Книга для детей и родителей москва 2008 Часть первая. Новорождённый №13 1

ВАНЯ ЖУКОВ

ПРОТИВ...

КНИГА ДЛЯ ДЕТЕЙ И РОДИТЕЛЕЙ

Москва 2008
Часть первая. Новорождённый №13
1
Ваня Жуков, белокурый мальчик из 7-А, горько плакал под школьной лестницей, забившись в самый дальний угол. Шёл урок. В школе было тихо. Ваня сдерживал рыдания изо всех сил, чтобы остаться незамеченным. Обида жгла глаза ещё больше, чем слезы. Над ним и раньше подшучивали: и «маменькин сынок», и «пай-мальчик», и «иди, иди, расскажи мамочке». Ваня терпел и никогда никому не жаловался. Его так учила мама. Но сегодняшней обиды он стерпеть не смог. Завтра был день его рождения. Мама разрешила пригласить друзей, а Ваня так хотел пригласить Алёну, очень похожую на Мальвину, только светло-русую, мысли о которой частенько мешали ему делать уроки. Он отважился подойти к ней во время завтрака, они вместе пили чай с булочками. Ваня угостил Алёну пирожком, испечённым мамой, и уже, было, начал, слегка задыхаясь от волнения, говорить о завтрашнем дне рождения, как вдруг оказался в окружении Лёхи по кличке Крутой из 8-Б и его «специалистов», или просто «спецов», как они себя называли.

– Ой, какая парочка! – громко, так чтобы слышали все присутствующие в буфете, пропел Лёха. – Прям, сестрица Алёнушка и братец Иванушка! – Все вокруг рассмеялись. – Ну, и чего это ты там ей шепчешь? А? Говорила же она тебе: «Не пей Иванушка из копытца – козлёночком станешь». А ты ведь не послушался! Вот теперь тебе и ме-ме-ме, – под крики всеобщего одобрения проблеял Лёха.

Щеки Алёны залились краской. Она бросила на Ваню гневный взгляд и, оттолкнув хохочущего перед ней «специалиста», быстро ушла, оставив на столе незаконченный завтрак.

– Смотри, какая цаца! – неслось ей вслед. – Спасибо за пирожок! А козлёночка своего чего забыла?

Кровь застучала у Вани в висках, в глазах потемнело, и он бросился на Лёху, забыв всё, чему его учила мама. От неожиданности Лёха едва удержался на ногах. Ваня успел нанести ему несколько ударов, пока он пришел в себя и нанёс ответный удар.

– Дай ему, Лёха, по рогам, – выкрикнул кто-то из «спецов».

– Да мы из тебя козлятину сделаем, – подхватил другой Лёхин дружок и удары посыпались на бедную Ванину голову со всех сторон.

Кто-то кричал «Прекратите! Разнимите их немедленно! Позовите охрану!», но Ваня не реагировал, он отбивался на все стороны, не помня себя от ярости.

Потом кто-то схватил его сильными руками и оттащил в сторону, кто-то что-то кричал, толкал его в спину, пока он не оказался в кабинете директора. Ваня тяжело дышал, болела спина и плечи, у Лёхи под глазом наливался кровью синяк. У Вани пекла вспухшая нижняя губа.

– Кто начал драку? – грозно спросила Татьяна Ивановна, заместитель директора по воспитательной работе, которую называли «замдир по вэрэ».

Все молчали.

– Кто начал драку, я спрашиваю? – ещё более сдавленным голосом повторила она.

В этот момент в кабинет вошёл директор, Олег Петрович, лысеющий мужчина за 40, и раздражённо окинул взглядом присутствующих.

– Вот полюбуйтесь, Олег Петрович, на этих красавцев! Драку устроили в буфете и молчат, как ягнята.

– Олег Петрович, это всё он, – тоном побитого ягнёнка стал оправдываться Лёха. – Вот этот, из 7-А, набросился на нас, как ненормальный.

– Да, да, это всё он, – вторил Лёхе хор ягнят из изрядно потрёпанных Ваней «спецов».

– Мы это, ничего... Пошутили просто. А он набросился на нас с кулаками, – продолжал Лёха, преданно глядя директору в глаза.

– Вы только посмотрите, какой синяк он Лёхе поставил, – подхватил кто-то из «специалистов», – зверь, а не пацан.

– Почему стал драться? – Олег Петрович посмотрел на опустившего глаза Ваню. – Из-за чего подрались, я спрашиваю? – повторил он, всё больше раздражаясь. – Чего молчишь, сорванец? Драться научился, а разговаривать нет?

Ваня продолжал молчать, опустив голову.

– Ну, подожди у меня. Я научу тебя Родину любить! – Олег Петрович отчеканил свою любимую присказку. – Ты у меня быстро научишься правилам поведения в школьном буфете.

Прозвенел звонок. Олег Петрович почему-то посмотрел на часы, как будто проверяя, не было ли и здесь нарушения школьного распорядка, и, убедившись, что всё правильно, отдал распоряжение Татьяне Ивановне: «всем замечание в дневник, а родители этого молчуна, чтоб сегодня же были у меня в кабинете. Все свободны».

Лёха с компанией дружно выдохнули с облегчением и поспешили прочь из директорского кабинета. Ваня вышел, стиснув зубы и опустив белокурую голову. Но у кабинета его поджидал один из «спецов».

– Не вешай нос, козлёночек, – прошептал он. – Придёт мамка – сопли подотрёт.

Ваня встрепенулся, готовый ударить обидчика, но того уже и след простыл.
2
Ваня Жуков всё ещё плакал под лестницей, когда поблизости раздались чьи-то шаги. Ваня затих и задрожал всем телом. Больше всего на свете ему не хотелось, чтобы его сейчас нашли. Он был не в состоянии отвечать на какие-либо вопросы. Стыд, обида, разочарование сдавили ему горло, но больше всего мучило ощущение несправедливости, свершившейся над ним. Гневный взгляд Алёны стоял перед глазами. Она теперь никогда больше не будет с ним разговаривать! Никогда! И разве в этом он виноват? Что он скажет маме? Как объяснит ей, почему это всё произошло?

– Вы не видели Ваню Жукова из 7-А? – услышал он голос своей классной руководительницы Марии Петровны. – Если увидите, передайте ему, чтобы зашёл к директору. Там его ожидает мама Алексея Беспалого, которому он разбил в кровь лицо.

Прозвенел звонок, и вся школа наполнилась криком, смехом, шарканьем ног, среди которых время от времени выделялось: «Ты Ваньку Жучку не видел?»

– Ищите его, он где-то здесь, – на этот раз это был нагловатый голос Лёхи Крутого.

Ваня ещё дальше забился в угол, но ниша под лестницей недолго прослужила ему укрытием. Его вычислил один из Лехиных «спецов»:

– А ну-ка, ну-ка! Вот и наш козлик! А ну, давай выходи, а не то хуже будет!

Ваня и не думал выходить. Тогда подоспевшие Лёхины друзья просто вытащили его из-под лестницы и поволокли в кабинет директора.

– Давай, давай, пошевеливайся! Сейчас-то ты точно узнаешь, что такое Родину любить.

Когда возбуждённые спецы, тащившие сопротивляющегося Ваню, уже почти подошли к кабинету директора, из-за угла появилась Алёна, и её глаза на мгновение встретились с глазами Вани. Алёна тут же демонстративно развернулась, и скрылась за углом, но Ваня успел разглядеть её полный презрения взгляд, который ударил ему по сердцу, и этот удар был намного больнее, чем все удары Лёхи и его «специалистов», вместе взятые.

Лёхина мать была большая грузная женщина с ярко напомаженными губами. Её красный рот изобразил нечто брезгливое при появлении Вани в проёме двери.

– Ах, так это эта тихоня из двадцать первого дома! Безотцовщина! С мамой чуть ли не за ручку ходит, а моего сына вон как изуродовал!

Лёха стоял здесь же, в кабинете директора, с тем же видом незаслуженно обиженного ягнёнка и преданно смотрел в глаза матери. Пальцами руки он то и дело нащупывал отёк под глазом и морщился при этом от боли.

– Не трогай, сыночка. Они прикладывали тебе что-нибудь холодное? Развели тут бандитов!

Ване так захотелось сказать этой жирной тёте что-нибудь очень обидное, что у него даже слегка потемнело в глазах, но он сдержался.

– Ну, как тут Жуков, не разговорился? – Олег Петрович с важным и сердитым видом зашёл в свой кабинет и виновато развёл руками, глядя на искривлённый красный рот госпожи Беспалой.

– А ведь молчит, как партизан, – продолжил Олег Петрович. – Ты будешь говорить или нет, сорванец? – крикнул он почти в самое ухо Ване, стоявшему с понуро опущенной головой.

– Пусть молчит, – вмешался красный рот Лёхиной мамы. – Когда мать его возместит мне стоимость порванной одежды сына, а она, замечу, немалая, и лекарств, необходимых на его лечение, он сам у неё заговорит, как миленький. Вот и мобильный у Алёши стал барахлить: с третьего раза только смог до меня дозвониться. Запомни, мальчик, я вам ничего не спущу. Вы мне заплатите за каждый лопнувший сосуд на теле моего сына! Ты понял?.. Я никому не позволю даже пальцем дотрагиваться до моего сына, не то, что бить его.

Госпожа Беспалая, перейдя на фальцет, продолжала подсчёт убытков, моральных и материальных, понесённых их семьёй. Олег Петрович в редкие паузы, позволявшие распалившейся даме отдышаться, вставлял свои гундосые замечания, типа «И это правильно», «Так им и надо – совсем от рук отбились».

Ваня чувствовал, как кровь всё сильнее и сильнее приливала к лицу, отчего ему стало казаться, что это не он стоит здесь в кабинете директора, а раскалённый утюг. Ему так хотелось жгущей поверхностью утюга приложиться к белой пухлой руке, размахивающей пальцами у него перед носом. Он видел, как белая кожа начинает вздуваться пузырями, лопаться, обнажая под собой раскалённые отпечатки его мести. Красный рот становился всё более и более расплывчатым. Ване стало трудно дышать, голова превратилась во что-то такое тяжелое, что её нужно было поддерживать руками. Ваня схватился за голову, слёзы потекли из глаз, как вода, прорвавшаяся через дамбу.

– Как вы можете? Как вы так можете? – кричал он, захлёбываясь слезами. – Вы злые, злые!

Ване показалось, что голос его становится всё глуше и глуше, как будто уплывает от него всё выше и выше в небо, точь-в-точь как воздушный шарик, подаренный ему когда-то мамой. Голос всё дальше и дальше удалялся от него, пока не стих совсем. Стало легко и свободно. Потом стало темно, как будто выключили свет, и всё пропало...

Когда Ваня пришел в себя, рядом с ним уже не было ни Олега Петровича, ни красноротой Лёхиной мамы. Было тихо, окна зашторены, в углу у икон горела лампадка. Это была его комната. О том, как он здесь оказался, Ваня не имел ни малейшего представления. Он хотел повернуть голову, но голова была такая тяжёлая, что Ваня застонал. В этот же момент над ним появилось испуганное лицо мамы.

– Ванечка, как ты, сынок?

– Мама, как я здесь оказался?

– Тебя привезли. Всё хорошо. Ты только не волнуйся.

– Мама, я не виноват.

– Я знаю. Ты только не волнуйся. Всё будет хорошо.

Ване хотелось рассказать маме обо всём, что произошло, но что-то мешало, и с этим «что-то» справиться он так и не смог. Ваня молча повернул лицо к стене и закрыл глаза.

То, что говорила мама, было хорошо, но в жизни почему-то всё было по-другому. Они часто ходили в храм, там было красиво, но за дверями храма была совсем другая жизнь. Таких людей, как мама, было мало. В школе, во дворе, на улицах – везде были совсем другие люди, и они унижали таких людей, как его мама. Мама говорила, что нужно терпеть и смиряться, но Ване это было не понятно. Он не хотел, чтобы его унижали такие, как Лёха Крутой, но, чтобы противостоять Лёхе, нужно было самому стать таким, как он.

Ваня пошёл в секцию по боксу. Мама была против, но он настоял на своём: в этой жизни ему нужны были сильные кулаки. Мама говорила, что сила духа важнее, чем сильные кулаки, читала ему жития святых, но всё это было не убедительно. Всякий раз, когда он тупо стучал по боксёрской груше, он чувствовал наслаждение от осознания силы, которой наливались его мускулы. Он знал, что ещё немного и всё, что возникнет у него на пути, будет дрожать так же, как эта груша.

– Жуков, зачем ты с таким остервенением бьёшь по груше? – делал ему замечание тренер, но Ваня не отвечал. Никто не должен был знать, что эта груша была лицом Лёхи Крутого.

Боксёрские перчатки он брал с собой в школу и в те дни, когда у него не было тренировок. Ребята подходили, трогали перчатки, просили их примерить, просили показать разные приёмы. Ваня боксировал с удовольствием и слегка хлопал друзей по затылкам в конце каждого показа. Он чувствовал, как заметно возрос его авторитет.

«Специалисты» его больше не трогали. Только однажды, когда он спешил на тренировку, кто-то из них бросил ему вдогонку: «Козлик Боксёрыч побежал».

Ваня промолчал. Его час ещё не настал.
4
Все в школе читали книги о Гарри Поттере, один только Ваня не читал. Мама говорила, что книга эта неполезная, а Гарри Поттер – совсем и не добрый мальчик, и ничему хорошему научиться у него нельзя. Раньше Ваня верил маме, но теперь стал сомневаться: почему эта книга всем интересная, всем полезная, а ему нет? В конце концов, он имел право на собственное мнение.

Попросить книжку у кого-нибудь из одноклассников Ваня не хотел, поэтому стал экономить на завтраках.

«Ну и что, что голодный, – успокаивал он себя, – зато на одну сардельку ближе к цели».

Наконец, долгожданный день наступил. Ваня подошёл к заветному прилавку. Вот он, мальчик в очках, смотрит на него с обложки. Молча указав пальцем на книгу, Ваня протянул деньги, и маленькое сокровище оказалось у него в руках. Он не положил книгу в рюкзак, а сунул её под куртку и прижал левой рукой. Его сердце быстро-быстро забилось: это случилось, они встретились, и уже ничто больше не сможет разлучить их.

«Опять плачет. Только и умеет, что плакать, – думал он и отворачивался, чтобы не видеть жалкую согбенную фигуру, которая была его мамой. – У Гарри вообще не было родителей, но они оставили ему свою силу, а моя только и знает «Господи, помоги». А где же эта помощь? Отец ушел, денег нет. Ну, и что, что добрая? А что ей дала эта доброта? Лёхина мать совсем и не добрая, а Олег Петрович, хоть и директор, а, как рептилия, перед ней пресмыкается. Лёха тоже недобрый, зато у него всё есть, и все пацаны его уважают только за то, что он крутой и родители у него крутые.

Ване так хотелось тоже быть крутым, и боксёрская груша была его единственной надеждой. Но до ринга победителя было ещё так далеко, да и хватит ли у него сил? Вот Гарри – это совсем другое дело. Ему не надо было бить эту тупую грушу до седьмого пота. Его родители просто передали ему силу волшебника. У Гарри всё просто: довели тебя до белого каления – и получайте обидчики! Ваня часами просиживал над учебниками, представляя, в кого бы он превратил Лёху Крутого. Свинья из него была бы слишком тощая. Зато ей можно было бы вдеть в пятак кольцо и таскать по школьному двору. Или ещё лучше было бы превратить Лёху в дворнягу, привязать к хвосту консервную банку и потешаться над тем, как она носится, сходя с ума от преследующего её грохота. Вот это была бы картина!

А Лёхину мать Ваня превратил бы в пузатый металлический чайник с красной крышкой, заткнул бы ему носик пробкой и поставил на огонь. Вот тут бы она побулькала! Пар, не находя себе выхода, сорвал бы красную крышку, вода хлынула бы через верх, заливая блестящие бока, и покрытый слезами чайник долго бы плавился на огне, пока не разорвался бы, как бомба. Вот это была бы настоящая месть!

Олега Петровича он превратил бы в большую бородавчатую жабу и посадил бы на учительский стол. Всякий раз, когда жаба открывала бы рот, чтобы проквакать «я научу вас Родину любить», он давал бы ей щелчок под зад, и жаба летела бы кувырком со стола, плюхаясь на пол растопыренными лапами. Вот где была бы потеха!

Ваня выписал из купленной книги все заклинания, выучил их на память и пытался сотворить хоть какое-нибудь превращение, но ничего не получалось. Не хватало самого главного: ингредиентов. Лягушечью печень при желании можно было бы достать, попробовав убить лягушку, но где взять скорлупу яиц дракона, или ногти покойника? Как это ни было противно, Ваня готов был съесть даже конфетку со вкусом блевотины, если бы она попалась ему в хогвартских леденцах, лишь бы только получить магическую силу. Силу, которая даёт власть даже над сильными, а главное – помогает их унижать.

6
– Мне нужно с тобой поговорить, сынок. – Мама на вид была спокойна, но Ваня видел, как вздрагивали уголки её губ. Ваня хорошо знал свою маму, которую, кроме него, пожалеть было некому, но ему, почему-то сейчас, не было её жаль.

– У тебя появились замечания в дневнике. Ты дерзишь учителям...

– Пусть сами не нарываются, – огрызнулся Ваня и демонстративно уставился в окно.

– А двойки? У тебя появились двойки. Это тоже учителя виноваты?

– Ну и что? Подумаешь, раз-другой не выучил! Для них двойку поставить – всё равно, что кайф словить.

Последние слова сына привели маму в смятение. Она растерялась и просто не знала, что сказать, а уголки губ задрожали ещё больше. Ваня знал, что она молчит, потому что молится. Всегда так! Даже накричать на сына-разгильдяя по-человечески не может!

– Сынок, ты за последнее время очень сильно изменился. Ты перестал ходить со мной в церковь, потому что у тебя, якобы, не хватает времени на подготовку уроков. Но какие уроки ты тогда готовишь, если у тебя дневник расцвёл двойками?

Ваня молчал.

– В это воскресенье мы пойдем с тобой на исповедь...

– Я не пойду, – коротко отрезал Ваня.

– Но почему? Что изменилось? Я прошу тебя, объясни мне, почему ты не хочешь? – Мама больше не могла притворяться и сохранять спокойствие. В уголках её добрых глаз заблестели слёзы.

– Потому что твоя церковь учит терпеть и унижаться, а я не хочу, чтобы меня унижали. Не хочу! Я хочу быть сильным! Я хочу, чтобы меня боялись, и всё! – последние слова Ваня уже не говорил. Он кричал, и ему было всё равно, делает он больно маме или нет. Это она во всём виновата! Это она воспитала его хорошим сыном, над которым могут безнаказанно издеваться такие уроды, как Лёха и его «спецы». Хватит! Он знает сам, как нужно жить. Кому теперь нужна эта учёба? Что она даёт? Что она тебе дала? Покажи мне, что она тебе дала!

Ваня кричал и кричал. Он хотел остановиться и не мог. Мама уже несла в рюмке какие-то капли, он судорожно запивал их водой, захлёбывался, кашлял, махал руками и ненавидел себя за слабость, за всё ту же слабость, от которой из всех сил старался освободиться.

Выйдя на ринг, «подающий надежды юниор», как представил его тренер, почувствовал нечто вроде лёгкого головокружения. Он был центром происходящего: все лампы и десятки возбужденных глаз были направлены на него. От него зависело, будут ли присутствующие здесь радоваться или огорчаться, заводиться или скучать. Это чувство было ново и очень приятно. Ваня окинул зал взглядом – жаль, что здесь не было Лёхи, пусть бы посмотрел на него, стоящего в центре ринга.

Удар гонга, и бой начался. Ваня помнил всё, чему научил его Иван Сергеевич: он молниеносно менял позиции, ловко изворачивался и редко позволял противнику достать его перчаткой. Удар, ещё удар. Зал зашумел, как морской прибой.

– Ванька, дай ему, дай!

– Эй, белый, так ему, так!

– Рыжий, не спи, замёрзнешь!

Взревевший зал подействовал на Ваню, как красная тряпка на быка. Он атаковал противника и наносил ему удар за ударом, пока их не растащили в разные стороны.

Это была его первая и безоговорочная победа.

– Молодец, тёзка, так держать, – Иван Сергеевич похлопал воспитанника по плечу, не скрывая улыбки, как он обычно делал. Иван Сергеевич был определённо доволен. Вкус победы был сладок, хотя и немного солоноват от привкуса пота, струйками стекавшего со лба, но это было так по-мужски! Это был вкус боя, принёсшего ему победу.

Когда Ваня сошел с ринга, его окружила целая толпа ребят.

– Ну, Ванька, ты и бобёр!

– Слышь, попёр, как танк!

– Ну и надолбил ты ему!

Ваня устало улыбался, слегка постукивая перчаткой по плечам окружавших его ребят. Он был счастлив. Сегодня он доказал всем, а главное, самому себе, что он стал сильным.

Удар гонга ударил не по барабанным перепонкам, а по нервам. Ваня подскочил, как пружина, чтобы сразу без подготовки нанести первый удар, но его противник, парень с бритой головой, чуть повыше его ростом, казалось, ждал этого удара и отскочил в сторону. Легко пружиня, Ваня и бритоголовый парень какое-то время присматривались друг к другу, пытаясь найти слабое место своего противника.

– Ваня, заходи слева, – услышал он голос Ивана Сергеевича.

– Серый, дай этому белому псу, – крикнул кто-то из зала, и Ваня тут же пропустил удар. Ободрённый противник пошёл в атаку и нанёс Ване ещё несколько ударов. Зал взревел одобрительными выкриками:

– Серый! Серый!

Кто-то засвистел, перекрывая свистом крики в поддержку Жукова.

– Жучка, ты что, заснул?

– Белый, давай!

Ваня чувствовал, как злость начинает закипать у него в сердце. Забыв всё, чему учил его Иван Сергеевич, он накинулся на бритоголового парня, нанося ему пустые удары. Они сцепились в замок, но звук гонга заставил их разойтись по своим углам. Этот раунд Ваня проиграл.

– Тёзка, соберись... Всё хорошо... Это ещё только начало, – Иван Сергеевич спокойным голосом перечислял все Ванины ошибки. Спокойный голос тренера возвращал ему уверенность в себе.

И снова гонг! Бой продолжался. Ваня был спокоен. Иван Сергеевич помог ему понять бритоголового противника – теперь он весь был, как на ладони. Удар, ещё удар – Ваня больше не слышал, о чём там ревел зал, он видел только бритоголовую цель, стараясь предугадать каждое её движение. Пропущенный удар заставил его сконцентрироваться ещё больше.

«Раз, два, есть! Раз, два, раз-два-три, ещё разок, – считал Ваня про себя, чувствуя, как приобретённое им спокойствие заставляет нервничать его противника. – Удар! Ещё удар! Раз-два, раз-два-три».

Удар гонга вернул Ваню в реальность ревущего и свистящего зала. Иван Сергеевич одобрительно похлопал его по плечу. Ваня видел, что улыбка так и хотела выпрыгнуть из-под чёрных усов тренера, но он всячески сдерживал её.

– Не расслабляйся. Не сбавляй темпа. Хорошо обошёл его слева.

Что-то мелькнуло в противоположном углу противника. Сначала Ване показалось, что это ему померещилось, но нет, ошибки быть не могло. Это был Лёха. Перед самым гонгом он сунул бритоголовому парню перчатку, которую тот быстро надел на руку. Спрятав перчатку бритоголового под куртку, Лёха тут же скрылся из виду.

«Это не к добру», – подумал Ваня, но удар гонга отвлёк его от этих мыслей. Третий раунд был решающим. От него зависело, кто станет победителем. Ваня не столько увидел, сколько почувствовал, что в лице его противника, особенно в его взгляде, что-то изменилось, но времени на размышления не было.

Стараясь не сбавлять темп, набранный в предыдущем раунде, Ваня пошёл в атаку. Удар, ещё удар, – противник явно не выдерживал напора сыплющихся на него ударов, или чего-то ждал. Стоило Ване на мгновение открыть лицо, как сокрушительный удар заставил его покачнуться. За вспышкой света последовала резкая боль, и тёплая струйка потекла по лицу. У Вани была рассечена бровь. Появился человек в белом. Наклонившись над Ваней, он что-то прикладывал к рассеченной брови, внимательно разглядывал лицо пострадавшего боксёра, потом сделал знак судье – и Ваню сняли с боя. Серый с довольным видом снял перчатку, которая тут же оказалась в чьей-то протянутой руке и скрылась вместе с ней.