Записки врача

ЗАПИСКИ ВРАЧА

Гл. XII
А как я могу держаться "честно" с неизлечимыми больными? С ними все

время приходится лицемерить и лгать, приходится пускаться на самые

разнообразные выдумки, чтобы вновь и вновь поддержать падающую надежду.

Больной, по крайней мере до известной степени, всегда сознает эту ложь,

негодует на врача и готов проклинать медицину. Как же держаться?

Древнеиндийская медицина была в этом отношении пряма и жестоко искренна: она

имела дело только с излечимыми больными, неизлечимый не имел права лечиться;

родственники отводили его на берег Ганга, забивали ему нос и рот священным

илом и бросали в реку... Больной сердится, когда врач не говорит ему правды;

о, он хочет одной только правды! Вначале я был настолько наивен и

молодо-прямолинеен, что, при настойчивом требовании, говорил больному

правду; только постепенно я понял, что в действительности значит, когда

больной хочет правды, уверяя, что не боится смерти; это значит: "если

надежды нет, то лги мне так, чтоб я ни на секунду не усомнился, что ты

говоришь правду".

Везде, на каждом шагу, приходится быть актером; особенно это необходимо

потому, что болезнь излечивается не только лекарствами и назначениями, но и

душою самого больного; его бодрая и верящая душа - громадная сила в борьбе с

болезнью, и нельзя достаточно высоко оценить эту силу; меня первое время

удивляло, насколько успешнее оказывается мое лечение по отношению к

постоянным моим пациентам, горячо верящим в меня и посылающим за мною с

другого конца города, чем по отношению к пациентам, обращающимся ко мне в

первый раз; я видел в этом довольно комичную игру случая; постепенно только

я убедился, что это вовсе не случайность, что мне, действительно, могучую

поддержку оказывает завоеванная мною вера, удивительно поднимающая энергию

больного и его окружающих. Больной страшно нуждается в этой вере и чутко

ловит в голосе врача всякую ноту колебания и сомнения... И я стал привыкать

держаться при больном самоуверенно, делать назначения самым докторальным и

безапелляционным тоном, хотя бы в душе в это время поднимались тысячи

сомнений.

- Не лучше ли, доктор, сделать то-то? - спрашивает скептический

больной.

категорически заявляю я. - Только в таком случае я и могу вести лечение.

И весь мой тон говорит, что я обладаю полною истиною, сомнение в

которой может быть только оскорбительным.

И веру в себя недостаточно завоевать раз, приходится все время

завоевывать ее непрерывно. У больного болезнь затягивается; необходимо зорко

следить за душевным состоянием его и его окружающих; как только они начинают

падать духом, следует, хотя бы наружно, переменить лечение, назначить другое

средство, другой прием; нужно цепляться за тысячи мелочей, напрягая всю силу

фантазии, тонко считаясь с характером и степенью развития больного и его

близких.

Все это так далеко от того простого исполнения предписаний медицины, в

котором, как я раньше думал, и заключается все наше дело! Турецкий знахарь,

ходжа, назначает больному лечение, обвешивает его амулетами и под конец дует

на него, в последнем вся суть: хорошо излечивать людей способен только ходжа

"с хорошим дыханием". Такое же "хорошее дыхание" требуется и от настоящего

врача. Он может обладать громадным распознавательным талантом, уметь

улавливать самые тонкие детали действия своих назначений, - и все это

останется бесплодным, если у него нет способности покорять и подчинять себе

душу больного. Есть, правда, истинно интеллигентные больные, которым не

нужно полушарлатанское "хорошее дыхание", которым более дороги талант и

знание, не желающие скрывать голой правды. Но такие больные так же редки