духовным, и человеческим, материальным, миром поэт попытался разрешить через мифотворчество. Пушкин отступает от традиционной структурной композиции мотива «Чудесные дети», привнося в сказку субъективное - персонаж Лебедя (в образе которой нетрудно узнать Н.Гончарову) и сюжет с двумя свадьбами, одна из пар которых земная (Царь, Царица), другая мифологическая (Князь, Царевна-Лебедь).

В мою задачу не входило исследование того, сколь глубоким на личностном (субъективном) уровне был конфликт между мирским и духовным миром поэта. В этом очерке я пытаюсь посмотреть на персонажи «Сказки о Салтане» с точки зрения архетипической психологии.

---------- * ------------

В основу «Сказки о царе Салтане» положен известный у многих народов волшебно-сказочный сюжет «Чудесные дети». Восточные славяне создали самобытный тип (версию) этой сказки, оставляя при этом структурную форму (костяк) мифа о рождении героя. Структурная композиция мотива «Чудесные дети» такова:

1. 
   
   
   
   Каталог: assets -> files
   files -> Лечебная физкультура
   files -> Перечень научных направлений, в рамках которых ведется научная деятельность
   files -> Прикладной биотехнологии
   files -> Программа школы 1 день (10 декабря) Время Тема Лектор Формат 10. 00-11. 00 Достижения и перспективы ревматологии 2013-2014
   files -> Избыточный вес как фактор риска развития сердечно-сосудистых заболеваний Всемирная Организация Здравоохранения (воз) признала ожирение новой неинфекционной
   
   
   
   Скачать 1.2 Mb.
   
   Поделитесь с Вашими друзьями: