Технологический риск новейший объект социологического исследования

СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Обзор научной литературы конца 70-х - начала 80-х годов, посвященной связи научно-технического и социального прогресса, однозначно указывает на появление новой исследовательской области - оценки технологического риска. Эта область интегрирует усилия ученых самых разных областей знания. «Размах и сложность анализа риска требует высокой степени сотрудничества в этой области специалистов многих сфер познания: физиков, биологов, генетиков, медиков, химиков, инженеров, политологов, социологов, исследователей менеджмента, экономистов, психологов, этиков" (10, с. 287). Исследование технологического риска - междисциплинарная область современной науки.

Появление «нового интеллектуального направления» фиксируется многими западными учеными. Так, датский ученый Б. Дюландер отмечает: «Оценка технологии установилась сегодня в качестве науки» (5, с. 220). Она определяется им как "систематически и широко ориентированная оценка последствий использования определенной технологии, рассматриваемая не просто как набор технических средств, но в сочетании с их организацией. Последствия могут быть значимы для человека, экономики, общества в целом, окружающей среды; они могут быть позитивными и негативными, предполагаемыми или непредвиденными; последствия могут быть первого, второго и третьего порядка» (5, с. 221).

Распространение исследований технологического риска их институциализация выразились в проведении ежегодных широкопредставительных национальных и международных конференций, симпозиумов (8, 9, 10, 12 13, 14), в значительном расширении периодической научной печати по вопросам взаимоотношений общества, науки и техники и оценки риска в частности. Значительными стали и финансовые ассигнования на исследования риска. Так, к 1979 г. в химической промышленности они составили 25-30% всех затрат на научные исследования и разработки, а в фармакологической - более 50%. Это дало основание для утверждений о том, что "риск стал большим бизнесом» (13, с. 105).

Институциализация исследований риска отразила еще одну их особенность - они одновременно и в равной степени относятся к науке и к технической политике. Это не чисто академическая деятельность, которой занимаются в университетах, научных центрах, лабораториях, но также и деятельность, которая должна служить основой в принятии решений относительно технологических нововведений, в осуществлении контроля за риском. Деятельность по управлению и контролю сосредоточивается в государственных учреждениях, законодательными и исполнительными органами вырабатываются специальные законы. Отмечено, например, что в США за период с 1960 по 1980 г. «через конгресс было проведено по меньшей мере 23 важных законодательных актах, направленных на снижение технологической опасности» (10, с. 295).

Интересно отразились две указанные особенности исследовательской деятельности по оценке риска (междисциплинарный характер и практическая целеустремленность) на образовании нового рода специалистов - экспертов риска. Работая и различных структурах - академической среде, непосредственно в промышленности или в особых учреждениях по регулированию технологическим развитием, эти специалисты, по мнению буржуазных социологов, составляют новую прослойку «технократической влиты» (12, с. XXV), которая послужила основой для возрождения мифа «экспертократии».

Ныне власть в обществе и на производстве должна осуществляться, опираясь не на специальные знания инженеров, техников, технологов-химиков, металлистов, энергетиков и т.п. (как это предполагалось в классической форме технократии), не на специальные знания профессионалов-управляющих (как это предполагалось в классической форме менеджеризма), а на специальные знания экспертов в области технологического риска. Особую роль среди экспертов риска, по оценке многих ученых, принадлежащих к ним, призваны играть социологи, «которые в силу своего образования обладают широким подходом к проблеме» (5, с. 220), могут и должны связать науку и политику эффективным образом. «Ограниченность анализа риска, основанного только на инженерных, биологических, системных или даже экономических и психологических критериях и допущениях, очевидна», - утверждал в своем докладе, специально посвященном задачам социологии в области оценки технологического риска, президент Американской социологической ассоциации Дж. Шот. Социология должна, по его мнению, внести элемент социальной критики в эту область научного анализа и рассматривать эти проблемы в общем контексте «социального устройства» (11, с. 721).

Новая отрасль знания, закрепив свои позиции организационными «структурами, штатами, подтверждает свой статус самостоятельной дисциплины распространением среди своих научных кадров глубокого осознания социальной значимости своей деятельности, глобальных причин ее появления и задач совершенствования.

По единодушному мнению специалистов, появление исследований риска в его теперешних масштабах связано со значительно возросшей социетальной потребностью расширения и углубления знаний о риске современной жизни: «Потребность помочь обществу совладать с технологическими опасностями вызвала появление и развитие нового интеллектуального направления - анализа риска» (10, с. 287).

Послевоенное развитие науки, техники и технологии, прогрессивное содержание которого не ставилось обществом в целом под сомнение, во второй половине 70-х годов привело к установлению качественно новой ситуации в промышленно развитых странах, к переходу к эпохе постоянного обновления технологического потенциала индустрии,» когда "последствия развития техники лежат за пределами обычных экономических сил и институциональных структур» (10, с, 27). В сфере социальных отношений этот процесс выразился в чрезвычайном усложнении процессов политического управления, в изменении и появлении новых ценностей. Поэтому не случайной выглядит следующая оценка анализа технологического риска: "Главное достижение науки состоит в доведении до практиков понимания сложности социетальной ситуации, в которой осуществляется техническая политика" (13, с. 129). Не случайно и мнение французского исследователя Ф. Фаньани о том, что изучение риска, его оценена - это не просто техническая дискуссия о риске и "роль социальных наук не просто в обнаружении и сборе данных для потенциальных переговоров об уровнях допустимого риска, ... а в том, чтобы переформулировать дебаты о риске с точки зрения глобальных перспектив и представить эти дебаты как показатели, среди прочих, появления новой «парадигмы» ценностей индустриального общества", (13, с. 166).

Сегодня, утверждают экологи, работающие в сфере междисциплинарного анализа риска, К. Хохенемзер, К. Кэйтс, Дж. Касперсон, "опасность технологическая заменила в индустриальных странах опасность природную, т.е. явления подобные засухе, наводнению, эпидемиям, землетрясению" (10 с. 113), которые всегда сопровождали человечество. Негативные, неконтролируемые последствия распространения атомной энергетики, ядерного оружия, использования пестицидов, рекомбинации ДНК, стимуляторов роста при создании продуктов питания, новшеств фармакологии, развитие транспортных средств, истощение природных ресурсов, проблема хранения отходов химического производства и т.д. привели к реальному росту опасности для жизни отдельного человека, общества и природы. Положение на сегодня таково, что, задаваясь вопросом, какая степень опасности достаточно безопасна, ученые вынуждены констатировать, что создание среды, свободной от риска, - недостижимая цель, что риск принципиально неустраним, что сведение риска до нуля невозможно, что риск - неизбежный элемент современной жизни. Наука может лишь определить, обнаружить потенциальный риск, но не может, не обладает знаниями о том, как его устранить. Голландский ученый П. Сталлен так формулирует парадоксальность сложившейся ситуации: "Риск является атрибутом технологии, но та же технология есть и средство, с помощью которого мы пытаемся управлять риском" (13, с. 131).

Чувство незащищенности, тревоги, озабоченности вое более внедряется в общественное сознание, вызывает отрицательное, критическое отношение к постоянному обновлению технологии, содержащей угрозу самой жизни. Оно выражается особенно ярко в социальных движениях протеста против ядерного оружия, против атомной энергетики, за охрану окружающей среды. Известная американская специалистка в изучении различных видов протеста против современной технологии Дороти Нелкин выделяет три категории населения современного общества, критически настроенного в отношении технологического развития. К первой относятся те, кто непосредственно подвержен риску. Имеется в виду население, живущее вблизи аэропортов, атомных установок, химических производств или работающее на подобных предприятиях. Вторую категорию "критиков" составляют люди, оценивающие риск с позиций той социальной группы, к которой они принадлежат, и с точки зрения интересов глобальной политики. При этом отмечается особая активность "среднего класса" - достаточно образованного и осведомленного в вопросах экономики и в механике процессов принятия решений. Третьим источником критицизма стала, по мнению Д. Нелкин, сама научная общественность и особенно поколение ученых, вышедших из студенчества 60-х годов. Естественно, что конкретные претензии к техно-риску и к управлению им значительно различаются среди указанных категорий населения, так же как и их реальные возможности оказания политического воздействия на процесс принятия решений, касающихся внедрения и эксплуатации рисконасыщепных технологий.

Аналитики технологического риска отмечают, что оппозиция технике не нова, что вспышки ее встречались "регулярно каждые 50 лет или около этого с середины XVIII столетия» (4, с. 39), однако причины и центры внимания ее менялись. В 50-х годах нашего столетия оппозиция концентрировала свои усилия преимущественно на вопросах наемного труда в условиях широкого внедрения автоматизированного производства. В 60-х критика сосредоточивалась на негативных последствиях технического прогресса для окружающей среды. К концу 70-х технический прогресс, считают немецкие исследователи М. Диркес и Р. Коппок, подвергался критике "больше, чем в любое .другое время «в течение последних 100 лет» (14, с. 19), что связано С осознанием глобального рисконасыщения современной жизни, к которому добавились разочарование, разрушение веры в технократическую утопию о всесилии техники и негативный опыт контроля над риском на основе его оценки. По мнению известного американского социолога П. Дракера, эти первые попытки могли кончиться только неудачей, в результате чего мы имеем "множество примеров гигантских негативных последствий (например, загрязнение среды от применения ДДТ), непредвиденных никакими агентствами. В то же время имеется множество предсказанных экспертами бедствий, которые так никогда и не осуществились" (4, с. 50). Неудачные предсказания риска начала 70-х годов Дракер ставит в один ряд с предвидениями писателей-фантастов и указывает, что управление риском вносит свой дополнительный и плохо предсказуемый риск.

Однако к началу 80-х годов исследования по оценке технологического риска имеют иной характер - они стали автономной и признанной отраслью научной деятельности. Это связано не только с уже описанным процессом их институциализации, но еще и со значительным ростом профессионализма, включающего в себя количественное увеличение и дифференциацию знаний, появление собственного банка данных и создание методологической и методической оснащенности исследований. Характеристика этой стороны изучения технологического риска будет дана в отдельном разделе обзора, здесь же необходимо остановиться на весьма существенном аспекте оформления научного статуса этой исследовательской области. Он выразился в том, что произошло идеологическое объединение людей самых разных профессиональных ориентации на основе «новой парадигмы ценностей». Она представляет собой интересное сочетание. С одной стороны, в него входят традиционные технократические ценности рационального управления на основе научной экспертизы (отсюда высокая оценка социальной значимости эксперта, его высокий социальный статус). «Авторитет научной экспертизы основывается на допущении научной рациональности. Объяснения и прогнозы ученых рациональны, потому что они опираются на данные, собранные рациональными процедурами. Тем самым эти объяснения служат основой планирования и средством обоснования правомочности политических решений» (2, с. 15). С другой стороны, к технике стал применяться «один из самых древних принципов— ответственность за свои действия» (4, с. 49). Появление исследовательской деятельности по оценке технологии П. Дракер уже в 1974 г. оценивал как проникновение в сферу индустриального управления нравственных критериев личной ответственности каждого за то, что он делает (4, с. 5О). Если раньше считалось, что «дело менеджеров - бизнес, а технологическое развитие -нечто, что не входит в реальный процесс бизнеса», то теперь «ясно каждому менеджеру, что оно входит в сферу компетенции и ответственности управления» (4, с. 37-38). Буржуазное управленческое мышление вводит в технократическую идею управления техникой и обществом на основе внутренней логики ее развития существенные коррективы в духе неоконсервативного обновления, дополняет абсолютную рациональность идеалами «гуманизации» техники, высокой социальной ответственности за поддержание существования общества в пределах «допустимого риска».

I В 80-е годы проблема управления технологическим развитием перешла из разряда проблем бизнеса, решаемых на основе подсчета рентабельности, в глобально-социальные, требующие высокого уровня научного обоснования и ответственности за принятые решения. В связи с этим возросла роль государства в управлении обществом, «правительственная ответственность за оценку и управление технологической опасностью» (10, с. 287). Функции правительственных органов, по мнению занимающихся технологическим риском ученых, должны включать: 1) сбор и хранение адекватной информации о дискуссиях относительно риска; 2) своевременное обеспечение всего, что требуется для свободного и полезного выбора; 3) концентрация всех средств, находящихся в распоряжении правительства, для совладения с риском.

Завершая общую характеристику исследований технологического риска, следует остановиться на вопросе о теоретических ее основаниях. По выражению самих исследований риска, «анализ риска - это область со слабой теорией и множеством противоречивых потребностей» (10, о. 283). И самая большая потребность, связанная с ее эффективностью, состоит в создании теории, которая сейчас находится «на самой ранней стадии своего развития» (10, с. 4). «Теоретическая незрелость этой области знания» (13, с. 167) самым прямым образом сказывается на фрагментарности, отсутствии связанного знания и согласия между учеными.

Попытаемся все же представить, что же именно и каким образом изучают специалисты технологического риска.
2. Содержание и методы оценки технологического риска»

Ученые разных отраслей знания приносят в анализ риска свою методологию, свое понимание предмета исследования. Наиболее завершенную концепцию предлагают эксперты—экологи. Например, Хохенемзер, Касперсон и Кэйтс пишут»: «Наш образ мысли о причинах опасности происходит из многолетней работы по природным опасностям. Надо подразделить опасности на два компонента - события и последствия. При таком подходе опасные события представляют собой потенциал зла, а последствия опасности - реализацию зла. Последствия измеряются различными способами, включая регистрацию смертных случаев, повреждений, экономических и социальных потерь. Соответственно следуют и три пути управления: 1) предупреждение опасных событий; 2) предупреждение опасных последствий в случае, когда события все же произошли; 3) смягчение последствий, имеющихся налицо" (10, с. 117). Для правильного ориентирования индивидуального поведения в рискованных ситуациях и социального управления риском они считают необходимым разделять "опасные события»" на две части по кибернетическому образцу «вход-выход» - на инициирующие события и результаты. При применении такой структуры опасности, по мнению авторов, достигается расширенное понимание, логическая оснащенность управления, появляется возможность контролирующего вмешательства на каждом этапе, возможность классифицировать опасности (ими предложена классификация 93 технологических опасностей по 16-ти измерениям), социальных ответов на опасность, а также возможных последствий контроля, так называемой обратной связи, которая может быть как положительной, так и отрицательной (см. 10, с. 119-131).

Наиболее комплексный социологический подход к анализу риска, сочетающий в себе многие его аспекты и методы, разработан американским специалистом У. Роувом. Его исследовательская схема построена вокруг ключевой категории «допустимого риска». Большинство аналитиков риска рассматривают «допустимый риск» как главную проблему всей области знаний о риске, которая связывает измерение риска и его управлении, технологию и общество. «Допустимый риск» - это тот предел, за который не может заходить ни одно действие по управлению, не нарушая установленного баланса безопасности. Впрочем, четкое определение «допустимого риска» в сегодняшней литературе вряд ли можно отыскать. Имеются лишь различной полноты списки критериев или обоснования допустимого риска: разумность, привычное употребление, распространения профессиональная практика, подверженность природным опасностям, данные общественных, референдумов, сравнение с уже известными видами опасностей и т.п.

У. Роув пытается преодолеть указанную неопределенность и несовместимость личностных и объективных оценок, ценностных и количественных характеристик риска. Наглядно его концепция показана в еле дующие м виде (13, с. 4):

Все ступени анализа подчинены конечной цепи — установлению предельного допустимого риска для определенного вида случаев (скажем, для внедрения токсичных средств для борьбы с сельскохозяйственными вредителями или для развития воздушного транспорта) с цепью получения руководства к действию. В схематическом изображении Роува соотношение уровней риска выглядит так (13, с. 4):

Область допустимого риска

Область недопустимого риска (чрезмерный уровень риска) III

Область желательной редукции риска II

(повышенный уровень риска)

Область неактивного риска (нормальный уровень риска) I

область уровней допустимого риска

Для проведения адекватной политики по технологическому риску одинаково необходимы и ценны как технические данные о безопасности новой технологии, экономические данные о затратах, данные о возможных потерях (для экономики, здоровья населения, среды и пр.), так и сведения об общественном мнении страны, региона и конкретной местности и других социальных факторах и условиях, в которых происходит принятие решений. Такой всеобъемлющий подход — дело будущего молодой научной дисциплины. Социологи считают поднятие ее авторитета своей заботой. Недаром обсуждение ее состояния, проблем и противоречий стало темой ежегодного (1984) собрания американских социологов.

Сознание противоречивости своей профессии свойственно исследователям технологического риска. Ими отмечаются противоречия, связанные с особенностями самой предметной области исследования, с познавательными возможностями современной науки и человека, социально-политическим противостоянием целей контроля и реальной институциональной структуры, осуществляющей управление риском, с конфликтной насыщенностью процесса принятия решений, в котором участвуют в той или иной мере обладающие весьма отличными друг от друга оценками государственные чиновники, научные эксперты и общественные массы.

«Глобальное противоречие, определяющее сквозную уязвимость анализа риска с точки зрения логики, социальной справедливости, политики и нравственности, заключено в самой задаче его — примирить стремление к повышению жизненных стандартов, которое сегодня неразрывно связано с увеличением риска, и стремление сохранить здоровье, естестве иную среду, т.е. ограничить риск» (10, с. 169).

Значительные трудности анализа риска связаны с вероятностной природой технологического риска и с произвольным восприятием информации о риске разными людьми. Действительно, технологический риск сопряжен не только с технической опасностью, но зависит от времени, места, людей, которые эксплуатируют данную технологию. Поэтому чрезвычайно трудно типологизировать и прогнозировать будущие проявления потенциальной угрозы какой-либо технологии. Австрийский специалист по атомной энергетике В. Хёфель различает два типа риска: "Риск, связанный с неопределенностями познания действия законов природы, и риск, относящийся к неполноте познания первоначальных и пограничных условий» (3, с. 133) (имеются в виду условия технологического риска), и считает, что первый тип риска, по крайней мере в принципе, можно устранить, а второй — нельзя, так как никогда нельзя достичь полноты знания этих условий. Американский ученый В. Ковелло приводит такой пример бытующей оценки вероятности повторения бедствия среди простых люаей: недавно случившееся наводнение устраняет его повторение в ближайшем будущем. Такого рода установки людей, естественно, плохо сочетаются со статистическими прогнозами и отрицательным образом сказываются на подготовке людей к повторению аналогичного бедствия. Трудности управления риском, связанные с ограниченностью наличного знания, иллюстрируются и на конкретном вопросе, касающемся истощения ресурсов Земли: "Мы знаем, что добыча ископаемых воздействует на климат, знаем, что это рискованно, но мы не можем сказать реально, в каких масштабах» (10, с. 5). Подобные рассуждения специалистов в области риска указывают на реальную сложность познавательного процесса, связанного с технологическим риском, и частично могут применяться ими для оп-равцания своих довольно скромных достижений в углублении и организации знаний о нем.

Особенно наглядно внутренняя противоречивость анализа риска видна на несовместимости количественных и качественных методов оценки риска. Сторонники точных методов считают, что имеющуюся сегодня неопределенность, расплывчатость критериев оценки риска и установления предела его допустимости возможно преодолеть лишь при введении, на всех ступенях процесса принятия решений строгого подсчета всех «за» и «против». Однако их же коллеги указывают на абсурдность притязаний «квантификаторов»: подсчет риска и выгоды и общеупотребимых денежных единицах по экономическо-финансовому образцу привлекателен своей наглядностью, но он весьма проблематичен с этической точки зрения, гак как фактически вводит «цеженую оценку человеческой жизни" (10, с. 195). Американский социолог А. Мазур, например, считает, что человеческое общество не может спокойно воспринимать подсчитанную норму катастроф на атомных станциях, по которой "нормальным» считается происходящий раз в три года несчастный случай на АЭС, в результате чего возможны разрушения значительной части сооружений и примерно 10 смертных случаев (13, с. 154). Подсчет «нормы ожидаемой фатальности» (узкое определение риска как вероятности при чисто количественном подходе к проблеме) не охватывает всей сложности проблемы риска, справедливо отмечают «гуманисты». Понятие «допустимый риск» как «обобщенное число или математическое отношение не может существовать. Всегда есть множество контекстов, усложняющих и коренным образом меняющих оценку одних и тех же переменных...» (7, с.253). Даже когда «физический риск» вводимой технологии равен нулю, возможно, что ее признают неприемлемой по другим причинам, по социальным. «Количественность должна быть средством выбора, а не самим выбором» (10, с. 30) -таково мнение большинства.

Сложность управления риском связана еще и с тем, что решения, воплощаемые в жизнь, как уже отмечалось, с неизбежностью создают новый риск. Часто результаты катастроф возрастают в случае упреждающего социального вмешательства. Пример можно привести из области природных опасностей. Так, "исторически программы по контролю за наводнениями увеличивали убытки от наводнений, так как возросшее ощущение безопасности поощряло более интенсивное заселение заливных равнин» (10, с. б). Естественно, что сложность и непредсказуемость последствий управления технологическим риском, которое влечет, как правило, создание новых рискосодержащих технологий, возрастает в масштабах, не поддающихся подсчету.

Особую остроту противоречивость проблемы риска приобретает при рассмотрении ее с социально-политической точки зрения. Значительные расхождения в оценках риска среди государственных функционеров, экспертов риска и в общественном мнении, возможность использования объективных научных данных группами с различными интересами ведут в реальной жизни развитых индустриальных стран к появлению социально-политических движений протеста, к борьбе за участие в принятии решений по технологическому риску. Но исследователями риска отмечается противоречивость вопроса о расширении аудитории при подготовке решений. Включение научных экспертов и сам аппарат управления чреват установлением элитарной экспертократии, заведомо обладающей существенными пороками. Во-первых, они "демонстрируют слишком большую уверенность, если не самонадеянность, в своих оценках риска» (1, с. 288), во-вторых, "вручение экспертам и исключительного права на управление риском привело бы к предпочтению долговечных программ, включающих и задачу повышения осведомленности относительно риска для всего населения, в ущерб поискам эффективного решения текущих проблем» (10, с, 164). С точки зрения критиков возможного установления экспертного абсолютизма, эксперты "должны знать свои собственные познавательные пределы, согласовывать свои оценки риска с качественными аспектами риска и искать способы, в которых рассмотрение этих аспектов найдет выражение в практике управления риском...» (10, с. 164).

Также не прост вопрос участия широких масс в управлении риском. По мнению многих ученых, это участие политически допустимо, но чревато разнообразными сложностями, вытекающими в основном из некомпетентности и неоднородности общественного мнения. Масштабы некомпетентности масс парадоксально возрастают, несмотря на то что через печать, телевидение и т.п. им все больше становится доступной разнообразная информация о риске. Причину этого ученые видят в том, что информация преподносится в таком виде, что ведет не к уточнению оценок риска, а к возрастанию тревоги и страхов. Причина эта кажется настолько серьезной некоторым исследователям, что они поднимают вопрос о создании специальных мер по повышению ответственности средств массовой информации за достоверность распространяемых ими сведений.

Неустойчивость и необоснованность оценок риска в общественном мнении таковы, что на деле «люди могут реально не знать, чего хотят; их установки могут не соответствовать их поведению, их ценности могут меняться так быстро, что систематическое планирование становится невозможным; они могут не понимать, как их предпочтения будут переводиться на уровень политики; они могут предпочесть недостижимую альтернативу; наконец, они могут высказать совсем другие предпочтения при простой перефразировке вопроса» (10, с. 292). Отсюда понятно, почему даже проведение всенародных референдумов в ряде европейских стран не помогло достичь согласия. Иначе говоря, непосредственное внесение оценок общественного мнения в управление риском, по мнению некоторых учёных, привело бы к порождению новых противоречий и сложностей, парализовало бы управление. В то же время нельзя управлять технологическим риском, не зная состояния общественного мнения и не учитывая его в своей практике.

Не оставлен без внимания критически мыслящих специалистов риска и вопрос о существующем конфликте интересов общества в целом и интересов организаций, оценивающих и контролирующих технологическое развитие. Отмечена тенденция предпочтения узких программ исследования, замыкающихся на собственные организационные интересы, и тенденция стихийного развития и расширения сети учреждений, занимающихся оценкой риска. «Еще со времени Макса Вебера и множества его последователей за последние 50 лет распространились мрачные и тревожные суждения о бюрократии. Бюрократии консервативны; они существуют не для того, чтобы служить общественному интересу, но чтобы сохранять себя. Они выжидают и уклоняются от ответственности, они избегают полемики. Кроме того, в нашем мире, переполненном проблемами и обладающем достаточными возможностями, бюрократии представляют собой доминирующие институты в управлении риском, которое другие секторы общества (тоже бюрократические) передали им» (10, с. 29). Американский сотрудник одной из таких организаций, непосредственный участник системы "анализ-управление риска» Дж. Коутс, дал такую оценку бюрократизации своей профессии: ^«В отношении риска повсюду существует интересная экспертно-бюрократическая игра, называемая "исследование допустимого риска». Эта игра служит лишь для бюрократической цепи создать иллюзию, будто что-то делается для достижения большей или меньшей безопасности. Лишь очень небольшая часть опасных ситуаций может быть приведена к состоянию близкому безопасному стандарту» (10, с. 29).

Созвучно этому мнению о собственном деле и появление пессимистических прогнозов относительно дальнейших перспектив двух основных функций "оценки технологического риска» - познавательной и управленческой: нет никакой гарантии, что будет постигнута зрелость этой области знания (13, с. 115); «возможно, что при теперешнем состоянии развития исследования оценки риска могут повлиять на среду, в которой протекает процесс принятия решения, но не могут и, очевидно, не смогут в будущем перейти прямо в политику» (10, с. 284).
4. "Оценка технологического риска" в структуре современной социологии

Несмотря на описанные слабости, несовершенства, внутреннюю противоречивость, исследовательская область оценки технологического риска существует. И более того, ощущается потребность включения ее в более широкий контекст социального познания, потребность определить ее место в нем. Многие исследователи риска разделяют мнение голландского ученого П. Сталлена о том, что «реальное понимание допустимости таких уникальных технологий и их риска невозможно без должного рассмотрения более общего движения мысли о науке и технике, которое лежит в основе проблемы допустимости" (13, с. 132). Теоретико-методологическое обоснование приходит в «оценку риска» извне, со стороны социологов, продолжающих технократическую традицию понимания отношений технического прогресса и общества.

Главными составляющими нынешнего или неотехнократического толкования отношений технологии и общества стало заимствованное из классических технократических концепций представление о главенствующей роли технологии в обществе и социальной структуре и современное представление о единстве перспектив развития технологии и социологии (3; 15). Для сегодняшних не о технократов характерно стремление установить собственную генеалогию, доказав тем самым старинное родство техники и науки об обществе.

«Хотя слово «технология» восходит к XVII в., впервые оно стало широко использоваться как лозунг, если не как манифест, ранними социологами в концеXVIII в. Например, само название первого высшего технического учебного заведения «Политехнической школой» ясно подчеркивает исключительную важность технологии для общества и социальной структуры. И отцы - основатели социологии, in особенно великие французские социологи Сен-Симон и Конт, видели в технологии великую освободительную сипу» (4, с, 59). Таково мнение на этот счет П. Дракера. В аналогичном ключе рассуждает американский неотехнократ.

У. Уэйнстейн, подводя солидный исторический и логический фундамент под свою концепцию «постакадемической социологии».

Исторический анализ развития социологии и всех имевшихся в ней интерпретаций развития техники и ее воздействия на социальную жизнь приводит Уэйнстейна к двоякому выводу. Во-первых, о разрыве технологии и социологии; социология, утвердившись в академической системе наук в качестве самостоятельной науки, замкнулась на своих внутридисциплинарных проблемах, "забыла» о своих первоначальных задачах осмысления социальных последствий технического развития. Во-вторых, об установлении в среде ученых, занимающихся социальным объяснением технологии, неверных представлений о самостоятельности ее существования и ее развитии вне зависимости от общества, морали и политики. Такие представления, по убеждению Уэйнстейна, разделяются двумя известными подходами в социологии - технократическим и антитехнократическим. «Один из них, позитивистско-технократический, приравнивает прогресс и «хорошую жизнь» к возрастанию величины на душу населения статистических показателей, отражающих результаты технологических нововведений, тем самым уклоняется от важных вопросов о смысле таких индикаторов, о характере их возрастания и даже о качестве жизни. Другой подход утверждает, что нововведения ведут не к улучшению жизни, а к прогрессирующей утере контроля членами технологического общества над решениями, влияющими на их собственную жизнь. Подчеркивая в технологии аспект «чудовища Франкенштейна», этот подход не только недооценивает степень, в которой технология усиливает способность человека контролировать свою судьбу, но и игнориует ключевой факт воздействия этой автономии на распределение власти между различными группами общества» (15, с. 120). Пессимизм антитехнократов Уейнстейн считает необоснованным: «Хотя в просветительских целях полезно указать, что конкретные технологические нововведения имели негативные последствия, отсюда вовсе не следует, что технологическое нововведение в конечном итоге разрушительно само по себе» (15, с. 166).

Уэйнстейн полагает, что сегодня оба подхода в равной степени не могут удовлетворить общество в его насущной потребности расширения объективного социального знания и технологии. «Проповедники разрушительной мощи технологии похожи на своих технократических оппонентов, которые не видят конца прогресса. В своем рвении к реформе и те и другие переоценивают последствия (и хорошие, и дурные) технологии.... Проблема состоит в том, что технология означает одновременно не только прогресс и разрушение, но и нечто большее» (15, с. 79-80). Та же мысль о равенстве обоих подходов в их теоретическом бесплодии содержится и в другой формулировке: «Ни позитивисты—технократы, ни их критики, кажется, не могут предложить адекватный анализ результатов материального прогресса. Ни надежды позитивистов-технократов, ни цинизм и ужас их критиков не могут дать неискаженных оценок технологии или качества жизни» (15, с. 167).

Отсюда автор делает вывод о необходимости иного, третьего пути в осмыслении современной технологии, который будет не уповать на технический прогресс или устрашать им, а изучать технологию с целью ее «гуманизации», «очеловечивания» и управлять ее развитием с учетом социальных, политических и нравственных аспектов. Здесь бросается в глаза единство логики рассуждений специалистов в области управления технологическим риском и социологов, исходящих из факта неустранимости из современной жизни риска именно технологического происхождения. Социология должна стать составной частью современной технологии, выйти за пределы академической дисциплины, проникнуть во все сферы технологической индустрии, включая организации научно-исследовательского и контролирующего характера, чтобы на местах осуществлять конкретный анализ свойств новых технологий и оказывать воздействие на процесс их внедрения. Постакадемическая социология должна возглавить междисциплинарную область исследования по оценке технологии. «Постакацемическая социальная наука есть кратчайший путь к междисциплинарному исследованию социальных предпосылок и последствий техники с целью внедрения знания социальных отношений в процесс нововведений, в образование специалистов и другие виды практической деятельности...» (15, с. 266).

С социологической точки зрения достичь этого можно при условии стремления к лучшему пониманию технологического риска и к более систематичному мышлению. В. Ковелло и Дж. Менкес, например, связывают это со следующими соображениями: во-первых, исследование риска должно вестись в интересах всего общества: во-вторых, — в масштабе региона, штата и на местном уровне; в-третьих, полезно анализировать опыт других стран, их достижения и ошибки; в—четвертых, необходимо исследовать познавательные процессы, определяющие общественное восприятия риска, психологические, социальные, институциональные факторы, восприятия риска и управления им; в-пятых, надо разрабатывать методы принятия решений, применимых в управлении риском, исследовать имеющийся опыт их применения, выявить главные нерешенные методологические потребности.