Первая. Канун буржуазно-демократической революции. Война

Канун буржуазно-демократической революции.

1. Война.

Двадцатого июля 1914 года царь Николай II опубликовал манифест о войне. Задыхаясь в пыли проселков, шагая мимо неубранных полей, полки русской армии спешили к германской границе. Мобилизация еще не кончилась. Пушки в беспорядке стояли на площадях у арсеналов. Не на чем было подвозить артиллерию.

В деревнях и станицах в самый разгар жатвы молодежь прямо с работы гнали на призывные пункты. Но царь был связан договорами с Францией. От парижских банкиров он получил миллиардные займы.

По военным соглашениям Николай должен был двинуть свои армии в наступление против Германии на четырнадцатый день после объявления войны.

На Западе германские корпуса неудержимо катились через Бельгию, стремительно приближаясь к Парижу. Оттуда в Петроград неслись панические требования — скорее выступить против Германии.

Тридцатого июля русский военный агент в Париже срочно доносил в Ставку: «Французские армии перейти в наступление в ближайшем уже едва ли смогут. Я ожидаю в самом лучшем случае медленного отступления... Весь успех войны зависит всецело от наших действий в ближайшие недели и от переброски на русский фронт германских корпусов»{1}. Напрасно генерал Жилинский, главнокомандующий Северозападного фронта, считал наступление в Восточную Пруссию заранее обреченным на верную неудачу, напрасно начальник штаба генерал Янушкевич отговаривал от немедленной атаки — из Парижа торопили. Французский посол Морис Палеолог обивал пороги министерства, добиваясь перехода русских армий в наступление. И 31 июля главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, дядя царя, по прозвищу «большой Николай», сообщал Палеологу, что виленская и варшавская армии начнут наступление «завтра утром, на рассвете»{2}.

Неподготовленные русские армии вторглись в Германию. Кайзер Вильгельм, не ожидавший такой быстроты от русских генералов, вынужден был замедлить поход на Париж. Германское главное командование перебросило на Восточный фронт гвардейский резервный корпус и XI стрелковый корпус со 2-й кавалерийской дивизией. Еще до прихода этих подкреплений немецкие полки перешли в наступление и опрокинули русских. Пять дивизий, переброшенных с Западного фронта, приняли позже участие в окончательном разгроме русской армии в Восточной Пруссии. Царская армия потеряла 20 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, лишилась всей артиллерии. Два корпуса — XIII и XV — были окружены и полностью попали в руки немцев. Однако Париж был спасен. Еще до исхода боя в Восточной Пруссии Палеолог записал в своем дневнике 29 августа:

«Сражение... продолжается с ожесточением. Каков бы ни был окончательный результат, достаточно уже того, что борьба продолжается, чтобы английские и французские войска имели время переформироваться в тылу и продвинуться вперед»{3}.

«Армия Самсонова уничтожена... Мы должны были принести эту жертву Франции»{4}.

«Я не ожидал тогда, что, так и не собравшись с силами, Россия пошлет миллионы своих сынов в окопы за чужое дело»{5}.

«Политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое»{6}.

Было бы, однако, неправильно думать, что командующие классы России ввязались в мировую бойню только в угоду англо-французскому капиталу, что русская буржуазия не преследовала своих империалистских целей. Участие в войне целиком отвечало интересам господствующих классов царской России. Та стадия капитализма, которая носит название империализма, сложилась в России еще до войны: монополистский капитализм уже играл в экономике России ведущую роль. Но, руководя страной экономически, буржуазия не управляла страной политически: управляло самодержавие — представитель помещиков-крепостников.

Буржуазия не очень спешила разрешить это противоречие между своей экономической мощью и политическим бессилием. Не в ее интересах была решительная борьба с самодержавием. За спиной буржуазии стоял уже оформившийся как класс пролетариат. Обогащенный опытом революции 1905 года, пролетариат шел к новой борьбе под руководством ленинской партии большевиков. Взять власть в свои руки, отстранив самодержавие, для русской буржуазии означало остаться с глазу на глаз с рабочим классом. 1905 год уже показал, чем может окончиться такое единоборство. Самодержавие с его военно-полицейским аппаратом служило надежным прикрытием для буржуазии от нападений пролетариата. Как писал Ленин,

«слишком нужен им царизм с его полицейски-бюрократическими и военными силами против пролетариата и крестьянства, чтобы могли они стремиться к уничтожению царизма»{7}.

«Страна не может жить под постоянным страхом, как бы «ключ от входной двери» в наше жилище, выпав из слабых турецких рук, не очутился в чужих сильных руках, которые будут вольны по своей прихоти казнить нас или миловать»{8}.

«Задача империалистской политики России... может быть кратко выражена так: при помощи Англии и Франции разбить Германию в Европе, чтобы ограбить Австрию (отнять Галицию) и Турцию (отнять Армению и особенно Константинополь)»{9}.

Тридцатого июля в Москве было положено начало организации Всероссийского союза земств, неделей позже был создан Всероссийский союз городов — оба с целью помочь самодержавию в победе над Германией.

Царизм начал войну под колокольный звон и торжественный гул приветствий помещиков и буржуазии.

Однако ход войны вскоре омрачил восторженное настроение. Пока главные силы Германии были отвлечены военными операциями на Западе, русские армии поправили было свои первые неудачи в Восточной Пруссии. 21 августа 1914 года в Галиции удалось захватить город Львов, а 9 марта 1915 года — крупнейшую неприятельскую крепость Перемышль. Русские войска добрались до Карпат, в Закавказье отбросили до Эрзерума турок, воевавших на стороне Германии. Но торжество победы оказалось кратковременным. Прогнивший насквозь продажный аппарат военного ведомства не подготовил снарядов. Неповоротливые генералы не успевали подвозить артиллерию и резервы. Германские и австрийские войска быстро вернули потерянные области. 25 апреля 1915 года немцы взяли Либаву, угрожая Риге. Австрийцы отбили 20 мая Перемышль, а 9 июля русские оставили Львов. В течение июля немцами были захвачены все русские крепости в Польше, 23-го пала Варшава. Потеряв Польшу, русские войска очистили и Литву.

К разгрому на фронте прибавилась разруха в тылу.

Патриотический подъем буржуазии сменился «патриотической тревогой»{10}, как выразился Милюков на заседании Государственной думы 19 июля 1915 года. Поражение на фронте нарушило «единение царя» с капиталистами.

Империалистская война резко изменила и соотношение сил между господствующими классами. Награбленные военные барыши усилили в стране экономическую мощь и значение буржуазии. По подсчетам официального «Вестника финансов» только по 142 наиболее важным текстильным предприятиям прибыль капиталистов возросла с 60 миллионов в 1913 году до 174 миллионов в 1915 году. Льняная промышленность получила в 1915 году втрое больше прибыли, чем до войны{11}. А налоги на капиталистов по сведениям того же «Вестника финансов» составляли все более низко падающий процент в отношении к валовой прибыли.

Вместе с ростом экономической мощи буржуазии повышалось и ее политическое значение. Самодержавие вынуждено было разрешить ряд обществ, помогавших ему мобилизовать средства на войну, как Союз земств и городов. Летом 1915 года возникли военно-промышленные комитеты, через которые шло распределение военных заказов. Все это открыло для буржуазии широкую возможность организоваться и крепнуть политически. С каждым днем настойчивей и откровенней буржуазия в прессе и через своих представителей заявляла, что самодержавие мало считается с ее интересами. Все чаще и чаще на торжественных банкетах делались осторожные намеки на «самовластие» царя. Иные разгоряченные вином головы даже открыто говорили об ограничении власти самодержца. Крупнейший промышленник П. Рябушинский на экстренном совещании представителей военно-промышленных комитетов в августе 1915 года заявил:

«Стране пора узнать, что мы бессильны что-либо сделать при существующих к нам отношениях самого правительства, не стоящего на должной высоте. Мы вправе потребовать, чтобы нам была дана возможность работать, раз на нас взваливают эту ответственность... Мы должны обратить внимание на самое устройство правительственной власти, ибо власть не стоит на высоте своего положения»{12}.
Буржуазия потребовала создания «министерства доверия» — назначения министров, которым доверяет страна. 18 августа 1915 года чрезвычайное заседание Московской городской думы высказалось за «создание правительства, сильного доверием общества и единодушного, во главе которого должно стоять лицо, которому верит страна»{13}.

К резолюции городской думы присоединились московское купеческое общество, петроградское купечество, совет съездов представителей торговли и промышленности, Петроградская городская дума и ряд местных дум. Создание «министерства доверия» стало лозунгом для всей буржуазии. В газете Рябушинского «Утро России» под заголовком «Кабинет обороны» был дан список лиц, намечаемых в состав «министерства доверия»: премьер-министр — М. В. Родзянко; министр внутренних дел — А. И. Гучков; министр иностранных дел — П. Н. Милюков; министр финансов — А. И. Шингарев; путей сообщения — Н. В. Некрасов; торговли и промышленности — А. И. Коновалов; главноуправляющий земледелия и землеустройства — А. В. Кривошеий; военный министр — А. А. Поливанов; морской министр — Н. В. Савич; государственный контролер — И. Н. Ефремов; обер-прокурор Синода — В. Н. Львов; министр юстиции — В. А. Маклаков; министр народного просвещения — граф П. Н. Игнатьев. Многие из названных лиц действительно вошли в состав правительства, но значительно позже, когда революция поставила у власти буржуазию{14}.

Тревога буржуазии не ограничилась резолюциями оппозиционного характера. В конфликте с царем буржуазные политические партии Государственной думы решили объединить свои силы. 22 августа был заключен так называемый прогрессивный блок.

IV Государственная дума, избранная в 1912 году, представляла интересы блока крепостников-помещиков и верхушки буржуазии, причем первые имели в блоке огромный перевес. Наиболее значительную группу составляли правые: из 410 депутатов Государственной думы правых (националистов, националистов-прогрессистов, умеренно-правых и т. п.) насчитывалось 170 человек. Опирались они на черносотенный «союз русского народа», организованный еще в 1905 году из самых реакционных элементов: помещиков, домовладельцев, чинов полиции, мелких торгашей. Из мещан и босяков вербовались боевые дружины, так называемые «черные сотни». Программа «союза»: твердая, неограниченная царская власть, единая и неделимая Российская империя, никаких уступок угнетенным национальностям. Чтобы расположить к себе крестьян и отсталые слои рабочего класса, черносотенцы включили в свою программу ряд демагогических требований: увеличение наделов малоземельным крестьянам, уравнение правового положения всех трудящихся классов. «Союз» организовывал столовые, чайные, где велась монархическая пропаганда, раздавал деньги, в изобилии получаемые от государства. Основной задачей «союза» была борьба с революцией, а главными методами борьбы — погромы, организуемые при содействии властей, убийства из-за угла, антисемитская травля и преследование нерусских народностей. Самодержавие полностью поддерживало черносотенцев. Сам Николай II принял делегацию «союзников», вступил в члены общества и надел значок «союза». Руководителем «союза» был крупный бессарабский помещик В. М. Пуришкевич, начавший свою карьеру в качестве чиновника особых поручений при свирепейшем начальнике полиции В. К. Плеве. Погромные речи, реакционная деятельность, безудержная травля «инородцев» сделали имя Пуришкевича символом мракобесия и крепостнического гнета. Другим видным деятелем «союза» был Н. Е. Марков 2-й — помещик Курской губернии, представлявший крайних правых, «зубров», как их называли в обществе. О Маркове 2-м можно было сказать то же, что писал Гоголь об одном из героев «Мертвых душ»: «Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без историй, какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели»{15}. Все скандалы в Думе и даже случавшиеся среди депутатов потасовки были связаны с именем Маркова 2-го — ретивого защитника самодержавия.

После разгрома революции 1905 года значение «союза» начало падать, и руководящая роль среди правых перешла к «совету объединенного дворянства». Но черносотенный «союз» продолжал существовать, получая средства от правительства и появляясь на политической сцене, как только усиливалось революционное движение в стране.

Кроме крайних правых в Думе известную роль играл националист В. В. Шульгин — депутат от Волынской губернии, деятель земства, редактор черносотенной газеты «Киевлянин».

Близко к правым в Думе примыкали октябристы, или «союз 17 октября», — около ста депутатов, представлявших интересы крупного промышленного капитала и крупных помещиков, хозяйничавших по-капиталистически. Октябристов от правых отделяло лишь признание манифеста 17 октября 1905 года, где царь обещал некоторые свободы и Государственную думу. Но еще в 1906 году октябристы разъяснили, что «титул самодержца» не противоречит манифесту 17 октября и конституционной монархии. Октябристы поддерживали полностью внешнюю и внутреннюю политику правительства. Они рабски следовали за каждым его шагом; в левой прессе их прозвали «партией последнего правительственного распоряжения».

В Думе октябристы была правительственной партией. Только ко второму году войны, когда выяснилась полная неспособность царя довести войну до победного конца, октябристы перешли в оппозицию. Вождем, организатором октябристов был А. И. Гучков, московский домовладелец и крупный промышленник. Живой, энергичный, он в молодости сражался добровольцем на стороне буров против англичан, участвовал в восстании македонских четников. С отрядом Красного креста участвовал в войне России с Японией. В революцию 1905 года основал «союз 17 октября» и руководил реакционной буржуазией. В III Государственной думе как председатель ее он вдохновлял империалистскую политику самодержавия. Во время войны его избрали председателем Центрального военно-промышленного комитета. Гучков развил энергичную деятельность по доведению войны «до победного конца». В комиссиях и на совещаниях он не раз критиковал неповоротливость и продажность генералов, снабжавших армию боевыми припасами. От самодержавия он требовал предоставления большей самостоятельности буржуазным организациям, работающим на оборону. Гучков часто ездил на фронт, налаживая связь с верхушкой командного состава. В глазах Николая, считавшего всех, кто был левее октябристов, «анархистами», активное вмешательство Гучкова в военные вопросы делало этого человека чуть ли не «революционером». Царица не раз писала мужу, что Гучкова надо «повесить»{16} и мечтала, чтобы «тяжелое железнодорожное несчастье»{17} прекратило его жизнь.

Другим руководителем октябристов был М. В. Родзянко — владелец огромных поместий в Екатеринославской губернии. Будучи председателем IV Государственной думы, он поддерживал реакционную политику самодержавия. Когда октябристы после первых поражений царизма стали выражать недовольство, министр внутренних дел Н. А. Маклаков писал Николаю 27 апреля 1915 года:

«Родзянко, ваше величество, только исполнитель — напыщенный и неумный, а за ним стоят его руководители — господа Гучковы, князья Львовы и другие, систематически идущие к своей цели. В чем она? Затемнить свет вашей славы, ваше величество, и ослабить силу значения святой, исконной и всегда спасательной на Руси идеи самодержавия»{18}.

На протяжении своей деятельности кадеты прошли ряд любопытных изменений. В первую революцию Ленин дал кадетам такую характеристику:

«Не связанная с каким-либо одним определенным классом буржуазного общества, но вполне буржуазная по своему составу, по своему характеру, по своим идеалам, эта партия колеблется между демократической мелкой буржуазией и контрреволюционными элементами крупной буржуазии. Социальной опорой этой партии является, с одной стороны, массовый городской обыватель... а с другой стороны, либеральный помещик»{20}.
С поражением революции кадеты еще более поправели. На II съезде в 1906 году они внесли в свою программу новый пункт: «Россия должна быть конституционной и парламентской монархией»{21}.

Поэтому кадетов правильнее было бы назвать конституционно-монархистской партией. По вопросу о земле они выступали против конфискации помещичьих владений, высказываясь за «отчуждение по справедливой оценке». По существу, будучи буржуазной партией, они только по наименованию старались сохранить поддержку масс, приняв на III съезде «титул» партии «народной свободы». На деле кадеты хотели разделить власть с царем и крепостниками-помещиками так, чтобы не разрушать до основания их власти и не давать власти народу. Массового движения либералы боялись больше, чем реакции. Этим и объясняется, почему, будучи силой экономически, либералы были бессильны политически. В конце концов кадеты превратились в партию империалистской буржуазии, которая открыто поддерживала хищническую внешнюю политику самодержавия. От октябристов их отличали только более оппозиционные фразы. В Государственной думе кадеты дружно работали вместе с октябристами. Примером такого единения может служить единогласное избрание председателем Военно-морской комиссии Думы кадета А. И. Шингарева. Октябристы прямо объясняли это голосование тем, что кадеты бойчее на язык. Националист А. И. Савенко говорил по поводу избрания Шингарева:

«Бывают положения, когда функции контроля и критики независимая оппозиция может выполнить лучше, чем партии, которые по временам грешили излишним угодничеством перед властью. Поэтому А. И. Шингарев на своем посту может оказаться незаменимым»{22}.
Ленин и раньше предсказал сближение кадетов с октябристами:

«Октябрист — это кадет, который применяет в деловой жизни свои буржуазные теории. Кадет — это октябрист, мечтающий в свободные от грабежа рабочих и крестьян часы об идеальном буржуазном обществе. Октябрист немножко еще научится парламентарному обхождению и политическому лицемерию с игрой в демократизм. Кадет немножко еще научится деловому буржуазному гешефтмахерству, и они сольются, неизбежно и неминуемо сольются»{23}.

Эти три больших группы — правые, октябристы и либералы — собственно и представляли Думу, ибо система выборов была так построена, что помещики и буржуазия составляли подавляющее большинство. Пролетариат имел всего пять депутатов-большевиков, но все они — Г. И. Петровский, М. К. Муранов, А. Е. Бадаев, Ф. Н. Самойлов и Н. Р. Шагов — уже в ноябре 1914 года были арестованы, а потом сосланы в Сибирь.

Мелкая буржуазия была представлена 10 трудовиками и 6 меньшевиками. Трудовики, или «трудовая группа», поставили себе задачу объединить все «трудящиеся классы народа: крестьянство, фабрично-заводских рабочих, а также интеллигентных тружеников»{24} на основе сохранения капитализма. В историю трудовики вошли как авторы аграрного закона, так называемого «проекта 104», который требовал введения трудовой нормы при распределении земли. Трудовики высказывались против конфискации помещичьих земель и предлагали помещикам за отчуждаемую землю выкуп, что сближало трудовиков с кадетами. В Думе трудовики колебались между кадетами и социал-демократами, а когда эсеры составили свою фракцию и покинули «группу», трудовики окончательно подпали под влияние кадетов. Вождем трудовиков в IV Государственной думе был А. Ф. Керенский. Исключительно темпераментный оратор, резкий и стремительный, Керенский получил известность как защитник в ряде политических процессов и часто выступал в Думе с речами, критикующими правительственные мероприятия. В его адвокатской приемной можно было встретить крестьянских ходоков с просьбой Выступить на том или ином судебном процессе по поводу аграрных беспорядков. В Думе после ареста большевиков Керенский казался наиболее левым депутатом. Революционером считали его правые и октябристы, а также и охранка. На деле Керенский был мелкобуржуазным демократом. «Народом» он клялся, о народе говорил, народолюбие свое афишировал, но не считал народ движущей силой истории. Нервный, быстро воспламеняющийся, но еще быстрее потухающий и теряющийся, без особых политических устоев, считая себя эсером. Керенский председательствовал во фракции трудовиков, которые не только не называли себя социалистами, но даже программно не выступали против монархии. Не занимаясь постоянной работой в массах, он тянулся в сторону либеральных групп, где находился по его мнению центр движения. Болезненное самолюбие и тщеславие сочетались в нем с актерством, любовью к позе, жесту. Империалистскую войну он поддерживал открыто, признавая необходимость военного могущества царской России, и резко выступал против большевиков. Керенский не раз брал на себя роль примирителя между буржуазией и некоторыми группами рабочих. Так в сентябре 1915 года, когда рабочие под влиянием меньшевиков пришли на съезд Союза городов с просьбой допустить их на этот съезд хотя бы с «совещательным голосом», к ним вышел Керенский. Он предложил рабочим прекратить забастовку, которая «не имеет серьезного значения», «заняться своей внутренней организацией», тогда-де «либеральная буржуазия не посмеет отклонить их участие в политических совещаниях». Задолго до революции Керенский уже репетировал роль соглашателя, примирителя буржуазии и трудящихся в интересах буржуазии — роль, которую этот политический актер сыграл в 1917 году.