Доклад на семинаре» не удовлетворил ученого «явной тенденциозностью и отсутствием многих данных» [там же]

Таким образом, становится ясно, что Чернобыльская авария оставила неизгладимый след в массовом сознании; сквозь ее призму в настоящее время рассматривают другие техногенные ядерные катастрофы (пример тому – авария на ПО «Маяк»); кроме того – происходит мифологизация образа события, которая мешает адекватно оценить произошедшее.

Ядерная катастрофа, произошедшая на ПО «Маяк» была засекречена достаточно долгое время – около 30 лет. В 1976 г. Жорес Медведев опубликовал первое краткое сообщение об аварии, которое вызвало сенсационный резонанс и всеобщее недоумение у общественности. Он предпринял «первую и, в принципе, удачную попытку расшифровать тайну Кыштымской аварии» [21].

О последствиях «кыштымского» взрыва мы можем судить, исходя из доклада Жореса Медведева, а о дезинформации относительно «кыштымского» взрыва – из доклада Л. А. Булдакова, который, в свою очередь, практически целиком повторяет данные, включенные раннее в Бюллетень от 30 июня 1989 года и в доклад, представленный в МАГАТЭ в ноябре того же года. Стоит сказать, что все выводы из доклада Булдакова сводятся к тому, что никаких специфических вредных последствий от выброса радиоактивных продуктов не было. Однако Ж. Медведев утверждает, что у пострадавших были обнаружены следующие проблемы: «увеличение лейкозов, угнетения костного мозга, инфаркты, гипертония, лучевая болезнь, аномалии развития детей и повышения детской смертности. У 21 процента из числа эвакуированных фиксировалось снижение количества лимфоцитов в периферической крови и иногда встречались функциональные неврологические расстройства» [11]. Таким образом, «медицинский доклад на семинаре» не удовлетворил ученого «явной тенденциозностью и отсутствием многих данных» [там же].

В докладе для МАГАТЭ было указано, что число эвакуированных составляло 1154 человека. Но, как утверждает Медведев, «в опубликованном Бюллетене и во всех газетных публикациях о кыштымской аварии 1957 года указывалось, что в течение первых 7-10 дней были эвакуированы только 600 человек» [там же].

В данном исследовании выделяются следующие понятия: «факт», «событие», «образ события». В сложной природе факта может возникнуть противоречие и, как следствие, может произойти «отождествление факта и события» [20] или же «мифологизация» факта [2].

В человеческом сознании миф выступает не только как слово или высказывание, но и как семиологическая система. В рамках этой системы рассматриваются и факты, но, с точки зрения работ Башляра, факты изучают «только в той мере, в какой они что-то значат» [там же]. Таким образом, под фактом понимается значимое явление действительности, которое описывает насколько это возможно объективную реальность.

Если этот перевод осуществляется через слияние события и факта, то понятие мифологизируется и возникает новая событийность – образ события. Образ события – это психическая интерпретация факта [10]. Событие всегда возникает дважды: «сначала это образ события, который образуется у коммуникатора (журналиста) и непосредственно воплощается в сообщение. А затем, под воздействием сообщения, у реципиента формируется свой собственный образ того же события» [там же].

Образ события – это не объективная реальность, это «реальность, продолжающая жить в нас, это реальность, запечатленная в памяти миллионов <…>, а не [реальность] тех, кто действительно был на месте события» [25].

В 30-х гг. Р. Мертоном был сформулирован тезис: «Если ситуация воспринимается как реальная, она реальна по своим последствиям». Таким образом, авария на ПО «Маяк», рассматриваемая через призму чернобыльской аварии, стала не просто событием, а получила множество названий и широкое распространение. Иными словами, техногенная катастрофа превратилась в образ события, закрепленный в массовом сознании.

Есть смысл разграничить понятия «факт», «событие» и «образ события», понимая под событием форму, под фактом – концепт, а под образом события – «заимствованную реальность» [2].

Можно утверждать, что образ события – это отношение между фактом и событием. Следовательно, концепт может деформировать форму, что приводит к искажению образа события.

Искажение образа события – это любая деформация факта и события, которая может произойти случайно или намеренно. Это касается обоих понятий, т.к. при искажении концепта форма остается пустой.

При переводе образа события в текст неизбежна его фильтрация, а значит и неизбежным оказывается «искажение реальности» [27]. «Любое событие реального мира, каким бы необычным или отталкивающим оно ни было, оказывается стиснутым в заранее приготовленные формы» [там же, с.30], что говорит о все так же неизбежной сопричастности факта и события.

В качестве основного способа искажения образа события предстает манипуляция. В статье Н.И. Клушиной мы находим следующую информацию: «Основным способом манипулирования сознанием признается расхождение в образе события (сознательная деформация события журналистом, отбор нужных ему признаков события, представление в качестве истинного сообщения заведомо ложного и др.)» [6]. Однако, в данном случае между сознательной и бессознательной деформацией ставится слеш, т.к., по объективным причинам, нужно исходить из того, что многое об аварии на ПО «Маяк» было неизвестно.

Примером сознательной деформации образа события журналистом может служить пример, предоставленный Климентьевой, когда «во время американской предвыборной кампании 1996 года сторонники будущего президента, создавая положительный образ Билла Клинтона, умело акцентировали его молодость, энергичность, открытость» [там же].

В деформации образа события аварии на ПО «Маяк» в большей (можно даже утверждать, что в основной) степени журналисты прибегают к неосознанной манипуляции. Таким образом, в печатных СМИ появляется сообщение о «северном сиянии»:

 «В прошлое воскресенье вечером <...> многие челябинцы наблюдали особое свечение звездного неба. Это довольно редкое в наших широтах свечение имело все признаки полярного сияния. <…> Полярные сияния <...> можно будет наблюдать и в дальнейшем на широтах Южного Урала» [22].

Это сообщение в местной печати вышло 6 октября 1957 г. – спустя неделю после аварии. После этого 13 апреля 1968 г. сообщение об аварии во время советских ядерных испытаний появилось в копенгагенской газете. Сообщение об аварии на Урале появилось только в 1976 г., но взрыв на химкомбинате «Маяк» был подтвержден в 1989 г. Таким образом, информация об аварии была засекречена более 30 лет.

  Не смотря на то, что в первом сообщении авария была названа «северным сиянием», такое наименование в журналистских текстах не прижилось. Встречаются отдельные упоминания об этом факте, но среди перифраз «северное сияние» отсутствует. Однако мы отмечаем, что этот случай как раз относится к дезинформации и к искажению образа события.

Если сравнить искажение образа события аварии на ЧАЭС, то мы видим несколько иную ситуацию. Первое краткое сообщение о чернобыльской аварии, переданное информационным агентством ТАСС гласило следующее: «На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего» [5].

Теперь сравним это сообщение с другими заметками, которые повествуют о «произошедшей аварии»:

«На Чернобыльской атомной станции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации аварии. Потерпевшим оказывается помощь. Образована правительственная комиссия» [15];

«На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия» [14];

«26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной станции в ходе эксперимента произошла проектная авария. Благодаря мужественной работе пожарников и обслуживающего персонала к утру аварию удалось локализовать. В настоящее время ситуация находится под контролем. Радиационный фон в Чернобыле и Киеве – в пределах нормы. Данных о погибших и пострадавших во время аварии на ЧАЭС нет» [16].

Как видно, здесь имеет место быть сознательная манипуляция и введение в заблуждение. В качестве примера осознанной деформации А.А. Леонтьев приводит «нашумевшее выступление министра иностранных дел РФ (в то время) Козырева на одном из международных форумов с апокалиптическим сценарием развития событий в России, имевшее целью всего лишь предупредить иностранных партнеров о сложности политической ситуации в стране и необходимости поддержки демократических сил» [10].

Но нельзя сказать, что в дальнейшем происходит искажение образа события «Маяка», аналогичное искажению образа события аварии на ЧАЭС.

Аварию на ПО «Маяк» рассматривают через призму Чернобыльской по той причине, что одним из последствий аварии 1986 года стало первое, гласно проведенное обсуждение на сессии Верховного Совета СССР проблем и последствий аварии в сентябре 1957 года на химическом комбинате «Маяк» в Челябинской области. Именно поэтому для Чернобыля не существует призмы «Маяка».

Как правило, упоминание о Чернобыльской аварии в текстах присутствует для того, чтобы передать всю трагичность катастрофы на химкомбинате «Маяк», и оценить весь тот ущерб, который она за собой повлекла.

В некоторых текстах встречается только упоминание об аварии на ЧАЭС, например:

«За 4 года непрерывной работы только второй электропечи ЭП-500/1-р в стекло включено 210 млн. кюри радионуклидов, то есть в 4 раза больше, чем было выброшено при Чернобыльском взрыве» [8];

Помимо этого, отмечается и гипертрофированное восприятие радиоактивности: «Постоянное муссирование в средствах массовой информации подобных инцидентов привело к тому, что люди стали бояться самого знака радиоактивности, хотя жизнь показала, что атомная энергетика вошла в нашу жизнь и обратной дороги нет» [17].

Однако в журналистских текстах не столько места занимает радиофобия, сколько сопоставление двух аварий по масштабу, по количеству жертв, по последствиям и пр.

Как правило, материалы, в которых сравниваются две аварии, содержат следующие фразы:

«Аварию 1957 года на «Маяке» можно сопоставить с катастрофой в Чернобыле» [8];

«Результаты экологической катастрофы, сопоставимой с Чернобыльской, попросту игнорируются – давно вроде было, пора и забыть» [12];

«29 сентября – 45-летие аварии 1957 года на химкомбинате «Маяк». Ее и аварию 1986 года на Чернобыльской АЭС очень трудно сопоставить по тяжести последствий» [20];

«Чернобыльская авария вызвала большую озабоченность мировой общественности, которая узнала о ней сразу из сообщений средств массовой информации» [13];

«То, что случилось в воскресенье, 29 сентября 1957 года, ныне называют «Уральским Чернобылем» [18];

«Про Чернобыль мы знаем почти все. Сколько погибло, сколько получило смертельную дозу... таких данных по «сороковке» нет» [20] и пр.

Таким образом, мы видим, что журналистами отмечается большая засекреченность аварии на ПО «Маяк», а также – нанесенный ею больший ущерб.

Стоит сказать, что тексты об аварии на ПО «Маяк» не подверглись той трансформации, которая постигла тексты о Чернобыльской трагедии. В отличие от закрытого города Челябинска-40 Чернобыль получает наименование «города-призрака». Как только в тексты вводится это понятие, они приобретают фантастический оттенок. Некоторые журналисты активно употребляют в своих публикациях слово «сталкер», что вносит своего рода несерьезность. Иными словами, Чернобыль начинает интересовать журналистов не как место страшной аварии, а именно как город-призрак. Можно даже говорить о массовой популяризации «таинственного и загадочного города-призрака». Например, звучит фраза: «сталкер здесь нередкий гость» [24]. Также в качестве примера можно привести диалог между журналистом и сотрудником ЧАЭС: ««А сталкеров здесь много?» — интересуюсь я, вспомнив роман братьев Стругацких. «Сталкеры — это фантастика, — отвечает Юрий фразой из рекламы. — За 5 лет работы ни одного не видел. Ходят, правда, слухи, что кто-то из белорусов водит на территорию иностранных туристов, но в это слабо верится»». Также есть материалы, где сталкер выступает в качестве главного героя, например, публикация «Мистика Чернобыля. Рассказ сталкера» [23]. В качестве ключевой фразы можно отметить следующую: «Мне вроде бы не на что жаловаться, и я знаю: исчезнет реактор, но зона и ее сталкеры – останутся» [там же].

В этом смысле отношение к «Маяку» более серьезное. Засекреченный город не становится «зоной отчуждения» и пристанищем «сталкеров», несмотря на то, что комбинат «Маяк» вызывал определенный интерес у туристов: «Еще десять лет назад и Озерск, и ПО «Маяк» были до такой степени закрыты, что считались запретными темами не только для журналистов, но и для самых обыденных разговоров в дружеских компаниях. Но время – 80-90-е годы нашего века – стало настолько шальным и странным, что город из закрытого превратился в место паломничества и уральских туристов» [1]. Однако это указывает и на то, что образ кыштымской аварии не столь массовый, как образ аварии чернобыльской.

Но если Чернобыльская АЭС на данный момент не функционирует, то химкомбинат «Маяк» продолжает работать. В связи с этим журналисты обращают внимание на вновь произошедшие инциденты. Например: «За последние девять месяцев это уже третий инцидент на химкомбинате. Как и в предыдущие разы, общественность об этом узнала с большим опозданием» [4]. Правда, на данный момент очень сложно установить хронологию инцидентов, которые происходили за последние 55 лет на химкомбинате. Это связано с тем, что информация о работе предприятия до сих пор остается засекреченной и краткие сообщения, как правило, выходят на местных телеканалах.

Понятия о произошедших инцидентах подменяются понятием о разрабатываемой в области концепции радиационной безопасности. «По сообщениям ИА «Уралбизнесконсалтинг» «радиационные инциденты в регионе остались в истории», поэтому концепция нацелена «на работу по реабилитации территорий и жителей, пострадавших от деятельности производственного объединения «Маяк» 50 лет назад» [7].

Нельзя утверждать, что авария на ПО «Маяк» вызывала больший интерес у журналистов и публики, чем авария на ЧАЭС. Однако, сравнивая образы этих двух техногенных катастроф, можно говорить о том, что тексты, выстроенные согласно информационному поводу, во многом идентичны. Кроме того, оцениваются они журналистами практически как равные. На данный момент авария на ПО «Маяк» считается одной из крупнейших катастроф, а некоторыми специалистами даже ставится по количеству нанесенного ущерба выше аварии возле Чернобыля. Тем не менее, «кыштымская авария» становится образом события, но не центральным – не той призмой, через которую можно смотреть на все техногенные катастрофы и, более того, ядерные инциденты.

1. 
   Абросимов А. Вчера и сегодня завода 235 // Озерский вестник. – 1998. – 16 сентября. – С. 2-3.
   
2. 
   Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт, – М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. – С. 72-130. Режим доступа: https://lib.ru/CULTURE/BART/barthes.txt
   
3. 
   Гладышев М. Вот тогда началась эвакуация [Авария 1957 года] // Озерский вестник. – 1997. – 7 октября. – С. 3.
   
4. 
   Ефремова Е. Авария на маяке // Правосознание. – 2008. Режим доступа: https://pravosoznanie.chel.org/2908/
   
5. 
   Информационное агентство ТАСС. – 1986. – 28 апреля.
   
6. 
   Клушина, Н.И. Языковые механизмы формирования оценки в СМИ / Н.И. Клушина. Режим доступа: https://www.gramota.ru/biblio/magazines/gramota/2879
   
7. 
   Ковалева С. Плутоний в девичьих руках: Создательницы «ядерного щита» Родины работали без страховки и отпусков // Независимая газета. – 1997. – 14 октября. – С. 6
   
8. 
   Константинович А. А. Опасность, застывшая в стекле: Как разрабатывалось и создавалось остекловывание радиоактивных отходов на ПО «Маяк» // Озерский вестник. – 1995. – 17 июня. – С. 1-4.
   
9. 
   Кошелева Л. Урок длиною в 40 лет // Озерский вестник. – 1997. – 27 сентября. – С. 1, 2.
   
10. 
    Леонтьев А.А. Психолингвистические особенности языка СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования / под ред. Володиной М.Н. – М.: изд-во МГУ, 2003. – С.66-88.
    
11. 
    Медведев Ж. До и после трагедии: Размышления о причинах и последствиях кыштымской аварии хранилища ядерных отходов в сентябре 1957 года // Урал. – 1991. – № 4. – С. 97-128.
    
12. 
    Неустроев А. ВУРС стал вполне «взрослым» // Южноуральская панорама. – 1999. – № 49. – С. 6.
    
13. 
    Новоселов В., Толстиков В. Атомный след на Урале: Главы из книги // Южноуральская панорама. – 1997. – № 25, 26.
    
14. 
    От Совета Министров СССР // Известия. – 1986. – 2 мая. – С.2.
    
15. 
    От Совета Министров СССР // Известия. – 1986. – 30 апреля. – С. 1.
    
16. 
    От Совета Министров СССР // Киевская правда. – 1986. – 12 мая. – С. 2.
    
17. 
    Павловская Н. Забыть нельзя. Помнить! // Московский комсомолец. – 2002. – № 39. – С. 13.
    
18. 
    Писанов В. Бешеный «Маяк» // Труд. – 1997. – 3 октября. – С. 5.
    
19. 
    Поелуева Л.А. Факт в публицистике: Автореф. канд. дис. М, 1988. –С. 5.
    
20. 
    Рискин В., Чигирин Б. Ликвидаторы: По их судьбам прошёлся радиоактивный след // Челябинский рабочий. – 2002. – 27 сентября. – С. 7.
    
21. 
    Романов, Г. Н. Кыштымская авария: секреты и мифы (Западный анализ аварии 1957 г.) // Вопросы радиационной безопасности. – 1997. – № 3. – С. 63-71.
    
22. 
    Скрипов А, Челябинск ХХ век // Вечерний Челябинск. – 1999. – 3 ноября. – С. 2.
    
23. 
    Соколовская Я. Мистика Чернобыля. Рассказ сталкера // Известия. – 2006. – 1 апреля. – С. 4.
    
24. 
    Тарасенко В. Есть такие люди, которых принимает зона отчуждения // Бийский рабочий. – 2009. – 30 июля. – С. 3.
    
25. 
    Харрис Р. Психология массовых коммуникаций / Р. Харрис – М.: Олма-пресс, 2002. – 448 с.
    
26. 
    Чернобыльские уроки / под. ред. Е.И. Игнатенко – М.: Политиздат, 1989. – 172 с.
    
27. 
    Черных, А. Мир современных медиа. / А. Черных – М.: Издательский дом «Территория будущего», 2007. – 312 с.